Дмитрий Биленкин.
Уходящих - прости
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Лицо в толпе". М., "Молодая гвардия", 1985
("Библиотека советской фантастики").
OCR spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
На свете есть много дыр, и Наира еще не худшая. За овалом окна муть и
вихрь, желтая пена мглы, сернистый мрак, сам воздух помещения словно
колышется под этим напором, хотя такого не может быть, база
загерметизирована не хуже, чем консервная банка, и в ней, кстати, так же
тесно. Под боком из аппаратуры Кенига рвется вой и свист, щелканье, лай,
кашель, бормотание, щебет, будто в электромагнитных полях планеты трудятся
сотни пересмешников, и, закрыв глаза, легко представить себе как стадо
взбесившихся камнедробилок, так и хорал неземных голосов. Сквозь весь этот
кавардак пробивается мерное титиканье позывных Стронгина. Ох, и неуютно же
ему сейчас в вездеходе! Впрочем, весь этот грязно-желтый за окном самум не
смог бы перевернуть даже парусник, так разрежен воздух Наири. А, погожих
дней на планете немного.
- Маленький филиал ада, - сдвигая с бритой головы наушник, бормочет
Кениг. Он говорил это уже десятки раз. - Знаешь, кто мы такие? Миссионеры
познания.
Это уже что-то новое, я отрываю взгляд от шахматной доски, на которой
Малютка, похоже, готовит мне мат.
- С планеты на планету, как вода с камешка на камешек, - сощуренный
взгляд Кенига устремлен в заоконную муть, на приборной панели замерло
контурное отражение его округлого, со светлыми усиками лица. - И с тем же
смыслом.
- Тогда зачем ты здесь?
- Хотел посмотреть мир.
- Ну и как?
- Посмотрел, переходя из футляра в футляр. Корабль - футляр и скафандр
- футляр, и база, и вездеход. Мы люди в футлярах. Свобода лишь на Земле.
- Которую, продолжив твою мысль, тоже можно уподобить футляру. Только
размером побольше.
Кениг посмотрел на меня.
- А знаешь, так оно и есть! Ты бывал на Таити?
- Нет.
- Я тоже. Слушай, почему мы здесь, а не на Таити? Там море, прекрасные
девушки, солнце, цветы, птицы щебечут...
- А у нас щебечут атмосферики. И камни поют. И нам, первопроходцам,
завидуют миллионы детишек. И, возвратясь, мы расскажем им романтическую,
сказочку о Наире.
- Я буду говорить правду. - Кениг надул щеки. - Три человека в
консервной банке, не считая кибера. На обед, завтрак и ужин
лиофилизированные концентраты. Ваши обрыдшие физиономии. Бодрящие
прогулочки в вихрях пескоструйки. И работа, работа, работа!
- И детишки будут слушать тебя с горящими глазами. И ты невольно
начнешь повествовать обо всех мелких приключениях, какие были.
- Не начну.
- Начнешь. Неинтересное забывается, так уж повелось.
- Варлен приближается, - сказал Кениг, прислушиваясь к титиканью
сигнала. - Варлен Стронгин и его камни. Войдет, скажет два слова и
уткнется в свои минералы. А я, может, хочу расписать пульку. Ма-аленькую!
Согласно классике: "Так в ненастные дни занимались они..."
Ни за какую пульку Кениг после обеда, конечно, не сядет, а сядет он за
свои графики и расчеты; других людей в такие дыры не посылают.
- Тес, - тем не менее говорю я. - Тебя слушает юное поколение. Если оно
узнает, что герой-первопроходец Вальтер Кениг мечтает о преферансе... Это
непедагогично. Бери пример с меня: в свободное от работы время играю с
Малюткой в шахматы. Игра умственная, возвышенная, вполне отвечающая образу
мужественного исследователя дальних миров... Лют, дружок, что-то ты
слишком задумался над своим ходом.
- Я не хотел мешать вашему разговору.
Голос Малютки сама деликатность.
- А это не разговор, просто треп.
- Тогда вам шах.
Выдвинув из-под себя лапу, Малютка стронул фигуру. Больше всего
полуметровый Малютка похож на узорчатую, золотистую черепаху, прелестную и
на первый взгляд малоподвижную. В действительности Малютка совсем не то,
чем он кажется, с ним, как говаривали в старину, надо пуд соли съесть,
чтобы его понять и полюбить. Многие на это не способны, наше биологическое
"я" противится сближению с существом, родословная которого нисходит к
паровой машине, а где нет любви, там нет и понимания. Говорят, что все
киберы одного класса одинаковы. Это чушь, которую даже опровергать не
хочется. Мы с Малюткой так давно и хорошо знакомы, что я чувствую его
состояние, даже когда он молчит, хотя иным это кажется мистикой, - ну
какое такое выражение может быть у оптронных зрачков и антенн-вибрисс? Так
и пылесосу недолго приписать улыбку. Да, если забыть, что и глаз человека
тоже оптическая система, а в них светится душа.
Ход Малютки заставил меня призадуматься. К счастью, у киберов нет
фантазии, это позволяло избежать матовой ситуации. Все мы всегда надеемся
избежать матовой ситуации. Я приготовился сделать неожиданный ход, но тут
титиканье сменилось певучим звуком и над входом вспыхнула красная
лампочка. В шлюзовой захлюпал воздух, минуту спустя дверь открылась и,
расстегивая на ходу скафандр, вошел Стронгин. Сразу запахло пылью, которую
никакой отсос не брал до конца, так она въедалась в складки комбинезона,
впрочем, никого это не тревожило: пыль тут была стерильная. Вся планета
была стерильной. Стерильной, однообразной, унылой, и, если бы нас
спросили, зачем она нужна человеку, ответ не тотчас слетел бы с нашего
языка. Но это ничего не значит; какой-то древний мудрец, чуть ли не
Сократ, убеждал сограждан не заниматься такими бесполезными пустяками, как
наблюдение небесных светил, дабы ничто не отвлекало от куда более важного
дела самопознания.
Мешок с очередной добычей Варлен, как всегда, брякнул в угол. И Кениг,
как всегда, немедленно оторвался от анализа сложных гармоник своего
неземного хора и потребовал не забивать помещение всякой дрянью, на что
Варлен Стронгин, как всегда, ответил пожатием плеч, - мол, а куда?
Действительно, иного места для образцов, пока их не разложишь по
стеллажам, в нашей лаборатории, заодно общей комнате, не было. Кениг
что-то пробурчал, тем дело и кончилось. Мы, в общем, неплохо ладили,
подозреваю, что причиной был не только покладистый характер всех троих;
неловко конфликтовать при постороннем, а мой Малютка для остальных был
все-таки немножечко чужаком, которому не скажешь "брысь!", но и
препираться с ним, как с человеком, тоже не будешь.
- Пойду сготовлю обед, - сказал я, вставая. - Лют, зафиксируй партию,
потом доиграем.
Фраза "я сготовлю обед" - это так, для проформы, ибо разогреть
концентраты и выложить их на тарелки - дело одной минуты. Мы уселись за
стол, и, когда первый голод был утолен, Кениг по своему обыкновению
осведомился у Стронгина, не нашел ли тот шестипалый отпечаток босой ноги
инопланетянина. Варлен невозмутимо проигнорировал праздный вопрос. Тогда я
спросил, не помешала ли ему буря.
- Буря как буря, я успел обнаружить редкостную ассоциацию, - Варлен
слегка оживился, он всегда оживлялся, когда речь заходила о деле. -
Поразительный парагенезис: касситерит вместе с хромитом, представляете?
Я попробовал представить, но ничего не получилось, слишком скудны мои
познания в минералогии. Тем не менее я изобразил подобающее удивление.
- Да, да, - подтвердил Варлен. - Именно так! Замечательная планета.
- Ассоциации, парагенезис... - задумчиво сказал Кениг. - Раньше люди
искали простые, всем понятные вещи. Алмазы, золото, серебро и прочие
клады. А теперь что? За алмазом Варлен и не нагнется.
- Неверно, нагнусь. Там могут быть интересные газопузырьковые включения
и вообще нужен материал для сравнений.
- Вот-вот, я и говорю, сплошная проза.
- Вроде твоих атмосфериков.
- Ну, это как сказать... Кстати, о поэзии. Как вы оцените такую строфу:
"Гремящей медью стал сну уподобленный нарвал!"
- Ты начал писать стихи? - Варлен даже перестал жевать.
- Это неважно, чьи стихи, важно, какие они. Рифма-то: стал - нарвал! И
не какой-нибудь, а "сну уподобленный".
- Что-то в этом есть, - согласился я. - Откуда сие?
- Оттуда, - Кениг мотнул головой в сторону окна, где сгущалась темь. -
Записано под диктовку.
- Чью?
- В том-то и дело! Это не моя строчка, вообще ничья, разве что один
варленовский камешек объяснялся в любви другому. Э-то атмосферики.
Откинувшись, Кениг удовлетворенно обозрел наши слегка озадаченные
физиономии.
- Не смешно, - сказал наконец Варлен.
- А я не говорю, что смешно. Вам доложен простой, естественный научный
факт. Что смотрите на меня, как кибер на "Мадонну" Рафаэля? Порою ловятся
весьма упорядоченные группы сигналов, прямо-таки радиопередачи, я для
очистки совести всякий раз пытаюсь их декодировать, и вот, пожалуйста,
сегодня вышло: "Гремящей медью стал сну уподобленный нарвал!" Остальное,
разумеется, было бессмыслицей.
- Врешь, - сказал Варлен.
- Показать, машинные записи? - возмутился Кениг. - Я лишь подправил
несколько букв.
- Он не врет, - сказал я. - На крыльях земных бабочек есть изображения
всех знаков алфавита и всех цифр от ноля до девятки. Здесь, видимо, тот же
случай.
- Да, - сказал Кениг. - Именно так. Я не удивлюсь, если где-то в
природе отражен Варлен, глядящий в поляризационный микроскоп.
- А, в этом смысле... - Варлен пошевелил в воздухе пальцами. - Ну, это
мне знакомо. "Письменный гранит", пейзажные камни, скульптурные формы
выветривания; верно, атмосферики могут разговаривать стихами.
Он принялся за десерт.
Покончив с обедом и деструктировав на тарелках грязь, я вышел наружу.
Малютка шмыгнул за мной. Удивительно, но буря стихла. Стылое вечернее небо
полно ярких звезд, их узор походил на видимый с Земли, словно напоминая,
на каком узком пятачке пространства мы топчемся. Вид звездной дали всегда
будил во мне щемящую тоску одиночества. Бездна сверкающих миров, магнитные
огни бесконечности, к которым так жгуче и безнадежно рвется душа, словно
там ей обещан неведомый рай. С усилием я отвел взгляд. Горизонт был
замкнут цепью печальных холмов, вокруг все было пусто и немо. Холод
планеты, казалось, затекал в скафандр. Толкнувшись в бедро, о ногу потерся
Малютка, я в ответ похлопал его по спине. Никто никогда не учил его этой
ласке, он сам все сообразил, возможно, перенял у собак.
Мы вместе двинулись к стройплощадке, издали темноту прожгли приветливые
огни киберов. Возводимое ими сооружение имело фортификационный вид,
поскольку для многих приборов, которые мы там должны были установить,
требовались прорези и амбразуры. Вид у киберов был медлительный, как у
буйволов или кротов, но делали они все очень быстро. Иначе и быть не
могло, любовь к работе была вложена в них как инстинкт, ее выполнение
доставляло им удовольствие, а безделье, наоборот, угнетало. Очень удобно
для нас и весьма эффективно. Угловатые контуры киберов высвечивал
призрачный голубой ореол, та же голубизна выделяла и нас с Малюткой -
электризация на этой планете чудовищная, - и деятельность киберов ее,
похоже, усиливала. Трущиеся на ходу складки моего скафандра мерцали
крохотными молниями; красиво, и это, пожалуй, единственная воочию зримая
здесь красота.
Старший кибер отрапортовал, как положено, я принял его доклад. Здесь
все было в порядке, никакая буря тут ничему не-могла помешать.
- Продолжайте, - сказал я. Контроль здесь был чистой формальностью, не
формальностью была лишь постановка исходной задачи.
- Пора и нам потрудиться, - сказал я Малютке. - Ты как?
Праздный вопрос! Малютка сделал изящный фосфоресцирующий кувырок,
пронесся высоко в воздухе, он знал, что я им любуюсь. Строительные киберы
тупицы, Малютка нет, но базовая программа у них одинаковая, поэтому я
стараюсь никогда не оставлять Малютку без дела, даже если это лишь игра в
шахматы. Человек всегда может себя занять, у него неограниченная
возможность думать, представлять, фантазировать, надо только уметь
задавать себе вопросы. Малютка это тоже умеет, но в куда более
ограниченных пределах, а скука одинаково неприятна как для нас, так и для
киберов.
Пока я поворачивался в базе, Малютка описал вокруг меня огненно-голубую
петлю, его вибриссы при этом подергивались.
- М-м?.. - спросил я.
- Вопрос. Футляровость имеет только физическую природу?
- Футля... А, это ты о том разговоре?
- Да.
- Видишь ли, как бы это тебе объяснить...
Малютка далеко не философ, он редко задает вопросы, да и те могли бы
принадлежать пятилетнему ребенку, тем труднее на них порой отвечать.
Машинально я потер то место скафандра, где находился затылок.
Футляровость, это надо же! А что, неплохой термин. Каждый заключен в своей
индивидуальности, без этого невозможно никакое "я", хотя иной раз так
хочется разбить эту невещественную скорлупу! Еще каждый замкнут в своей
социокультуре... но это, положим, отходит в прошлое. Каждый пленник своей
планеты - был. Н-да... Я оглядел хмурый горизонт, ярко блещущее звездами
небо, глухую тьму провалов, меж ними.
- Нет, футляровость - это...
Малютка слушал, застыв у моих ног. Великие небеса, уж не с самим собой
ли я говорю?! Ведь кибер наше творение, наше отщепленное "я", только
частичное и уже живущее своей, во многом скрытой от нас жизнью.
Тут я вспоминаю, что с Малюткой придется расстаться, и на душе
становится муторно. Зачем-то я оглядываюсь. Киберы уже возводят наружный
свод, из амбразур попыхивает огонь, там из песка и камня отливается
твердейший монолит укрытие для регистрирующей аппаратуры, которую мы здесь
должны оставить, как сделали это уже в четырех предыдущих точках планеты.
Эта последняя. Тут мы законсервируем и киберов, может быть, они
когда-нибудь для кого-нибудь пригодятся, везти их обратно неэкономично, да
и не нужно, потому что средний срок жизни любой кибернетической модели лет
семь, затем она морально устаревает. И Малютка уже устарел, он тоже
останется здесь, он это знает, было бы нечестно ему не сказать об этом.
Знает и переживает, я это чувствую, как бы меня ни убеждали в обратном.
Мое поведение похоже на предательство, но что я могу сделать?! Законы
технопрогресса и космической экономики неумолимы, соответствующие
инструкции и приказы лишь зеркало их требований. Будь Малютка малюткой, я
бы пронес его в кармане, и пусть меня потом отлучают от космоса "за
использование табельного имущества в личных целях". Но в Малютке около
тонны веса, да и на Земле ему, строго говоря, делать нечего. Все рано или
поздно расстаются, вот закончим очередную точку, свернем лагерь,
доразведуем планету, это, считай, больше месяца, целая вечность. Мы в
ответе за всех, кого приручили, но как быть с теми, кого мы же и создали?
А вечер сегодня прекрасный, лучшего и желать нельзя.
- Действуй, - сказал я, отворачиваясь. Малютка подпрыгнул и голубеющим
метеором унесся во мрак.
Я зашагал к дому.
Там все было нормально: Кениг сидел с наушниками и колдовал над
машиной, в противоположном углу, вперив взгляд в микроскоп, сидел
Стронгин. Никто на меня даже не взглянул. Стянув скафандр, я тоже занял
свое рабочее место.
Видимость была отличная, никаких помех, только все мелькало, сливаясь в
полосы, - Малютка несся туда, где медлительный наирский вечер еще не
наступил. Для Малютки несущественно, день вокруг или ночь, дневной свет
требовался мне. Безразличен он и к бурям, просто некоторые, вот как
сегодня, парализуют связь, и мы зря теряем время. Теперь надо было
наверстывать упущенное. И Малютка наверстывал так, что в глазах рябило. Он
работал безукоризненно, не его вина, что в условиях Наира связь действует
не лучшим образом. Передавали, что этот главный недостаток разведкиберов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг