Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Дмитрий Биленкин. 

                             Бремя человеческое

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Сила сильных". М., "Детская литература", 1986.
   OCR  spellcheck by HarryFan, 19 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   "Надо же! - спеша за Телегиным по склону,  удивился  Рябцев.  -  Попал,
некоторым образом, в сказку, иду к говорящему  волку,  а  в  мыслях  жара,
чушь, усталость и прочий бытовизм..."
   Уж очень обыкновенным все было вокруг, таким, как всегда, как и сто,  и
тысячу лет назад, и, верно, задолго до человека. В мглистом  небе  теплело
размытое солнце, под ногами  вязко  проседал  рыжеватый,  в  хвое,  песок;
лапчатые  сосенки  вынуждали  лавировать  в  застойном  воздухе  косогора,
который испариной прохватывал тело. Удерживая дыхание, Рябцев стремился не
отстать от Телегина, чьи и в старости проворные ноги каким-то образом даже
не проминали песок, будто и не человек шел - лесной дух.
   Наконец оба вскарабкались на гребень и по знаку  Телегина  присели  под
корявой сосной. Здесь тянуло ветерком, мягким, но и в  этой  мягкости  уже
прохладным, точно где-то в дороге он успел лизнуть  стылый  ледок.  Рябцев
поспешил запахнуть куртку.
   Открытая   взгляду   ширь   темнела   хвойными   увалами,   перемежаясь
желто-красными сполохами берез и осин, казалось, зряче дремала под неярким
небом. В светло сереющей дали мерцало одинокое, в мохнатой опушке, озерко.
С низовым накатом ветра в смолистую сушь  воздуха  струей  врывался  запах
грибной прели, и тело, совсем как в детстве, блаженно  ловило  все  тайные
токи природы. Ни звука нигде, кроме шелеста ветвей, ни движения до  самого
горизонта, будто двадцать первый век только  приснился  людям.  С  близкой
березы, кружась, слетал желтый лист.
   - Где же хозяин? - рассеянно обводя взглядом дали, спросил Рябцев.
   - А во-он,  -  неохотным  движением  руки  Телегин  показал  на  глухой
распадок. - Там его логово. Нас он, верно, уже заприметил. Подождем.
   Заблудившийся муравей целился взбежать на колено.  Рябцев  смахнул  его
небрежным  щелчком,  украдкой  покосился  на  Телегина.   Тот   сидел   не
шелохнувшись, будто врос, недвижно смотрел в  пространство.  Казалось,  он
забыл о журналисте, целиком ушел в себя, точно первое в  истории  интервью
зверя было самым обычным или пустым делом. Отрешенный ветер  ерошит  седое
полукружье волос над круто выпуклым лбом,  к  голубым,  уже  чуть  блеклым
глазам стянулись морщинки - и не ученый вовсе, сидит под  сереньким  небом
старичок, тот самый, из легенд,  благостный  пустынник,  к  руке  которого
сходятся звери, слетаются небесные птицы...
   "Вот так все возвращается на круги своя, - мельком  подумал  Рябцев.  -
Это ты брось, - осадил он себя. - Выдумки  твой  пустынник.  Просто  время
такое, что легенды и сказки сбываются. Они и  должны  сбываться,  мечта  и
фантазия как-никак завязь дела, чему удивляться? Деды  до  ковра-самолета,
сиречь до реактивного лайнера, дожили, а я вот сейчас с волком  пообщаюсь,
напишу об этом, и мир тихо ахнет... Нет, не ахнет, в том-то и дело, что не
ахнет. Обрадуется, поудивляется, но в  общем  примет  за  должное,  ибо  с
осуществлением фантазий все уже давно свыклись. Вот если бы они  перестали
осуществляться, тогда поразились бы. Нарушение закона, все равно что масса
вдруг перестала бы переходить в энергию! А так... Ну ясно же, что животные
вроде волка как-то думают, об этом еще в девятнадцатом веке Энгельс писал.
Значит, можно улавливать электромагнитную динамику биотоков,  декодировать
эту сложную (очень  сложную,  кто  спорит!)  путаницу,  искать  непонятным
символам соответствие, переводить их в звуки нормальной  речи.  "И  молвил
волк человеческим голосом..." - через транслятор. Ну,  наконец-то,  скажет
человечество,  наконец  наука  осилила  речевой   контакт   с   животными;
интересно, послушаем, что там у серого за душой...
   И все-таки! Вот именно: все-таки..."
   - Не посвистеть ли? - спросил Рябцев с улыбкой. - Что-то  наш  друг  не
торопится.
   - Зато мы торопимся. - Телегин резко  выпрямился,  колюче  взглянул  на
журналиста. - Он вам не песик! Верно, кругами ходит, присматривается,  что
за гость.
   - Каков хозяин,  таков  и  гость,  -  с  ходу  отпарировал  озадаченный
переменой тона Рябцев.
   И тут же пожалел, что привычка не теряться перед  словом  взяла  в  нем
верх.
   Но и Телегина, казалось, смутила внезапная суровость собственных слов.
   - Серый - мужик серьезный, - сказал он, словно оправдываясь.
   - Вы о нем - как о человеке...
   Телегин снова нахмурился.
   - Ну, если вы так поняли мои слова -  забудьте.  Не  стоит  раскачивать
древний маятник мысли.
   - Маятник?
   - Именно. Животных мы  то  уподобляли  себе,  то,  наоборот,  отвергали
всякое с ними душевное  сходство.  В  этой  плоскости  мысль  маятником  и
ходила. А мир-то многомерен, значит, явление и  истина  о  нем  многомерны
тоже.
   "Теперь он со мной, как с маленьким, - раздосадованно подумал Рябцев. -
Вот тебе и благостный старичок! Пороховой кремень".
   Они знали друг друга едва  ли  час,  потому  что,  встретив  Рябцева  у
границы заповедника, Телегин повел его  прямо  сюда  и  по  дороге  больше
отмалчивался. Теперешнее обострение разговора было на руку журналисту, ибо
ничто так не раскрывает собеседника, как противоречие его словам.
   - То-то философ Энгельс, - сказал Рябцев не без  ехидства,  -  оказался
куда  проницательней  сонма  специалистов,  которые  и   столетие   спустя
отказывали животным во всяком умении мыслить!
   Телегин слегка кивнул.
   - "Ученые так близко подошли к храму науки, что не видят храма и ничего
не видят, кроме кирпича, к которому пришелся  их  нос".  Знаете,  чьи  это
слова?
   - Нет...
   - Сказано Герценом. Метко сказано! Уперты носом... А что  поделаешь!  Я
вот говорю с вами, а мысли о волке. Почему не объявляется? Ведь что  бы  я
вам там ни говорил, а уверенность моя тает. Странно! Как всякий зверь,  он
существо любопытное, к тому же вчера я не ответил на пару его  вопросиков.
Подзадорил: мол, завтра  придет  знаток,  вы...  то  есть,  уж  он-то  все
объяснит.
   - Ничего себе! - Рябцев фыркнул. - Не журналист, значит,  интервьюирует
волка, а волк - журналиста! Край света... А  если  я  не  смогу  ответить?
Вопросы-то хоть какие?
   - Да простенькие, какие еще могут быть у волка? - Телегин усмехнулся. -
Когда и чем люди дерутся за самку...
   - Что-о?!
   - Вы разве не слышали о "брачных боях", "позе покорности"?
   - Слышал, знаю...
   - Тогда что же вас удивляет? Для волка это весьма  существенный  момент
жизни, вот его и интересует, как это бывает у людей.
   - О господи!
   - То-то, - удовлетворенно сказал Телегин. - А вы, похоже,  думали,  что
беседа с волком - так, забава, игра в одни ворота?
   - Сдаюсь!   -   Рябцев    рассмеялся.   -   М-да,    все     становится
сверхинтересным...
   - Если бы только интересным... Себя мы всегда видели в своих  зеркалах,
в чужом - ни разу. Я не из упрямства так долго отказывался оповещать  всех
о наших работах. Сначала надо было кое в чем убедиться.
   - Например?
   - А если бы  из  глубин  конкретной  индивидуальности  на  нас  глянула
родовая ненависть? Ведь сколько и как мы их истребляли!
   - Ненависть заслуженная, мы бы ее  пережили.  Во  имя  истины,  будущей
дружбы...
   - Может быть, еще и братской любви? Во  имя  мечты,  так  сказать...  -
Телегин вздохнул. - Мы опять скатились на плоскость. Любовь - ненависть...
Да уляжется волк подле ягненка... Оставим это.  А  что,  если  бы  на  нас
глянуло презрение?
   - Презрение?!
   - А, уже больней! Да, презрение. Презрение слабого к сильному,  который
после всего былого ищет еще и дружбы.
   - Вы шутите! Было столько примеров дружбы человека с...
   - Конкретное науку интересует только  как  подход  к  общему.  Впрочем,
успокойтесь. Все сказанное лишь дань необходимому скептицизму.  У  природы
свои законы: кто сильнее, тот и одолел, все естественно, никаких претензий
быть не может. А кто не вредит, тот либо безразличен, либо хорош...  часто
в качестве пищи. И никаких вам гамлетовских терзаний и прочей достоевщины.
Так что можете спокойно глядеть волку в глаза.
   - Не премину.
   - Только, пожалуйста, не в упор. Животные этого не любят, а я как-то не
горю желанием возиться с оказанием первой помощи.
   - Ах, даже так! Что ж, спасибо за своевременное предупреждение.
   - Вот уже и пошутить нельзя... Кстати,  мы,  люди,  тоже  почему-то  не
любим, когда нас разглядывают в упор. И в вас я этой манеры не заметил,  а
то бы уже давно предупредил. Впрочем, волк все же мой друг.
   - А, все-таки друг!
   - Да, как у Экзюпери: мы в ответе за всех, кого  приручили.  Даже  если
эта серая скотина подводит тебя перед лицом  прессы.  К  сожалению,  ждать
больше бесполезно. Идемте.
   - Жаль, жаль...
   - Не расстраивайтесь. Не  появился  сегодня,  придет  завтра.  А  чтобы
времени не терять, разыщем Машку. Лосиха, мысли у нее  коровьи,  но  тоже,
знаете, любопытно.
   Рябцев хотел сказать, что если он  и  огорчен,  то  не  своей,  а  его,
Телегина, неудачей. Но промолчал, ибо таких, как Телегин, сочувствие могло
скорее обидеть.
   - Что ж, пообщаюсь с парнокопытными! - сказал он весело.  -  А  то  все
"му!" да "му!" - ничего не пойму. Еще хорошо бы с гусями...
   - Почему именно с гусями?
   - Они же настойчиво беседуют с нами!  "Га-гага!"  -  и  тут  же  голову
набочок,  глянет,  словно  ответа  ждет,  и  опять  что-то  начинает  тебе
втолковывать. Разве не так?
   - Гм! Мы ведем опыты только с дикими.
   Разговор  затих  сам  собой.  Они  спустились  с  косогора,  вышли   на
травянистую дорогу, и березы закружили над ними легкую золотистую  метель.
Под ногами мягко шуршал  палый,  нетленный  лист.  Светло  было  даже  под
сумрачным  пологом  приступавших  к  дороге  елей,  торжественно  и  гулко
распахивался чуть слышно гудящий бор, где у подножия сосен земля  прыскала
тугими  маслятами.  И  горьковатым  был  воздух,  и  спокойствие  обнимало
идущего, и вслед ему летело спадающее убранство  леса.  Глубоким  дыханием
Рябцев пил щемящий настой осени, над  ним  и  лесом  расстилалось  кроткое
небо, и суматоха дел, вся обширная круговерть погони за новостями земли  и
космоса мельчала в его душе, подергивалась забвением, словно ее и не  было
никогда, а всегда были только  эти  минуты,  эта  бесконечность  движения,
красок, запахов, звуков жизни, это слияние с ней. С легким порывом ветра в
лицо порхнул багряный лист, влажно скользнул по щеке. "Вот оно, счастье, -
мелькнуло в мыслях. - И часов таких будет много, - додумалось  тут  же.  -
Долгих часов разговора с теми, кто в этом живет, как мы жили когда-то".
   В самом конце дороги открылась поляна, на ней бревенчатый домик,  каких
Рябцев не видывал давно. Смолистые стены, казалось, источали свет,  весело
смотрели умытые, явно  из  стекла,  окна  в  переплете  старинных  рам,  к
крылечку сбегались тропинки. Сразу за домом начиналась березовая опушка, а
слева и справа в небо мощно устремлялись сосны. И  то,  что  некогда  было
обычной чертой деревни, а затем стало музейной редкостью - такой вот домик
среди берез, - здесь выглядело необходимостью, созвучной и окружающему,  и
делу, которое здесь делалось, и его хозяину. Всякое  современное  строение
смотрелось  бы  тут  оскорблением  вкуса,  хотя,   конечно,   легко   было
представить, каких затрат потребовала эта  избушка,  некогда  едва  ли  не
бедняцкая, теперь же, когда никакой дворец не проблема, -  роскошная,  ибо
только в реставрационных мастерских еще  поддерживались  секреты  древнего
плотницкого мастерства. И,  глядя  сейчас  на  дом,  Рябцев  преисполнился
уважением к своему веку, в котором экономика смогла дать вкусу главенство.
   В сени он вошел, как в детство, хотя не только он сам, но и его прадеды
в избах не жили. Все  равно,  будто  с  пробуждением  родовой  памяти  его
охватило чувство причастности к  этим  дышащим  смолистым  теплом  стенам,
чувство домашнего покоя и уюта. Он даже поискал взглядом скамью с  ведрами
и бадейкой, крюки с лошадиной сбруей, домотканый у двери половичок, но тут
же  остановил  себя:  все  это,  разумеется,  были  заемные,  из   фильмов
почерпнутые,  исторически,  возможно,  неточные   образы.   Они   тут   же
развеялись, едва Рябцев, следуя за  Телегиным,  переступил  порог,  ибо  в
комнате ничего деревенского, конечно же, не было, а была обстановка  самой
обычной лаборатории. Над вскрытым пультом колдовала  девушка  с  дымящимся
паяльником в руках; при виде Телегина она порывисто вскочила.
   - Что-то случилось, отец?
   - С чего ты это взяла? - буркнул тот. - Знакомься: Рябцев.
   - Ох, извините, не сразу заметила! - Она смешалась,  и  от  Рябцева  не
укрылась ни тревога ее первых слов, ни угрюмая досада телегинского ответа.
- Лада. Здравствуйте, рада вас видеть...
   - Живым и невредимым?  -  испытующе  пошутил  Рябцев.  Протянутая  рука
девушки, как он и ожидал, оказалась крепкой. -  Боялись,  что  меня  съест
Серый Волк?
   - Боялась,  только  наоборот.  Это  мой  отец   мог  заморить  вас   до
волкоедства. И заморил, не так ли?
   - Ну и надымила ты, дочка! - Телегин распахнул окно. - И зачем тебе эта
рухлядь - паяльник, когда есть молекулярный соединитель...
   - От него в ушах звенит!
   - Мутантка ты...
   - От кого родилась, в того и уродилась.
   - Тебе бы ручками, как язычком, работать... Хоть починила?
   - Пока нет.
   - Вот, а еще дерзишь.
   - А как вам поговорилось с волком?
   - Не удостоились аудиенции...
   - А-а! Что я тебе говорила вчера?
   - Брысь, ведьмачка! И чтобы обед был мигом. А после  -  ты  слышишь?  -
сгоняешь за Машкой. Сама, без всякой этой телепатии.
   - Может, не надо?
   - Надо.
   - Хорошо, батя. Слушаю и повинуюсь.
   Лада аккуратно сложила  инструменты  и  вышла  -  стройный  чертенок  в
прожженном комбинезончике.
   Телегин хмуро посмотрел ей вслед.
   - Да, интуиции у девчонки - позавидуешь, - ответил он на  невысказанный
Рябцевым вопрос. - Ведь предупреждала: не занимай сегодня  гостя,  вас  то
есть, делами, прока не будет. Ну, а я, упрямый скептик, не  послушался.  И
вот, пожалуйста: волк не пришел, "голос бога" сломался.
   - Голос...
   - Радио, обычное радио! Просто дальняя связь. Но звери не любят,  когда
из транслятора у них под ухом вдруг раздается наш голос, а  человека  нет.
Для них это противоестественно, как... Словом,  вы  понимаете.  Но  именно
сейчас "голос" был бы кстати.
   - Ну, - улыбнулся Рябцев. - "Визит-эффект" - он и есть  "визит-эффект".
Какую табуретку прикажете переставить? Ничего, как только я  уберусь,  все
придет в норму.
   - Накладки - тоже норма, - без улыбки ответил Телегин. - Норма науки. И
жизни. Идемте обедать.
   - Думаете, ваша дочь успела?
   - Конечно.
   Помыв руки, они прошли в смежную комнату, где  на  столе  действительно
уже дымились щи, и, вдохнув этот запах, Рябцев сразу почувствовал зверский
голод. Едва они взялись за ложки, как снаружи проглянуло солнце.  Неяркое,
оно  просквозило  березовую  опушку,  и  свет  рощицы  заполнил   столовую
золотистым сиянием, мягко пал на лицо Лады, которая успела  переодеться  в
льняное  с вышивкой  платье и  сейчас  менее  всего  напоминала  сорванца-
лаборанта. Она  держалась  оживленно, но  в  душе  ее,  казалось,  таились  задумчивость и  грусть, что делало  ее неуловимо  похожей на  васнецовскую

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг