краеугольный закон причинно-следственной жизни. Ведет к абсурду - да, да!
Попал человек в прошлое и, допустим, случайно убил своего деда. Бред же,
бессмыслица, катастрофа!
- Да как же абсурд, когда он... когда вот... И зачем кому-то кого-то
убивать?!
- Подожди, подожди... Все так думают, как я сказал, все! И это главное.
То, что мы с тобой теперь знаем, ничего не меняет. Ни-че-го! Кто нам
поверит? Формула?.. Неизвестно чего формула, ах, не в этом дело! Я во все
это только потому поверил, что сам, своими руками, несомненно... Сам! А
теперь, приведи я сюда любого - да, любого! - специалиста, он глянет и
скажет: "Послушайте, вас кто-то зло разыграл. Написал какую-то
абракадабру, замазал глиной, а вы..." Так будет, так скажут. Ведь
доказательств, что это не вчера написано, никаких! То есть ни малейших!
Нет метода такой датировки, не существует. И все. И точка... Кто же
поверит в невозможное! В лучшем случае нас сочтут доверчивыми простаками,
в худшем - мистификаторами. Ничто не поможет. Стена!
Апеков говорил, говорил поспешно, словно от чего-то освобождаясь, в
исступлении даже, и, пока он говорил, горячее Сашино изумление сменилось
растерянностью, столь не свойственной его лицу, что оно сделалось
глуповатым. И, видя это, Апеков все более чувствовал в себе уверенность
хирурга, который обязан довершить болезненную ампутацию, чего бы она ни
стоила ему самому.
- И ведь тот, из будущего, наверняка все это предусмотрел, - закончил
он в каком-то болезненном восторге самоотречения. - Знал, знал, что, если
кто раньше времени обнаружит его сигнал, тому не поверят, потому и послал
сигнал открытым текстом. Они там хоро-о-ошие психологи!
- Но как же это? - вскричал Саша. - Вас же знают, меня знают, как могут
нам не поверить?! Это нечестно, нечестно!
- Это очень даже честно и очень даже правильно, - непререкаемо, все с
тем же восторгом самоуничижения возразил Апеков. - Поверь наука клятвам,
ей немедленно пришлось бы признать чертей, ангелов, бога, ибо сотни,
тысячи честных верующих тотчас поклялись бы, что видели их собственными
глазами. Не-ет, в поисках истины наука обязана быть беспощадной, в этом ее
сила и долг. Долг!
- Значит, мы... я...
Саша осекся. Похоже, до него только теперь дошло, кого в первую очередь
заподозрят в мистификации. Онемев, он смотрел на Апекова, смотрел так,
словно ему ни за что ни про что дали оплеуху, на которую и ответить
нельзя, потому что обидчик, выходит, по всем статьям прав и к тому же
бестелесен, как всякое людское мнение.
Но тягостное оцепенение длилось недолго. Саша подобрался, его глаза
обрели сухой, жесткий блеск.
- Ясно, - сказал он беззвучно. - Ясно. Побоку, значит...
Апеков отвел взгляд.
Оба посмотрели туда, где на темном камне алели размашистые символы
иного века, которые так странно и чуждо - или, наоборот, трагично? -
соседствовали с отпечатком беспалой руки, бегущими антилопами, летящей
стрелой. Чья это была рука? Почему так тороплив разбег знаков формулы?
Чего боялся пишущий? Вернулся ли он в свой век, сгинул в палеолите или он
ни здесь, ни там? Что открыла людям победа над временем, какое страшное,
пронзительное видение дало, какую безмерную и тягчайшую власть? Безнадежно
было спрашивать, безнадежно было отвечать: человек знает только то, что
знает его время, а чего люди этого времени не знают, чего они не готовы
принять, того и не существует, даже если этим полнится мир, как он
полнится будущим, близким и бесконечно далеким.
Слово было сказано...
Чувствуя себя вымотанным и опустошенным, Апеков встал, сгреб ошметок
глины и аккуратным движением размазал его поверх знаков формулы. Он все
гуще клал слой за слоем, и ему казалось, что он слышит мысленный Сашин
вскрик; он и сам содрогался, но продолжал тщательно замазывать то, что не
было предназначено его веку, не совмещалось с ним, а только сулило
недоверие и насмешки. "Да в них ли дело? - думал он уже без волнения. - Не
свое будущее я оберегаю и не Сашино; даже не историю, чей ход не может
поколебать и такое знамение; в защите нуждается тот, кто сквозь время
послал этот сигнал бедствия, и другого выхода нет. Ведь, растрезвонь мы о
формуле, оставь все открытым, и среди хлынувших сюда, среди жаждущих
сенсаций может найтись подонок, который все сколупнет, обезобразит, - и не
на такое поднималась рука! Тогда послание не достигнет тех, кому оно
предназначено, и человек пропадет. Значит, всему свое время и все должно
идти своим чередом..."
Движения Апекова замедлились, когда плотный слой глины скрыл формулу.
Теперь точно так же следовало поступить с рисунками, чтобы здесь ни для
кого не осталось никакой приманки. Антилоп, как и знаки, надо было убрать,
замазать, но рука вдруг перестала повиноваться. Надежду сберечь вот это
свое долгожданное, бесспорное, несущее славу открытие - это, оказывается,
он сохранил! Оставил в своих намерениях, будто после всего, что он сказал
и сделал, одно можно отделить от другого...
Несмотря на холод пещеры, Апеков покрылся мгновенной испариной: может,
и обойдется, если оставить?
Но обойтись никак не могло, потому что первый же спустившийся сюда
специалист удивится, почему размыв сделан не до конца, довершит начатое,
неизбежно наткнется на формулу - и какие тогда на него, Апекова, лягут
подозрения!
Быстрым, отчаянным движением Апеков замазал все, всему по возможности
придал вид естественных натеков. И все, что было недавно, что наполняло
душу смятением, ужасом и восторгом, - рисунки тех, кто ожил в своих
творениях спустя тысячи лет после смерти, и формула, начертанная тем, кому
еще только предстояло родиться, - все сбывшееся и несбывшееся, обычное и
невероятное, исчезло, будто и не было ничего.
Ни прошлого, ни будущего не стало.
Апеков опустил руки. Он ничего больше не ощущал - ни раскаяния, ни
страха, ни облегчения. Все было выжжено. Нехотя он повернулся к Саше. И не
узнал его. Сидел сурово задумавшийся человек, который, казалось, уже
изведал горькую цену всему и теперь, сверяя туманную даль своей жизни с
тем, что ему открыло грядущее, упрямо и тщательно, как сваи моста,
утверждает в ней свои новые опоры и вехи. Ладит их твердо, продуманно,
навсегда.
В осевшей душе Апекова что-то вскрикнуло. Ничего же не кончилось! Ничто
не исчезло, пока этот парень жив и способен вернуть формулу миру. Или
немедленно уничтожить ее совсем, или...
Но никаких "или" быть уже не могло. Формула означала, что будущее у
людей есть, оно состоится, какая бы опасность им сейчас ни грозила. В
темном, малодушном безумии скрыв, спрятав это знамение, он, Апеков,
опустошил лишь себя. Но не Сашу, не будущее, которое могло с ним
осуществиться и которое теперь утверждалось в нем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг