не чувствовало ни малейшей склонности одобрять его виновников и
руководителей. Были тому серьезные причины.
Во-первых, "общество" - это слово обозначало тогда высшие и средние
классы, вместе взятые - не могло примириться с ролью рабочих в происшедшем
перевороте. Не только они взяли на себя его инициативу, - это можно еще
допустить, когда дело идет о достаточно опасной борьбе, угрожающей при
случае перейти в кровопролитие; но и потом, когда опасность уже миновала,
ни на минуту они не захотели подчиниться руководству старых, серьезных
партий, а, наоборот, навязали им свои требования и заставили выполнить их
в полном объеме. Это было нечто новое в развитии рабочего класса, который
до тех пор экономически еще иногда умел отстаивать себя, но политически
был все время самым удобным и покорным объектом эксплуатации.
Во-вторых, было нечто непонятное, тревожное как в упорном отказе Мэнни от
пересмотра его процесса или амнистии, так и в его союзе с заведомо крайним
революционером Нэтти. Первое имело вид нравственной пощечины всеми
уважаемым учреждениям, второе представлялось угрозой для будущего. Какие
еще неожиданности могли возникнуть из этой загадочной комбинации, трудно
было вообразить; но тем сильнее беспокоила она общественное мнение.
Затем, настойчивое беспощадное преследование всех тех, кто участвовал в
бюджетных операциях Фели Рао и компании, ряд конфискаций их имущества
производили неблагоприятное впечатление на серьезную публику; она
находила, что это чрезмерно. Наиболее виновные уже пострадали; можно было
бы тем и удовлетвориться, не обрушивая всей тяжести репрессий на менее
виновных. Большинство их были люди уважаемые, солидные деятели
промышленности и торговли: в коммерческих делах не всегда так легко и
просто уловить рамки формальной законности. В таких суждениях сказывалось
и влияние бесчисленных мелких связей, которые соединяют членов "общества"
в их обыденной жизни, и естественная снисходительность к проступкам, мотив
которых - жажда присвоения - так всем им близок и понятен. Кроме того,
крушение прежних тузов каждый раз затрагивало интересы очень многих,
имевших с ними дела; самоубийство Фели Рао вызвало даже чуть не целый
кризис на бирже. "Общество", как и его законная представительница - биржа,
ценит спокойствие, уверенность в завтрашнем дне выше таких отвлеченностей,
как правосудие или интересы общего дела. В Мэнни и во всем его окружавшем
видели нечто протестующее, беспокойное, нечто неизвестное и грозное по
своей силе. В сравнении с этим все преступления другой стороны
стушевывались.
Однако старые, заведомые враги Мэнни не решались начать нападения: в их
игре руководящие интересы были бы чересчур грубо очевидны, их репутация
была слишком попорчена, им приходилось молчать, чтобы не повредить делу.
Подать сигнал к атаке мог только кто-нибудь авторитетный и незапятнанный,
стоящий выше подозрений. Долго такого не находилось...
Мэнни, поглощенный работою, новыми впечатлениями, воспоминаниями, не
замечал, как атмосфера становилась все напряженнее. Однако не он один, а
очень многие были поражены, когда с боевой статьей против него в самом
распространенном органе выступил Тэо. Старый демократ, всеми уважаемый
публицист, Тэо в свое время был одним из немногих, решавшихся бороться
против Совета Синдикатов после его победы и даже открыто называть "делом
лакеев" приговор в процессе Мэнни. Тем больше сенсации произвел его новый
шаг. Статья была озаглавлена "Пора подумать!" и имела форму
предостережения, обращенного к обществу и партиям.
"Все ли благополучно в нашей Республике? - спрашивал он и отвечал, что
нет. - Демократия мало-помалу изменяет себе, ее принципы открыто
подкапываются, и она терпит это, готовится худшая реакция. Допустима ли в
демократии диктаторская власть одного человека над миллионами людей и над
миллиардами общественных денег? Двадцать лет тому назад, при утверждении
плана Великих Работ, такие полномочия были созданы для их инициатора. Это
была огромная ошибка. Она была простительна вначале, пока не обнаружились
ее последствия. Но с тех пор мы пережили эпопею Фели Рао. Что, в сущности,
сделал Рао? Он перехватил власть у Мэнни и воспользовался ею по-своему.
Все знают, что из этого получилось. Демократия низвергла Фели Рао. А
затем? Та же диктатура во всей неприкосновенности возвращена в руки Мэнни.
Значит, ничему не научились?
Нам скажут: Мэнни - не финансист и не политикан, а честный инженер; на
него можно положиться, для себя ему ничего не надо, он служит только делу.
Так ли это? Демократия не должна, не имеет права полагаться на отдельного
человека; ее принцип - большинство. Если бы даже Мэнни был действительно
таков, каким его представляют наивные люди, ослепленные величием его
заслуг, которых мы вовсе не желаем умалить, - и тогда нарушение принципа
демократии оставалось бы угрозой ее будущему. На самом деле опасность
гораздо ближе.
Инженеру Мэнни для себя лично ничего не надо. А зачем же ему, в таком
случае, диктатура? Или он взял ее не себе лично?
Скажут: надо судить о людях, об их намерениях по их действиям. Прекрасно.
Рассмотрим действия инженера Мэнни по отношению к демократии.
Общество, народ требовали пересмотра его процесса. Он отвергает пересмотр.
Разве это - не презрение к народной воле и к республиканским учреждениям?
Он имел право не уважать своих прежних судей, которые были орудием
финансовой камарильи. Но не уважать самое правосудие республики - кто дал
ему право на это? И что хочет он такой демонстрацией внушить народным
массам? Без серьезной практической цели человек дела не откажется от
нескольких лет свободы. Для какой цели нужен ему во что бы ни стало ореол
мученика?
Всем известно прежнее отношение Мэнни к рабочим организациям: оно было не
демократично. Внешним образом он даже и теперь еще не отказался от него.
Но посмотрите, какое противоречие! Возле инженера Мэнни в роли его
ближайшего помощника мы находим - кого же? Если не явного вождя рабочих
союзов, то, несомненно, их политического вдохновителя, социалиста Нэтти.
Как вы думаете, что это значит?
Заметьте: рабочие союзы за последнее время обнаруживают какое-то
непонятное, беспричинное недоверие к нашей демократической партии, которая
всегда защищала их интересы. Рабочие федерации не желают ограничиваться
своими профессиональными интересами и создают свои особые политические
комитеты. На наших глазах от демократии откалывается новая рабочая партия.
Это опасное, может быть гибельное, для демократии распадение массовых ее
сил происходит под прямым влиянием, вернее - под руководством целой школы
революционных политиков, во главе которой стоят - Нэтти и его отец,
механик Арри.
Все это непреложные факты. Зная их, неужели трудно догадаться, для чего
нужен противоестественный союз инженера-диктатора с социалистами? Фели Рао
опирался на синдикаты; Мэнни хочет опереться на рабочие организации. Фели
Рао довольствовался финансовым господством и наживою; он не покушался и не
мог покушаться на республиканские формы: у него была сила денег, но не
было силы масс. Будет ли так же скромен Мэнни, имея за собою рабочие
массы? Он равнодушен к деньгам, это несомненно. _Значит, ему нужно другое_.
"Хотите знать, зачем инженер Мэнни скрывается теперь за стенами тюрьмы?"
Чтобы отвести от себя всякие подозрения до тех пор, пока его друзья на
свободе достаточно подготовят политическую мобилизацию гигантской армии
рабочих.
Я утверждаю: союз инженерской диктатуры с социализмом рабочих может быть
направлен только _против демократии, против республики_ и никакого иного
смысла иметь не может".
Статья оканчивалась горячим призывом к парламенту, правительству и всем
верным республиканцам немедленно начать борьбу против угрожающей
опасности, иначе она станет неотвратимой.
Статья появилась за несколько дней до начала очередной сессии парламента.
Как всегда, сессия была открыта посланием президента республики. Кроме
обычных официальных фраз и перечисления заранее намеченных правительством
законопроектов, послание на этот раз заключало в себе нечто неожиданное:
"...Хотя, - говорилось в нем, - пережитые не так давно Республикою
потрясения окончились победою благомыслящих элементов и восстановлением
согласного народной воле порядка, но следы их не вполне изгладились до сих
пор. За эти два года меч правосудия неустанно разил виновных в нарушении
интересов государства, и нанесенный ими ущерб до значительной степени был
восполнен многими конфискациями. Теперь на рассмотрение парламента, мы
полагаем, мог бы быть поставлен вопрос, не достаточно ли удовлетворены
общественная совесть и государственный интерес, не ощущается ли усиленной
потребности в полном успокоении, в окончательном восстановлении временно
поколебленного социального мира. Если бы парламент признал, что это так,
то наступило бы время для мер снисходительности и забвения."
Дальше следовали оговорки о том, что президент и правительство не
связывают себя в данном вопросе никакой предрешенной программой, что
одному парламенту принадлежит право дать оценку положения и т.д., но по
существу послание предлагало амнистию и прекращение конфискаций.
Это был первый удар, направленный против Мэнни со стороны официально
политических кругов, но удар очень серьезный.
Нэтти в то время не было в столице; он находился в поездке как раз по
делам следствия в связи с раскрытием новых важных фактов. Мэнни, который
уже привык не предпринимать ничего важного без совета с ним, экстренно
вызвал его обратно.
План действий был установлен быстро. Мэнни должен был ответить на послание
президента печатным докладом парламенту о ходе расследований и судебных
процессов по делу Великих Работ. Для доклада Нэтти дал цифровые расчеты,
из которых было очевидно, что пока удалось возвратить меньше половины
расхищенного, - и ряд очень важных разоблачений. Новые факты, добытые
Нэтти и другими ревизорами, касались не только старых преступлений, но еще
больше - последующей борьбы преступников за сохранение позиций и добычи.
Был совершен ряд подлогов, чтобы скрыть имущества от конфискации: крупные
финансовые тузы вдруг оказывались бедными людьми. Миллионные подкупы
следственных и судебных властей повели к уничтожению важных обвинительных
документов. Еще шире применялся подкуп свидетелей, но были и случаи
убийства несговорчивых. В общем, доклад неминуемо должен был испортить
примирительное настроение парламента и надолго замедлить амнистию. До
освобождения Мэнни оставалось всего несколько месяцев; было особенно важно
выиграть это время.
На атаку Тэо, которую тем временем уже подхватили и поддержали несколько
крупных газет, Мэнни отвечать не мог: оправдываться против таких обвинений
было ему не к лицу. Но крупные союзы столицы уже ответили негодующими
заявлениями, Нэтти не сомневался, что провинциальные организации, особенно
Федерация Великих Работ, ответят в свою очередь. Рабочие протестовали
против того, что демократическая партия, под предлогом невозможного
монархистско-пролетарского заговора, покушается, в сущности, на их
зарождающееся политическое объединение. Рабочие указывали, что если
официальные демократы и "защищали" их интересы, то делали это слишком
плохо и неуспешно. "Разве они избавили рабочий класс от жестокой диктатуры
Совета Синдикатов?" - спрашивала столичная Федерация Механиков, - и
отвечала: "Нет, это было как раз наоборот; и в старые времена - разве не
ценою крови рабочих больше всего была создана Республика? Поэтому бросьте
всякие выдумки о заговорах против Республики, бросьте бесплодное
возмущение против нашего недоверия к вашей партии, примиритесь с тем, что
впредь мы сами будем политически защищать наши интересы, а иногда, может
быть, и ваши, когда между теми и другими окажется совпадение".
Нэтти находил, что момент как нельзя более благоприятен, чтобы оформить
политическую федерацию всех союзов в виде настоящей рабочей партии. Он
решил и сам употребить для этого все усилия и был уверен, что
единомышленники его поддержат. Вместе с тем конфликт, разумеется,
неизбежно обострялся; но и соотношение сил существенно изменялось.
Мэнни, слушая эти планы, невольно ловил себя на сочувствии к ним. Это
тревожило его идейную совесть и вызывало смутное недоверие к себе. Ему
хотелось оправдаться перед собой, и он сказал:
- Я совершенно не разделяю основ той программы, которую вы намечаете для
вашей новой партии. Но я всегда полагал, что рабочие - свободные граждане
- могут объединяться в союзы или партии, как им угодно, если они делают
это, значит, у них есть свои основания. Я отказывался принимать требования
союзов, но никогда не отвергал их права на существование. Не знаю, что
принесет ваша партия в будущем, теперь же не могу отрицать ее
необходимости для вас. Может быть, она будет той угрозой, которая
остановит явно идущее вырождение старых партий; за это я готов был бы
сочувствовать ей.
5. Легенда о вампирах
Деловое обсуждение было окончено, и Мэнни заговорил о том, что особенно
изумляло и беспокоило его в новых событиях:
- Я должен сознаться, что совершенно не могу понять этой измены со стороны
таких людей, как президент и Тэо. Я хорошо знаю их обоих: они неподкупны.
И однако. Думаете ли вы, что они искренни?
- Наверное, да, - отвечал Нэтти. - Вглядитесь в их аргументацию: разве она
у каждого из них не основана в общем именно на том, что он всегда говорил
раньше? Тэо ревностно охраняет демократию и республику; президент
настаивает на социальном мире.
- Не хотите же вы сказать, что они остались верны себе?
- Нет, конечно, этого я не говорю. Схемы те же, но их отношение к жизни
изменилось; оно стало противоположно прежнему. Припомните, что когда-то
писал Тэо по поводу инсинуаций умеренной печати относительно вашей
"диктатуры". Демократия, находил он, слишком сильна, чтобы ее могли
запугать подобными призраками. Как бы ни были широки полномочия, если они
даны народной волей и подчинены ее постоянному контролю, в них нет ничего
диктаторского. При этих условиях могущество установленной демократией
власти есть только выражение могущества самой демократии: она выбирает
наилучшие средства для общественного блага, и нельзя ограничивать ее в их
выборе. А в данном случае, прибавлял Тэо, уже сама по себе злоба ее врагов
свидетельствует о том, что выбран правильный путь. Тогда Тэо был полон
смелости и призывал вперед, к новым завоеваниям - теперь он полон страха и
призывает к сохранению того, что есть. А наш президент в своей знаменитой
книге писал: "Надо уступить рабочим то, чего они требуют законно, этим
будет прекращена растущая вражда классов. Если же мы встретим
неразумно-упорное сопротивление тех, которые без усилий и заслуг получили
от судьбы все и не хотят ничего дать другим, тогда мы не должны отступать
перед серьезной борьбою и решительными мерами; интересы социального мира
важнее эгоизма привилегированных". И вот в своем нынешнем послании он
предлагает, тоже в интересах социального мира, сделать уступки как раз
этим привилегированным...
- Это верно, - сказал Мэнни, - у вас очень точная память. Но как же вы
допускаете тут искренность, когда из одних и тех же посылок делаются
противоположные выводы? Не прямое ли это доказательство лицемерия?
- Нет, это не то, - отвечал Нэтти. - Прежде у них была логика живых людей,
им хотелось, чтобы жизнь шла дальше, становилась лучше, и это подсказывало
им тогдашние выводы. Теперь у них логика мертвецов, им хочется спокойствия
и неподвижности, остановки жизни вокруг. С ними случилось то, что на
каждом шагу бывает с людьми и с целыми классами, с идеями и с
учреждениями: они просто умерли и стали вампирами.
- Бог знает, что вы говорите, - удивился Мэнни, - я совсем не понимаю вас.
Нэтти засмеялся.
- Вы знаете народное предание о вампирах? - спросил он вместо ответа.
- Конечно, знаю. Нелепая сказка о мертвецах, которые выходят из могил,
чтобы пить кровь живых людей.
- Взятое буквально, это, разумеется, нелепая сказка. Но у народной поэзии
способы выражать истину иные, чем у точной науки. На самом деле в легенде
о вампирах воплощена одна из величайших, хотя, правда, и самых мрачных
истин о жизни и смерти. Мертвая жизнь существует, ею полна история, она
окружает нас со всех сторон и пьет кровь живой жизни...
- Мне известно, что ваши рабочие часто называют капиталистов вампирами; но
ведь это просто брань или, в крайнем случае, агитационный прием.
- Я говорю вовсе не о том. Представьте себе человека - работника в какой
бы то ни было области труда и мысли. Он живет для себя, как
физиологический организм; он живет для общества, как деятель. Его энергия
входит в общий поток жизни и усиливает его, помогает побеждать то, что ей
враждебно в мире. Он в то же время, без сомнения, чего-нибудь стоит
обществу, живет за счет труда других людей, нечто отнимает у окружающей
его жизни. Но пока он дает ей больше того, что берет, он увеличивает сумму
жизни, он в ней плюс, положительная величина. Бывает, что до самого конца,
до физической смерти он и остается таким плюсом: ослабели уже руки, но еще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг