Я только эту белобрысую видела. Нехороший она человек.
Сигизмунда неприятно кольнуло последнее замечание матери.
- Почему нехороший?
- Что она Ярополку наговорила? Наталья жаловалась, ребенок несколько
ночей подряд не спал, плакал от страха... Хороший человек не будет ребенка
пугать. Да и вообще... Странная она какая-то.
- Странная, - согласился Сигизмунд.
- И по-нашему не говорит.
- Ну, мать, это еще не преступление.
- Гоша, скажи честно. Где ты ее нашел?
- Ну, нашел и нашел.
- А куда ты ее дел?
- Ушла.
- Насовсем ушла?
- Не знаю.
Наверное.
- Ты не в гараже ее нашел?
Сигизимунд вздрогнул.
- А что?
- В гараже, да?
Так и думала! А запаха не было?
- Какого запаха? - ошеломленно пробормотал Сигизмунд.
- Был запах, да? Все сходится!
- Что сходится?..
Мать раскрыла сумку, которую держала на коленях, и вытащила оттуда
конверт. Это был старый авиаконверт ко Дню Победы.
- Что это? - спросил Сигизмунд.
- Дедово, - отрезала мать.
Сигизмунд знал, что мать почему-то считает, будто дед занимался
какими-то дурными делами. И умирал трудно. И поминать его всегда было
нелегко. Сам в Бога не верил. Бывало, начнешь за него молиться - и будто
преграда какая-то воздвигается...
Мать вдруг сказала:
- Знаешь что, Гоша. Эта твоя тоже была какая-то... как неживая.
- Что?
- То. Я знаю, что говорю. Нежить это. Кикимора.
- Какая кикимора?
- Не знаю, какая. Тебе виднее. Сосет она тебя. Вон, ходишь сам не свой.
Напился, матери нагрубил. А ее выгораживаешь...
- Мать, что ты несешь?
Какая кики...
- И ребенку наговорила! Плакал! Боялся! А сама белая, глаза как
водица... Не знаю, в общем, чем там твой дед занимался. Ума у нас не было,
когда тебя Сигизмундом называли...
- Это точно, - сказал Сигизмунд.
Мать будто не расслышала.
- С Анастасией этой своей связался бы - и то понятнее... Просто дурь в
башке у бабы. А тут...
Мертвечинкой от нее попахивает. Вон, как торжествовала, когда я
приходила!
Глаза тебе отвела, точно говорю. Исчезла, говоришь? Такие не исчезают.
Гляди, явится через год с дитем, на жабу похожим, скажет - "твой", а ты и
поверишь...
- Мать, да ты что!.. Ты что несешь!.. - Сигизмунд едва верил
собственным ушам. От слов матери пахнуло диким, древним суеверием,
верованиями людей, которые действительно жили в лесу и молились колесу. -
Мать, ты же христианка! Тебе ксендзы язык отрежут, если узнают!..
- Послушай меня, Гоша. Дед занимался чем-то нечистым. Что у него на уме
было - мы не знали, а он не говорил. С годами еще скрытней стал. Да и дома
постоянно жить начал только к старости, а так все в разъездах...
- Это дед тебе говорил, что нечистым занимается? - спросил Сигизмунд.
- Это я тебе говорю! Не знаю я, какие он там ДнепроГЭСы
восстанавливал... Захожу к нему как-то раз, а у него...
- Что у него?
- Запах у него в комнате, вот что!
- И чем пахло-то? Портянками?
- Не шути с этим! Мертвечиной, вот чем!
Истовость, появившаяся в лице матери, очень не понравилась Сигизмунду,
и он поспешил сменить тему:
- Так что там у тебя в конверте? Облигации дедовы?
Мать накрыла конверт ладонью:
- Где-то за полгода до смерти заводит дед со мной разговор. Нарочно так
устроил, чтобы наедине мы остались. Вот, говорит, Ангелина, помру... Я ему
говорю: ты чего помирать-то собрался? Вроде, не болел. А он меня не
слушает. Свое твердит.
Помру, говорит, квартира вам останется и гараж. Квартира - ладно, мол,
что с ней сделается. Она не ведомственная, не выселят. А вот гараж - там
всяк может повернуться. Гараж, мол, Ангелина, сама понимаешь: кирпичный,
просторный, хоть огурцы в бочках засаливай. Но ведомственный он. Я тут,
конечно, затеял кое-что, чтобы за Борисом оставили.
Дед умер зимой семидесятого, когда уже начинался гаражный бум. Почему
семье старого большевика позволили оставить за собой гараж - кирпичный, да
еще в центре города, да еще ведомственный - для Сигизмунда всегда было
загадкой. Однако ворошить эту тайну у Сигизмунда никогда особой охоты не
было. Не буди лиха, пока оно тихо.
Оставили - и ладно. Рассказ матери кое-что прояснял. Правда, пока не
все.
- Так что, - лениво спросил Сигизмунд, дитя перестройки, - у деда,
поди, ОСОБЫЕ ЗАСЛУГИ перед родимой партией водились?
- Не знаю уж, какие там у него заслуги, особые или не особые... Я ему
говорю: зачем нам гараж-то, дед? У тебя и машины-то нету, на казенной
ездишь. А он вдруг кулачищем по столу как грохнет и орет на меня, аж
кровью налился: мол, ты ничего не понимаешь и не суйся. - Мать,
рассказывая, разволновалась, на скулах пятна проступили. Сигизмунд даже
подивился: столько лет прошло, а она все переживает давний разговор. Будто
вчера было.
- А что он орать-то начал? - спросил Сигизмунд. - Ну, не было машины...
Ну, купили...
- То-то и оно!
А как купили - знаешь? Дед, между прочим, твоего отца на дух не
выносил. Три года, как мы поженились, вообще с ним не разговаривал. И
после за глаза знаешь как называл? Chlapacz!
Сигизмунд знал слово "хлапач". Дед, не любя новомодного слова "алкаш",
именовал так пьяных.
Отец Сигизмунда, избывая флотскую молодость, иной раз крепко принимал.
К старости дед вообще стал довольно часто переходить на польский.
Ругался, что внука польскому не выучили, на родном языке поговорить не с
кем. А мать по-польски почти не говорила.
- Что, настолько не любил? - спросил Сигизмунд.
Мать только рукой махнула.
- Не знаю, как и глаза не выплакала! Одно только и спасло: если бы
развелись, неприятности были бы по партийной линии. У обоих. Дед это,
конечно, тоже понимал. А тут вдруг машину Борису купить вознамерился! Я,
дескать, и на очереди стою. Я старый большевик.
- Старый мудак, - пробормотал Сигизмунд.
Мать расслышала - еще больше покраснела, вскрикнула:
- Не смей так про деда!
- Да я так просто...
- А ты никак! - И успокоившись, продолжила: - Машину он в том же году
купил, совсем незадолго до смерти. На Бориса оформил.
Машину дед взял, что и говорить, знатную. В те годы только-только
начали выпускать "жигули". "Фиат" "фиатом", все комплектующие шли
итальянские. Сносу "итальянке"
не было, хоть и выглядела теперь вконец непрезентабельно. Да и фиг с
ней, презентабельностью, - гаишники реже останавливают.
- Борис так воспринял, что дед перед смертью помириться с ним хочет.
Рассиропился весь, отцом в первый раз назвал... Да я-то знала, что у деда
на уме. Гараж у него на уме.
- Да что он к этому гаражу-то прилепился? - спросил Сигизмунд. - Клад у
него там зарыт, что ли?
- Не знаю, какой у него там клад... - Мать тяжко вздохнула. - Сама
поначалу так думала.
Может, думаю, золото...
При слове "золото" Сигизмунду вдруг стало нехорошо. Сокровища Рюрика,
блин, клад Нибелунгов... в гараже у полковника Стрыйковского. Приехали,
что называется...
- Ты слушай, Гоша, что тогда-то у нас с дедом вышло. Я говорю: делай,
отец, как знаешь. Ты никогда ни с кем не считался, советов не слушал, и
сейчас поступай как хочешь.
Он будто бы успокоился. Говорит: когда, мол, гараж строили, я настоял,
чтоб фундамент заглубили. Землица дрянь, сама знаешь. Тогда на ту трубу и
напоролись.
- На какую трубу?
- Вот и я деду:
какая труба? А он: ты слушай, слушай... Труба под гаражом проходит.
Сточная. А по трубе мерзость течет какая-то.
- Какая мерзость? Мать, ты можешь говорить яснее!
- Не перебивай!
Не знаю я, какая мерзость! Он называл, да я забыла!
- Радиоактивные отходы, что ли?
- Ой, не знаю.
Больничное что-то. Из института какого-то. Где флигель - там, вроде бы,
коллектор какой-то, так труба туда уходит. Дед говорит: институт этот,
мол, секретный какой-то, с улицы не зайдешь, и вывески не имеет. И трубы,
что под гаражом, тоже ни на одном плане города нет.
- А дед откуда столько подробностей вызнал?
- Дед много чего знал, да не все нам рассказывал... В общем, он мне так
сказал: гараж я вам устрою, машину туда поставлю - не Борису, так Гошке
пригодится. А ты, Ангелина, приглядывай, чтобы не потравились из-за этой
трубы. Запашок может пойти такой, лабораторный. В исполкоме про эту клятую
трубу не знают, жаловаться бесполезно.
Да и в горкоме не все в курсе. Я тебе телефончики оставлю, ежели что -
позвонишь товарищам. Они все сделают. Я его спрашиваю: что ж ты, отец, на
таком плохом месте гараж поставил? Он разозлился. Ты, мол, еще поучи меня!
Брал, что дают. Знаешь, какое время было!
- Бред какой-то, - сказал Сигизмунд. - Труба, лабораторный запах,
гараж, старые большевики... охтинский изверг...
- Какой еще изверг? - насторожилась мать.
- Да нет, это я так... - Сигизмунд подумал, что изверг с восхитительной
легкостью вписывается в эту абсурдную цепочку. Семейное это у них, что ли?
- А больше дед ничего не говорил?
- Ну, сказал, если трудности возникнут по части гаража или квартиры -
этим же товарищам звонить. Они устроют.
- Что за "товарищи" такие?
- Не знаю, горкомовские какие-то...
- А депутат? - спросил Сигизмунд. - Помнишь, депутат хотел наш гараж
купить? Твоя работа? Или "товарищей"?
- Товарищей, - сказала мать.
- Тогда получается, что "товарищи" не горкомовские... Партия-то тогда
уже того... кони двинула.
- Двинула или не двинула, а сработало. - Мать помолчала и заговорила
другим тоном: - Я, Гошка, в твои дела не лезу. Ты скрытный. Весь в деда
пошел. Только по-польски не говоришь.
- Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович, - сказал Сигизмунд.
Мать покосилась на него с несчастным видом.
- Слушай, мать, а ты действительно веришь, что под гаражом проходит
какая-то таинственная труба и что "товарищи" из горкома могут ее заткнуть?
Может быть, это утонченное польское остроумие пана Стрыйковского?
- С
депутатом-то помогли... Позвонил бы ты им, Гоша. Можешь не рассказывать
мне про свою кикимору, где ты там ее подобрал и куда она сгинула.
- Она не кикимора, - сказал Сигизмунд. - Она перед иконой Божьей Матери
молилась.
- Иная нечисть и к иконам нечувствительна.
- Ты еще "Вия"
мне начни пересказывать. Господи, мать, как тебя в партии-то держали!
- Ты перед матерью не умничай! Мы в другое время росли! Это у вас
телевизоры! А мы с шестнадцати лет у станка!.. И вот что я тебе еще скажу:
дед мне велел не болтать о трубе и о прочем. Секретно это все. Можешь
сколько угодно не верить - просто позвони. Сделай это для меня.
- А при чем тут гараж?.. - начал Сигизмунд и запнулся. Он вдруг понял,
что связь есть.
Какая-то. Сам тщился разгадать, когда чертил план двора.
- Ох, чуяло мое сердце, что добром все эти секреты не кончатся, -
проговорила мать. - Позарился дед на казенное, а нам теперь расхлебывай. И
ты с кикиморой этой связался.
Напасть на нашу голову... Ох, Господи! Столько лет прошло... Деда уж
давно нет... Думала, все грехи его замолила...
- Да подожди ты!.. То "грехи", то "кикимора"...
- Ушла от тебя, говоришь? А ты видел, как она ушла? Может, она не ушла
вовсе. Может, она под асфальтом сгинула... Город-то на болоте стоит да на
костях...
Мать вручила ему конверт и отвернулась.
Сигизмунд тут же вытащил сложенный пополам листок. Пять телефонных
номеров с именами-отчествами. Номера были семизначные.
- А дед у нас что, пророком был?
- В каком смысле? - напряглась мать.
- Номера-то современные. А дед когда умер?
- Не умничай.
Несколько лет назад приезжал один...
- "Товарищ", да?
- Ничего смешного. Товарищ. Александр Данилович. Привез новые номера. И
раньше он раз приезжал. Когда номера меняли, в семидесятом. Дед
только-только умер, и года не прошло...
- Мать, а какой он из себя? Ну, товарищ? Александр Данилович? На
Меншикова похож?
Мать не поддержала шутки.
- Приличный мужчина. Он на похоронах деда был. Я его вспомнила.
- А кто он?
- Не знаю, кто он. Это дедовы дела, не мои и не твои. И не вздумай
болтать. Никому. Понял?
Все. Поехали. Вези меня домой. Отец заждался.
- Да позвоню я, позвоню. Только не гони волну, - сказал Сигизмунд
недовольно.
* * *
Когда Сигизмунд приехал домой, настроение у него испортилось
окончательно. Досадовал на деда с его тайнами, на мать с ее дурацкими
суевериями, католичеством и партийной дисциплиной - на все. Под конец
решил никуда не звонить и послать все подальше.
Скомкал листок с телефонами и сунул кобелю в услужливо подставленную
зубастую пасть. Кобель листок помусолил и выронил. Попятился, отступил на
несколько шагов и залег, поглядывая на Сигизмунда печальным коричневым
глазом.
- А ну тебя, - сказал Сигизмунд. Подобрал листок, расправил. Тяжко
вздохнул. Права Виктория.
Настоящий Генеральный Директор в подобные истории не вляпывается.
Настоящий Генеральный Директор сидит в дорогом кабаке и лапает дорогих
девочек. Потому что не вляпывается, мать его ети, в подобные истории, а
делает деньги.
Для начала позвонил минхерц-товарищу Александру Данилычу. Этого, по
крайней мере, мать видела. Во плоти.
Скрипучий старушечий голос осведомился:
- А вы Алексашу по делу или как?
- По делу, - сказал Сигизмунд.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг