мамаш с колясками, размышляла изо всех сил... вот только идеи ее носили
нереально-разрушительный характер. Например: прийти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на
пленку. А потом переслать на Би-би-си - пусть гад повертится! Вскоре,
однако, разрушительность идей пошла на убыль, возобладал страх за
выставку: ведь сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию!
А может, просто не ходить к товарищу-полковнику - и будь, что будет!...
Подумав, однако, минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не
придет завтра - вызовут послезавтра... Нет, вопрос надо решать на корню,
раз и навсегда. Эх, жаль, нет Давида в Москве... и ведь не позвонишь ему в
Архангельск по такому поводу!
Одно знала Таня твердо: Ивану говорить ничего нельзя. Ни полслова! И
даже вида не показывать! Только-только выходили - а тут, неровен час,
опять в Психздоровье загремит.
Ничего дельного она не придумала - ни тогда на Патриарших, ни вечером
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных
вариантов:
отмена персональной выставки или потеря персонального достоинства.
Буквально до самого последнего момента Таня надеялась, что придумает
какой-нибудь компромисс, приемлемый одновременно и для ее совести, и для
служебных обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в дверь 651-ой
комнаты, она внезапным инстинктом поняла, что такого компромисса не
существует: единственный выход - отказываться от всего.
Как потом объяснил Давид, все еще могло кончиться без больших потерь -
поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным. Оставалось
лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю, но
подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу,
то и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" - а
дальше по обстоятельствам.
В общем, шанс у нее имелся - и шанс неплохой.
Если б только не повела Таня себя так дико.
Второй раунд ее поединка со всемогущим Комитетом начался с неприятной
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно:
вместо ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? - с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом.
- Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать с тобой буду".
Отчего Таня так невзлюбила девицу, осталось навсегда загадкою. Может,
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии.
Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так... чуть выше колен) и
отрепетировала, как будет рыдать. А в разговоре со Змеей голые коленки и
рыдания только повредить могли.
Отменив накипавшие на глазах слезы, Таня села на предложенное ей место
возле змеиного стола.
"Давай обсудим задачи твои, Глебова, - без вступления начала
кэгэбэшница, перекладывая на столе какие-то бумажки. - Прежде всего,
выйдешь ты через мужа своего на организатора Группы Гордеева". От
удивления Таня подскочила на стуле, но Змея, не глядя на нее, продолжала:
"Когда будешь разговаривать с Гордеевым, скажешь, что хочешь к ним
присоединиться... - тут она подняла глаза и мило улыбнулась. - Ты ведь
художником считаешься?... вот это и используй!" (Если до этой фразы все
еще могло закончиться без скандала, то после нее - никогда! Речь шла
только о степени грандиозности.) Откинувшись на спинку стула, Таня
положила ногу на ногу - так, чтобы голая коленка показалась над
поверхностью стола. "И еще скажешь Гордееву, что есть у тебя доступ к
ксероксу - афиши о нелегальных выставках множить. Ясно?" Таня кивнула и
сексуально улыбнулась. "Вопросы есть?"
Таня покачала головой и медленно облизала губы кончиком языка. "Ну,
хорошо, - проскрипела кэгэбэшница, неприязненно косясь на голое колено
нового внештатного сотрудника. - По выполнении позвонишь вот по этому
номеру", - она поднесла через стол к таниному носу листок с семью цифрами.
"И не записывай ничего, Глебова, - раздраженно заметила девица, когда Таня
полезла в сумочку, - в голове держать привыкай". - "Записывать? -
ужаснулась та. - Да, ни за что!" Достав губную помаду, она подмазала себе
губы и стала сосредоточенно смотреться в зеркальце.
Змеиная рука с телефоном повисла в воздухе.
Тут кэгэбэшница, наконец, поняла, что над ней издеваются.
Она положила листок на стол и, покраснев, как рак, прошипела: "Не
советую, Глебова, на рожон лезть... мы и не таким, как ты, крылья
обламывали". - "Так чего ж сейчас не ломаете?" - дерзко зашипела в ответ
Таня. (Она потом карикатуру нарисовала: сидят они со Змеей нос к носу в
виде кошек, хвосты распушили и вот-вот сцепятся.) Несколько секунд
кэгэбэшница молчала, а потом встала и, загремев дверцей сейфа, достала
вчерашнюю подписку о неразглашении:
"Узнаешь, Глебова?" Не понимая, в чем дело, Таня кивнула: "И что?" - "А
то, что есть у нас подозрения, что подписку свою ты нарушила. Проверить
придется, уж не обессудь". - "Проверяйте, - с презрением парировала жалкий
наскок Таня. - Я об этой гадости даже мужу не рассказала". Держа клочок
бумаги с подпиской в руке, Змея села за стол: "Вот с мужа твоего и начнем:
вызовем его сюда, подписочку покажем... - и, заглядывая с угрозой в глаза.
- Как бы он только не расклеился от этого, Ваня твой... он ведь у тебя
больной, слабенький!"
Дальнейшие действия Тани можно сравнить с игрой классного шахматиста в
цейтноте: не имея времени просчитать позицию глубже одного хода вперед,
она нашла выигрывающую комбинацию на чистой интуиции.
Ход первый:
Таня заговорщически улыбнулась.
Змея недоверчиво нахмурилась в ответ.
Ход второй:
Продолжая улыбаться, Таня пододвинулась вместе со стулом ближе к
змеиному столу и сделала приглашающий жест рукой - слушай, мол, чего скажу!
Змея сунулась лицом поближе - ну, что такое? Подписку она опасливо
держала на отлете.
Ход третий:
Издав ушераздирающий взвизг, Таня вцепилась подлюге в волосы и потащила
за голову через стол.
Змея выпустила из рук злополучную подписку и впилась когтями в танины
запястья.
Ход четвертый, выигрывающий:
Таня протащила Змею по столешнице за волосы и свалила по эту сторону на
пол. Потом спокойно обошла стол и подобрала заветную бумажку.
Оставшееся (сожрать подписку, не запивая водой) было делом техники -
она справилась с этим прежде, чем врагиня поднялась на ноги. Тут на
мгновение стало страшно: контрразведчица блокировала выход и, кажется,
собиралась бить Таню приемами каратэ. Однако все занятия по силовым
единоборствам в своем кэгэбэшном университете Змея, видно, прогуляла: не
пытаясь вступить с классовым врагом в рукопашный бой, она вытянула шею,
прижала руки к груди (совсем как певица, готовящаяся взять высокую ноту) и
пронзительно завизжала. Но на беду ее рабочий день уже закончился, а
перерабатывать на боевом посту первоотдельцы оказались не любителями -
весь шестой этаж был пуст. Брезгливо обойдя шарахнувшуюся в сторону, но не
прекратившую визжать девицу, Таня беспрепятственно вышла из кабинета и
плотно прикрыла за собой дверь.
В тот вечер Таня провела на Патриарших более двух часов и пришла к
выводу, что не допустила ни одной ошибки. Змея просто не оставила ей
другой возможности... всякая на танином месте поступила бы так же! Что же
касается грядущих неприятностей - к ним нужно относиться философски: ну,
не будет у нее персональной выставки... ничего, выживет. А в крайнем
случае, пойдет к Гордееву и вступит в Группу против соцреализма. Она ж
все-таки художником считается - надо использовать.
Неприятности начались на следующий же день: в два позвонила Алка
Конопельская из выставочного зала и, биясь в истерике, сообщила, что по
звонку из райкома танину выставку отменили. Что-то нужно делать! Срочно
звони в Министерство Культуры!! Скорее, что же ты сидишь, как мертвая!!!
Алка била крыльями еще с полчаса, а потом хлопнула трубкой, очевидно
решив, что Таня от горя помешалась.
В три явился лейтенант Муравьев из шестнадцатого отделения милиции
брать показания по жалобе от гражданки Ж.Кумысниковой: нанесение побоев с
легкими телесными повреждениями. Мило побеседовав с Таней и составив
протокол, лейтенант попросил у нее перед уходом телефончик.
А еще через час Таню и начальника ее отдела Плискина вызвали к
замдиректора по оргвопросам на обсуждение "безобразного поступка м.н.с.
тов.
Глебовой, выразившегося в нападении ею на сотрудницу Первого отдела тов.
Кумысникову". При разбирательстве присутствовал и товарищ-полковник, но
за все полтора часа не проронил ни слова, сидя мрачнее тучи в углу под
вешалкой (у Тани осталось парадоксальное впечатление, что он отчасти на ее
стороне). А вот Плискин, наоборот, проявил себя, как полное дерьмо, -
продал со всеми потрохами... и хоть окончательного решения принято не было
(договорились продолжить завтра в двенадцать), дело шло полным ходом к
увольнению.
Таня чувствовала себя, как волк, обложенный со всех сторон красными
флажками, однако, при всем при том, нисколечко не боялась. Она переживала
только за Ивана - тот пока ничего не знал, ибо работал по хоздоговору в
Загорске и в Москву наезжал только на выходные.
По всем признакам, кульминация планировалась власть предержащими на
второй раунд разборки. Таня пришла в Институт в 11:45, под лепетание
охаживавших ее подруг сняла плащ и ровно в 12:00 постучала в дверь
замдиректора по оргвопросам. Первым, кого она увидала внутри, - был Давид.
"Подождите за дверью, Глебова", - холодно сказал он. Таня спокойно
кивнула, вышла из комнаты и...
стремглав бросилась в ближайший туалет, где ее вырвало. Стоя около
раковины и умываясь, она увидела в зеркале, как дверь за ее спиной с
грохотом отмахнула в сторону и в туалет на всех парах влетел Бегемот.
"Танька, - ужаснулся он, - ты чего здесь стоишь? Тебе ж к замдиректора
надо!" - "Т-т-т... - танин подбородок почему-то заходил ходуном, - Ф-ф-ф!"
- "Что? - вытаращил глаза Бегемот. - Ты чего, мать, совсем рехнулась?" Но
Таня не отвечала: громко рассмеявшись, она зарыдала - с ней случилась
истерика.
Что произошло в кабинете замдиректора и как, находясь в Архангельске,
Давид прослышал о случившемся, Таня не узнала никогда. Он только
обмолвился, что Хамазюк оказался страшно зол на Кумысникову ("Изгадила все
дело, дура!") и что это обстоятельство ему, Давиду, сильно помогло. А
когда Таня, наконец, встретила своего спасителя наедине (в его кабинете,
вечером того же дня) - тот был заметно пьян и до крайности раздражен (но
не на нее, а вообще), из чего она сделала вывод, что ему пришлось
товарища-полковника угощать.
Так или иначе, но, начиная с этого момента, неприятности пошли на убыль
семимильными шагами. В Институте скандал уладился за два дня: Давид сумел
переквалифицировать танины действия из уголовно-политических в
антиобщественные.
Ну как, если бы они с Ж.Кумысниковой подрались на рынке, а не при
исполнении той служебных обязанностей. И как Давиду такие дела удавалось
проворачивать?!
(Глупый Бегемот даже стал капать, что это подозрительно - уж не
кэгэбэшник ли он скрытый?... Да только Таня знала, что не кэгэбэшник, и
Бегемоту дала заслуженный отпор.) Кстати, Давид этой историей Таню ни разу
не попрекнул, ни единым словом!
Но все равно она чувствовала себя виноватой - и, как провинившаяся
собака, заискивающе вертела хвостом, подскуливая и тыкаясь в его руки
мокрым холодным носом...
Остальное уладилось как бы само собой. Ж.Кумысникова из милиции свое
заявление забрала (сказав лейтенанту Муравьеву, что поганку Глебову
простила). В райкоме обошлось не так гладко: после трехсторонних
переговоров (Таня - райком - Министерство Культуры РСФСР) все до одной
картинки пришлось таскать на утверждение ко второму секретарю. И он-таки с
десяток зарубил, зараза, включая одну танину любимую... ну, здесь уже
ничего не попишешь! Неожиданно упорными оказались институтские
комсомольцы: тягали Таню на проработки три раза, требуя сказать, как дошла
до жизни такой. Таня не говорила, а лишь презрительно смотрела в окно, в
результате чего из комсомола вылетела. Ну и плевать, она на
дипломатическую работу не собиралась.
Единственная проблема возникла с Иваном, неожиданно заинтересовавшимся,
почему член.-корр. Фельдман стал спасать м.н.с. б./с. Глебову из лап
всемогущего КГБ. Однако реальных фактов у Ивана не имелось, и он, ворча,
удовлетворился таниным объяснением, что, "видно, хороший человек -
Фельдман, раз за правду вступился". Таня считала такую версию событий
логичной, а главное, правдивой - однако предпочла бы не рассказывать мужу
ничего вообще. Что, к сожалению, было невозможно, ибо работали они в одном
и том же Институте.
Последним отголоском бури явился приказ о строгом выговоре м.н.с.
Глебовой, появившийся через неделю на доске объявлений возле отдела
кадров. Они даже не лишили ее премии! Шагая домой в тот вечер по
Страстному бульвару, Таня глубоко вдыхала влажный осенний воздух и думала,
что, несмотря на темноту, сырость, холод, болезни, убожество, нищету и
несвободу, жизнь всех людей счастлива и удивительна. Да, именно всех
людей, всех людей на свете! - ибо ее собственная, отдельная мера счастья
не делала Таню счастливой вполне.
В тот день ей исполнялось двадцать три года.
* * *
Таня села на постели и подогнула колени под подбородок... почему она не
может спать? Что сейчас - ночь, утро?... Почему задернуты шторы? Она
медленно подобралась к краю кровати и спустила босые ноги на пол - где
тапочки? А где халат? Завернувшись в теплый байковый халат из шкафа, она
подобрала с пола мокрое полотенце и отнесла в ванную. Теперь что?
Несколько секунд Таня стояла в нерешительности... нет, забыла.
Ну, и Бог с ним...
Волоча ноги по керамическим плиткам пола, она прошла в гостиную,
включила электрокамин и рухнула на белую овечью шкуру перед самым
радиатором. Потом обвела взглядом комнату: элегантная мебель, цветы в
букетах, картинки на стенах:
одну нарисовала сама, две выбрала на выставках... Сколько сил ушло на
обустройство дома - а Малыш так ни разу и не посмотрел. На что это все
теперь?
"Съеду, - с озлоблением подумала она. - В двухкомнатную квартиру, как
всю жизнь прожила".
"А чего ж тогда Иван от тебя ушел, если ты его защищала да лелеяла?"
Танины воспоминания. Часть 5
Первым - под влиянием жизни с Иваном - изменился танин стиль рисования.
Прежде всего, рисовать она стала лучше, и не только за счет
естественного прогресса, но и потому, что Иван указывал ей ошибки. В этом
смысле ему не было равных: бросит один взгляд на картинку, а потом ткнет
длинным тонким пальцем в угол и скажет: "Положи здесь тень погуще". Его
советам Таня следовала беспрекословно - ни разу не ошибся. Жаль, что сам
не рисовал, - когда она смотрела его старые картинки, так только
расстраивалась.
А вот оценить уже законченную картинку Иван не мог, так как мыслил
категориями "правильно - неправильно", а не "хорошо - плохо". Здесь уже не
было равных Давиду: не будучи художником, тот обладал идеальным вкусом, да
и трезвой головой впридачу (Таня всегда у него спрашивала, сколько за
картинку просить, если объявлялся покупатель).
Но прогресс ее как художника - это одно, а изменившаяся тематика -
совсем другое. Говоря попросту, она стала рисовать другие вещи. Таня это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг