жара сделалась еще нестерпимее. Хоть бы тень какая!..
Тень появилась еще через десяток шагов. Смутно походила она на виселицу и
покачивалась, издавая скрип. Вернее, скрипела не сама тень, а ее источник
- старые качели на ржавой раме. Когда-то, очень давно, качели были
покрашены в красный цвет. Они раскачивались и визжали над дорогой, и
Катьке показалось, что вот только что на них кто-то сидел, но увидел ее
баул и предусмотрительно дал деру.
Девчонка вытерла лоб в очередной раз, и разводы грязи сделались еще гуще.
Она шагнула к качелям. И тут кто-то действительно ломанул через кусты:
- Нельзя!!
Вопль был душераздирающий. Катька отскочила. Перед ней стоял мальчишка.
Некоторым образом родственник лешего: волосы, распахнутая на животе
длинная рубашка, голые руки были в паутине, чешуйках коры, скурченных
листиках и свежих царапинах. Мальчишка был чуть ниже Катьки, смуглый,
встреханный и совсем нестрашный.
- Здрасьте, - сказала она, пиная баул. - Чего "нельзя"?
- Садиться нельзя. Ты чего, не знаешь?
В карих глазах его плеснули солнечные искорки, а на левой щеке Катька
разглядела похожий на звездочку старый шрам.
- Не знаю, - согласилась она, протягивая лешонку бутыль.
- Это качели из "Романтики".
- Ну и что?
- Это лагерь. Его забросили после Чернобыля.
Катька пожала плечами: я-то тут при чем? Мне вообще "Чайка" нужна.
Оказалось, что им по дороге.
- Даниил, - паренек протянул крепкую ладонь.
Катьку всегда бесил обряд мужского рукопожимания, но жара плохо
подействовала - руку она тоже протянула, и не для поцелуя.
- Так что качели?
- Остались качели, - не дожидаясь просьбы, Даник взгромоздил баул на
плечо. - Скрипят.
- Это повод не садиться? - качели быстро исчезали за горизонтом, но не
такова была Катерина, чтобы не докопаться до сути.
- Повод, - Даник домчался до дыры в проволочной сетке и сбросил баул на
землю. - Они не просто так скрипят. Они заманивают.
Катька поняла, что ее тоже заманили. На тайну. Гусыня. Еще ни одному
мальчишке на свете она не позволяла так быстро с собой знакомиться. А
Даник широко улыбнулся и бросил:
- Вечером доскажу.
(...)
... Представление длилось своим чередом. Происходило оно на открытой
эстраде, и спецэффектов было всего два карманных фонарика и лазер, отнятый
у кого-то из малышей, дразнивших красным лучиком девчонок и кошек. Зато
реакции зрителей мог позавидовать и Большой театр.
Оказалось, что самое страшное - не танцевать канкан: когда тебя обнимает
за талию Вадимчик, ноги сами отрываются от земли. Труднее всего было
удержать рвущийся наружу дикий смех, зародившийся уже тогда, когда на
сцену выпорхнула, маша марлевыми крылышками, Муха-Жанночка. При каждом ее
порхании прогибались и вздрагивали доски, на телесах трепетала какая-то
полупрозрачная черная тряпка, а над головой мотались на проволочках две
кухонные мочалки. Зал, в отличие от Киры, имел право реагировать, и хохот
и хлопки едва не снесли амфитеатр. Второй взрыв последовал, когда в
кордебалет вломился экспедитор Володя в черных очках, зеленой пачке из
папиросной бумаги, с огромными надписями "кузнечик" на спине и груди.
Массовка истерически хихикала и подвывала залу, когда он на корточках
обскакивал сцену с убийственно мрачным выражением лица. После этого под
рукой Любочки зловеще взвыли динамики, и на сцену пополз Ванечка в черном
трико, с чулком, надетым на голову. Любочка гнусавым голосом
комментировала происходящее. Жанночка заметалась, самовар-Вадим спрятался
за Киру, а кузнечик наконец упал со сцены. И, очень смешно хромая, побежал
в медпункт. Все почему-то решили, что так и нужно, и проводили его
аплодисментами.
Мафия свирепствовала. Воспитателям восьмого отряда с трудом удалось
удержать детей от спасательной акции. На физрука Геннадия Андреевича
сперва никто не обратил внимания. Только Любочка бросила на него зверский
взгляд и рявкнула:
- Комарик, по-шел!!
И Гена пошел.
Зрители повскакали. Они орали, били в ладони и прыгали на скамейках.
Скромный стеснительный Генаша стал героем дня. Он под музыку метался по
сцене, старательно огибая связанную, якобы горько рыдающую Жанночку,
задирал ноги выше головы и уклонялся от струй Ванечкиного водяного
пистолета. Вода окатывала радостно визжащих зрителей. Генаша
перекувыркнулся через голову, три шага прошел на руках и рухнул. Мафия
лежала под ним, дрыгая конечностями - издыхала в конвульсиях. Музыка стала
бравурной. "Букашки и козявки" вылезали из-под скамьи. Развязали Жанночку,
и она пала на руки победителю. Физрук прогнулся, но устоял. Зрители
засвистели и забились в овациях. Занавес.
Тут-то и влюбилась в Генашу Ирочка.
Страшно подумать, что может успеть натворить влюбленная женщина за
какие-то полчаса между ужином и дискотекой, даже если этой женщине пять с
половиной лет.
(...)
- А в какое подземелье они проваливаются? - деловито спросила Катька.
- В таинственное.
- Не верю. Вот у Гоголя входит черт - верю.
Девчонки обиженно заверещали, а Максим подмигнул. Замирание сердца было на
корню загублено. Кто-то предложил одолжить у Киры гитару.
- В старой часовенке - старенький гробик, - очень душевно пропела Катька.
На гитаре она научилась играть недавно, и лучше выходило, когда никто не
видел, зато у нее было роскошное сопрано. И это, как утверждал братец, уже
много. Особенно теперь, когда у большинства "певцов" - ни слуха, ни
голоса. - В гробу том - покойничек - серенький лобик.
Крестик сжимает с облупленной краской.
Щурит на свечку тоскливые глазки.
Не обрывая пения, Катька показала, как он это делает, и кто-то тихонько
хихикнул.
Песенка оказалась в тему. Катьку слушали. Никто не кривился. Даже пальцы в
аккордах путались не слишком. В общем, если писателя из нее не выйдет, без
куска хлеба она не останется.
- Рядом с покойником бродит вампирчик,
пада-пада-пададуда,
пьет из бутылочки свежий кефирчик,
пада-пада-пададуда (Тут народ стал улыбаться вовсю),
свежий кефир из бутылочки пьет
и тихую песню поет:
а-а!!
Народ шарахнуло. Даник, который сидел всех ближе, упал с крыльца. Честное
слово, Катька плохого ему не желала. Даже совсем наоборот. Просто эта
песня поется именно так.
(...)
О появлении призрака первым сообщил малыш из восьмого отряда. "Сообщил", -
сказано мягко. Это был дурной вопль, перекричавший дискотеку. По рассказам
насмерть перепуганной воспитательницы, дитя еще пятнадцать минут билось в
истерике, а внятного было - что "там - облако" и "оно смотрит".
Добровольцы помчались в это "там": никакое облако никуда не смотрело. Но
место за заброшенным корпусом стало вызывать нездоровый интерес.
- Мы должны это расследовать, - сказала Катька. Она как раз заняла очередь
к умывальнику. Народ плескался и орал возле него сегодня чуть тише
обычного, и уже это одно наводило на кое-какие подозрения.
- Тебе что, хочется поиграть в детектива? - спросил Даник, задумчиво
пережимая кран. Струя воды пальнула в стороны, народ отскочил и заругался.
- Хочется, - Катька легкомысленно тряхнула хвостом. - Хочется загадок и
приключений. Имею право. Я же не виновата, что родилась в провинции!
- Агата Хичкок!
- Предпочитаю Энид Блайтон. У нее мальчишки воспитанные.
(...)
- Там, - сказал Максим.
Там, где невидная в темноте, убегала под сосны тропинка, примерно на
уровне глаз сгустился вязкий белый туман. Он висел, слабо покачиваясь,
хотя стояло безветрие, и смотрел. Нет, глаз у тумана не было. Просто
возникало ощущение, что нечто вполне материальное подползает по, то есть,
над дорожкой и очень интересуется наблюдателями. Катька переглотнула. Она
бы заорала очень громко и тоже ринулась наутек, как давешний
первоклассник, если бы не куснувший за ухом комар. Катька звонко хлопнула
себя по затылку и поняла, что давящий взгляд исчез. И еще поняла, что
ладонь Даника до боли сжимает ее запястье. Она выкрутилась, подула на руку
и осторожно посмотрела на сосны. Там ничего не было.
(...)
- Нам надо нарисовать тысячу дырбублов.
- Что-о?!..
- Дыр-буб-лов, - внятно повторила Ленка. - Дырок от бублика.
Кира потрясла взлохмаченной головой.
- А зачем?
- А, - сообразила Ленка, - ты же не знаешь. Это валюта такая.
На лагерь надвигалась задуманная Любочкой экономическая игра. Целью ее
было заработать как можно больше, и не рэкетом, а честным трудом. Для
этого каждый отряд придумывал и открывал какое-либо предприятие.
Парикмахерскую, комнату страха... а в первом отряде даже должна была
работать баня. Кира с Ленкой и отрядный актив устроили мозговой штурм.
Нужно было выделиться, нужно было придумать нечто такое, на что охотно
ринутся и малыши, и убеленные сединами... ой... старшеклассники. Кира
взглянула в сторону глухих терминаторских апартаментов.
- Привидение, - внятно сказала она.
(...)
Кира, под нарастающую какофонию спрятав в тумбочку уже сосчитанные деньги,
вышла на крыльцо. Оценила происходящее, решила, что, освободившись, даст
Ринальдо по шее, и, наклонясь над орущим дитятей, внятно и веско
произнесла:
- Я тебя стукну. И ты станешь фиолетовой.
Ируська заткнулась. Она просчитывала исходящую от Киры опасность. И
недорассчитала. Потому что первый и единственный раз в истории "Чайки"
Кира перекинула скандалящую красавицу через колено и шлепнула недрогнувшей
рукой пониже спины. Наступила тишина. На крыльце в свою очередь появилась
Ленка и, закатывая от счастья глаза, непередаваемым тоном изрекла:
- Благода-ать...
Ируська была повержена надолго. Она даже не помчалась жаловаться маме. Она
сидела на земле перед третьим отрядом и все ждала, когда же начнет
окрашиваться в фиолетовый цвет.
(...)
- Какого покойника?! - сказано было так, что могла постигнуть кондрашка. И
Симрик не стал тянуть.
- Пункт третий. Физрук.
Только после его сообщения они осознали весь ужас оговорки начальника на
торжественной линейке. Ведь, согласно совершенно достоверным данным,
физрук умер лет двадцать назад прямо здесь, в лагере, в этом самом
заброшенном корпусе. То есть, тогда еще не заброшенном. Но все равно умер
- дети довели. Однако дух его не давал знать о себе в течение долгого
времени, и вот - был разбужен роковыми словами Ростиславыча. Скажи тот:
"Поздравляю и физрука Геннадия Андреевича", - ничего бы не было! Но весь
лагерь помнил, что Рома имени не назвал, а значения тогда не придали, и
нате... Кошмар.
- Кошмар-р... - произнесла Катька, покатала, как соленый камешек во рту.
Не то что ей было страшно, просто версия с кладом нравилась больше. Это
надо было немедленно выяснить.
- Послушай, - "ш-шай", - зашуршало в акациях. - А не могло так быть, чтобы
сразу и он тут и умер, и клад? Или увидел клад - и умер...
- Ага, жаба задавила.
Максим настороженно оглянулся.
- Никакая жаба его не давила. Ой, то есть, я не то хотел сказать. Мне
кажется, кто-то за нами следит.
Тут же Даник пригнулся и нырнул в кусты. Затрещало, а потом стало тихо.
- Ушел, - возвращаясь, кинул Даник возмущенно. - И мы хороши: сидим себе у
кустиков - подползай кто хочешь, подслушивай сколько влезет. Ты... -
накинулся он на Максима. - Ты же читал про шпионов!
Фоном к его возмущению заголосил на эстраде юный тенор, повторяя раз
двадцать: "Нас не догонят!"
(...)
- Не припомню, чтобы привидение ловили в яму.
Катька пожала плечами:
- Ну, если вы знаете другие способы...
Ей предпочли не мешать, и к обеду через тропинку пролегли три пехотных
окопа полного профиля.
- Снимаю шляпу, - произнес Максим, делая соответствующее движение. То, что
шляпы у него отродясь не водилось, было ничего не значащей мелочью. - Как
тебе это удалось?
Катюша гордо молчала. К ней подступили с обеих сторон. Под угрозой полета
в крапиву пришлось ответить.
- Ну, я сказала восьмому отряду, что здесь спрятан клад.
Катька наслаждалась своим триумфом ровно пять минут. Потом пришлось
браться за лопату и назад все закапывать.
- Во избежание травматизма, - как всегда, туманно выразился Максим.
Они оставили только неглубокую сторожевую ямку. Если кто-то пройдет,
обязательно о нее споткнется, не расшибется, но вскрикнет от
неожиданности. Тут-то его и накроют.
(...)
- ... сил нет ... днем и ночью... медом намазали.
В голосе явственно просквозило отчаянье.
Симрик отмахнулся, как от августовской мухи. Ну, жалится в ольховнике
кто-то, место нашел.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг