сопротивление, решительно сдернул с ее ноги сапог и вложил в него шерсть.
Примял и расправил, чтобы не было комков. Та же операция была проделана и
со вторым сапогом.
Юродивая прижала вновь обретенные сокровища к груди и немного покачала
их, как младенца.
Сигизмунд постучал себя пальцем по голове и принес теплые зимние брюки.
Старые. Они были ему узковаты - располнел за последние годы. А выбросить
как-то жаль.
Понудил девку натянуть брюки. Это далось большим трудом. Девка сперва
не хотела понимать. Потом не хотела надевать.
Тогда Сигизмунд прибег к последнему средству: слегка съездил ее по уху
и показал на брюки. Девка споро схватила брюки и потопала к спасительной
тахте.
Вернулась в сигизмундовых брюках.
Видно было, что грубым обращением обижена. Мужские брюки висели на ней
мешком.
Сойдет. Чай не на прием к британскому послу отправляется.
Сигизмунд снял с вешалки старую куртку. Проверил карманы. Нашел старый
желудь. Оставил желудь девке во владение.
Расправив полы, надвинулся курткой на юродивую. Та в ужасе попятилась.
Споткнулась. Села на пол. Заставил ее встать и насильно облачил. Лунница
блестела в распахе куртки.
Показал пальцем на сапоги - чтоб одела. Это девка выполнила с
удовольствием.
Сунув руку в карман, Сигизмунд извлек две купюры по пятьдесят тысяч.
Повертел ими перед девкой. Пошуршал. Она вытянула шею, восторгаясь.
Сигизмунд поспешно отстранился, держась подальше от вшивых волос.
Со значением потыкал пальцем в купюры.
- Вот, девка, - сказал он, - деньги. Хватит на первое время. Если сходу
на дурь не изведешь...
И сунул ей в карман куртки. Она посмотрела на карман с удивленным видом.
И почему-то ощутил вдруг Сигизмунд, что никакая девка не наркоманка.
Вдруг внятно ему это стало, а почему и как - не уловить. Он даже и
вдаваться в это не стал.
Девка потопталась на месте, явно не зная, чего от нее ждут.
А Сигизмунд никак не мог решиться выпроводить юродивую. Никак не
верилось ему, что вот сейчас за ней закроется дверь, что уйдет она и
унесет под старой курткой такую силищу золота.
И тут... Он вспомнил!
Сигизмунд кинулся в комнату, где ночевала полоумная, пошарил в тумбе и
вытащил одну бесполезную вещь - знакомый из-за границы привез.
"Коблевладельцу", как он выразился.
Это был собачий ошейник. Да не простой, а с батарейками. По всему
ошейнику шли лампочки, зеленые и красные.
Когда ошейник замыкали на кобеле и включали, лампочки начинали мигать.
Смекалистые буржуи предназначали сие устройство для ловли юркой черной
псины в темном дворе.
На кобеле ошейник не прижился - тот норовил его снять. Яростно валялся
в нем на земле. И, выводимый на прогулку, упирался.
Так что ошейник бесполезно валялся в тумбе.
Теперь ему предстояло сослужить Сигизмунду добрую службу. Бедная
корейская безделка даже не подозревала о том, какая великая судьба ей
уготована.
Сигизмунд вынес ошейник в коридор.
Предъявил юродивой, потом замкнул и включил. Дивная вещь произвела на
утлое воображение девки сокрушительное впечатление. Ее глаза забегали,
следя за мигающими лампочками. Она приоткрыла рот и дернула рукой, как бы
устремляясь к явленному ей волшебству.
- Нравится? - спросил Сигизмунд.
Она перевела взгляд на него и снова уставилась на лампочки, не в силах
оторваться от их мерцания.
Когда Сигизмунд выключил огоньки, на лице юродивой проступило выражение
растерянности и обиды. Он поспешил включить лампочки, и девка снова
засияла и даже засмеялась тихонько.
Держа в одной руке ошейник, другой рукой Сигизмунд показал на лунницу.
Юродивая перевела взгляд на лунницу и заколебалась.
Потом снова посмотрела на ошейник. Сигизмунд для убедительности
встряхнул ошейником. Лампочки равнодушно мигали.
Девка вздохнула, поднесла руки к шее и решительно потянула лунницу
через голову. Сигизмунд затаил дыхание.
Сняла! Он надел ей на шею ошейник - подошел. Все-таки не обманул его
глазомер.
Снял. Показал, как застегивается. Заставил повторить. С пятой попытки
ей это удалось.
Потом Сигизмунд с заговорщическим видом приложил палец к губам,
выключил лампочки и тщательно застегнул на девке куртку. Мол, береги и
чужим людям не показывай.
Полоумная закивала. Поняла.
Приложила ладони к горлу, как бы оберегая драгоценный ошейник.
Сигизмунд подтолкнул ее к двери.
Отпер. Она еще раз оглянулась и вышла за порог.
Сигизмунд остался в дверях, покачивая лунницу в руке. Вот так просто.
Счастья всем даром. И никто не ушел обиженный. Печально и просто мы
бросились с моста, а баржа с дровами...
...Девка уже миновала два лестничных пролета...
...плыла между нами...
- Стой! - заорал Сигизмунд...
...И бросился ее догонять.
Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Испугалась
чего-то. Дернулась к стене.
Прыгая через ступеньки, он настиг ее. Схватил за руку, будто клещами. И
поволок наверх.
Она цеплялась за перила, за крашеную стену. И все молчком.
Сигизмунд зашвырнул ее в квартиру и со страшным грохотом захлопнул
железную дверь.
Дюжая нордическая девка болталась в его руках, как тряпичная кукла. В
ее бесцветных глазах плескал ужас.
Сигизмунд шарахнул ее об угол и начал орать. Она еще оползала на пол, а
он уже надрывался.
- Ты что, блядь, ебанулась?! Ты что ж такое творишь? Полкило золота
за... за... Дай сюда!
Протянул руку, сорвал ошейник, изломал и стал топтать. У нее тряслись
губы, но пошевелиться она не смела.
А Сигизмунд топтал и топтал проклятый ошейник и хрипло, утробно
надсаживался.
- Хули ж ты, падла?!.
Издеваться?!. С тобой, сукой, как с человеком, а ты!.. Ты что, блядь,
шуток не понимаешь? Вконец охуела? На хера же так-то!.. На хера!!!
Швырнул лунницу на пол, девке под ноги. Она, всхлипывая, подобрала ноги
под себя. Не глядя, пальцами, нащупала лунницу и потащила к себе за
ремешок.
Сигизмунд в ярости огляделся.
Ближе всего к нему оказалась вешалка. Метнулся к ней. Схватился за
куртку.
Рванул. Сорвал. Бросил. Схватился сразу за две, рванул. Повалил всю
вешалку.
Погребенный в ворохе одежды, со страшным матом прорвался на волю.
Своротил стремянку. Тяжелые челюсти стремянки сомкнулись на щиколотке
Сигизмунда. Заорав от боли, прыгая на одной ноге, последним усилием сорвал
со стены огромный глянцевый календарь с видами Гавайев и разодрал его в
клочья.
- Что ж ты, гадина... - совсем тихо сказал Сигизмунд, в бессилии
опускаясь на пол напротив девки.
Осмелев, девка шумно всхлипнула.
Щиколотка у Сигизмунда болела невыносимо. Синяк будет! Не вставая на
ноги, он подполз к девке по полу. За Сигизмундом, зацепившись, волочился
ватник - для грязных работ.
Подобравшись к девке, Сигизмунд мгновение яростно смотрел на
ненавистную зареванную харю, затем силком разжал девке пальцы, едва не
сломав, и отобрал лунницу. Провел пальцем по золотым свастикам. А потом,
разом решившись, с силой, едва не оборвав ремешок, надел девке ее
собственность на шею.
После чего откинул голову к стене и закрыл глаза. На душе было
пусто-пусто.
Слышал, как девка отползла от него, потом поднялась на ноги и тихо
убралась на знакомую тахту.
Пришел кобель. Обнюхал разгром.
Подобрался к хозяину и стремительно вылизал ему лицо. Сигизмунд опустил
руку на песий загривок и сильно сжал. Пес недовольно рыкнул. Сигизмунд
поднялся, прихрамывая, подошел к девкиной комнате, распахнул дверь. Девка
сидела на тахте, забившись в угол.
Сказал с тихой яростью:
- Здесь останешься.
* * *
В половину девятого включился магнитофон.
Над павшей вешалкой, над сваленными в беспорядке куртками, над
поверженной стремянкой, над клочьями Гавайев, над непринужденно чухающимся
кобелем, - над всем этим разгромом жизнерадостно понеслось:
А я купил советский кондом.
И ты купил советский кондом.
Мы их склеим к херу хер И получим монгольфьер.
Советский кондом!
Магнитофон был с таймером и являлся важным элементом утренней побудки.
Каждое утро он исправно будил хозяина чем-нибудь этаким. Таким образом
Сигизмунд пытался формировать новое настроение на целый день. Это было его
собственное изобретение, и Сигизмунд им очень гордился.
Вчера вечером, перед тем, как идти гулять с кобелем, Сигизмунд долго
возился, отыскивая на кассете эту песню.
Песня принадлежала Мурру - любимому барду Сигизмунда.
Мурр не любил, когда его называли "бардом". Мурр вообще мало что любил,
кроме собственного творчества. Сигизмунду тоже не нравилось это
бессмысленно слово - "бард", но другого подобрать не мог.
Как бы то ни было, а то, что порождал Мурр, Сигизмунду сильно
нравилось. И тощий и злобный Мурр нравился. Кроме того, они были
ровесниками. Наверное, поэтому с самого момента знакомства между ними
установилось взаимопонимание.
Время от времени Мурр забредал к Сигизмунду посидеть-позлобиться.
Сигизмунд же меценатствовал по мелочи.
Вот и вчера к вечеру, предвидя, что утро будет серое да скучное,
разностальгировался по ушедшей эпохе и зарядил таймерный кассетник старой,
еще горбачевских времен, песней. Оба они с Мурром были тогда помоложе и
смотрели в собственное будущее куда оптимистичнее. У Сигизмунда еще не
иссякла надежда сменить тараканов на более пристойный бизнес, а Мурра еще
не окончательно вытеснила бездарная попса, туго набившая эстраду.
Будто тараканы. Те иногда - по неведомым причинам - во множестве
набиваются в звонки, под выключатели и в прочие странные места. Так и
тянуло сделать ш-ш-шик!.. И это тоже странно роднило Мурра с Сигизмундом.
Я купил билет на видак.
И ты купил билет на видак.
Посмотрели - прихуели, В джинсах дырка - встал елдак.
Вот это видак!
И видеосалоны уже канули - а хороший был бизнес... Тесные конуры,
подставка на высокой штанге, телевизор, вознесенный над головами, как
скворечник. В расплывающемся синюшном или розоватом экране - размытая
копия фильма. Гнусаво бубнит переводчик, известный как "король русского
полипа". Звука почти не разобрать. Что копия ворованная - видать даже по
морде льва, разевающего пасть перед началом титров...
Десять-пятнадцать зрителей, выворачивающих шеи... И дебильные Том и
Джерри, скачущие перед фильмом, - советская традиция "киножурналов". Все
радуются:
свобода, бля, перестройка! Во чего вместо "Ленинградской кинохроники"
гоняют!
И ведь ушло, ушло в прошлое - а казалось, было лишь вчера!
Я купил "Пирамида" штаны, И ты купил "Пирамида" штаны...
- Сингва, - прозвучал гундосый девкин голос.
Как была, в куртке, девка выбралась из "своей" комнаты. Распухшая от
слез белесая морда обратилась к Сигизмунду. Певца искала, не иначе. Дура.
- Уйди! - зарычал Сигизмунд, бессильно колотя кулаком по полу. Проходит
жизнь, проходит, утекает между пальцев! На что извел золотые годы! На
тараканов! На говно променял...
Девка продолжала стоять и моргать.
- Сингва, - еще раз повторила девка. Будто слабоумному.
Сигизмунд сорвал с ноги тапок и запустил в девку. Попал. Девка
безмолвно канула в комнате. Так тебе!..
Я купил клея "Момент".
И ты купил клея "Момент"...
Иные вон сколько всего себе нажили. На иномарках раскатывают. Икрой
красной рыгают. И жены их не бросают.
Держатся за них обеими руками. На Гавайях, небось, отдыхают. Кокосы
пьют и гаитянок трахают. "Баунти" жрут, райское наслаждение... А начинали
ведь вместе...
А он, Сигизмунд, поутру среди говна лежит. Вот, юродивую подобрал.
Федор Михалыч Достоевский, бля.
Пакостный кобель кожаную перчатку из кармана куртки схитил. Жевать
залег. Сигизмунд заметил, отобрал. Кобеля по бородатой морде перчаткой
огрел.
Мы стоим к плечу плечо.
Что бы склеить нам еще Клеем "Момент"?
Красная пелена ярости застлала глаза. Во рту аж кисло стало. Сигизмунд
подскочил к магнитофону, схватил его, поднял над головой и с размаху
шарахнул об пол. Во все стороны полетели детали.
Воцарилась тишина. И сразу стало легче. Будто отпустило что-то.
Сигизмунд перевел дыхание.
Ну все, хватит. Поднялся, к девке пошел. Полоумная кулем сидела на
тахте. Глядела настороженно, исподлобья.
И лунницу свою - как нарочно! - поверх дареной куртки пустила.
Стараясь не глядеть на золото, Сигизмунд сказал зло:
- Здесь жить будешь. Тут. Пока не определимся...
И пальцем под ноги себе потыкал.
Дура сжалась. Не поняла.
- Ну что, так и будешь в куртке париться? - неприязненно спросил он.
Юродивая молчала. Он потянул куртку двумя пальцами за рукав, потряс,
показывая - снимай, мол. У девки на морде молящее выражение появилось.
Скуксилась. Видать, решила, что отбирают у нее дорогой подарочек.
Сигизмунд зарычал, сорвал с нее куртку и хотел отбросить в угол, но
полоумная вцепилась намертво. Он отпихнул девку и сделал по-своему. Та
басовито заревела.
Сигизмунд повернулся к ней спиной.
Обеими руками вытащил из комода тяжелый ящик. Наталья упихивала туда
барахло, которое так и прело, невостребованное годами. Сигизмунд, не
глядя, схватил охапку каких-то кальсон, застиранных футболок, поеденных
молью джемперов, курточек кооперативного пошива - и швырнул в девку.
Прошипел:
- Подавись!
И вышел, сильно хлопнув за собой дверью.
* * *
Ощущая в себе странное спокойствие и легкость, собрал клочья Гавайев и
отправил их в помойное ведро. Водрузил на место вешалку. Поставил
стремянку. Повесил куртки и шапки. В коридоре сразу стал просторно.
И вспомнилось, почему, собственно, появились в коридоре эти пошлые
Гавайи. Во время последнего визита экс-супруги Сигизмунд запустил в нее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг