Нет, можно все обтяпать. В крайнем случае, извернуться и паспорт
Лантхильде купить.
Нет, нет, варианты имеются.
Главное - еще время осталось.
Так. Теперь - кто возбухнет.
Родители, разумеется, не поймут и не одобрят. Но - смирятся. А что им
остается? Мать, само собой, выскажется:
"Один раз нажегся - мало показалось..."
В "Морене" тоже вряд ли встретят пониманием. Наплевать.
Наталья, известное дело, плешь проест, хотя и разведены они. Не
обрадуется тому, что у Ярополка братик появится или сестричка, ох не
обрадуется. Обвинит в половой распущенности. (А сама в "платье для
коктейлей"... ходила куда-то. И со ЗНАКОМЫМ на "ТОЙОТЕ" по ухабистой улице
Желябова взад-вперед разъезжала.)
Кто наверняка будет доволен - так это Генка. Ему тетя Аня на
неопределенное время перестанет добродетельного кузена Сигизмунда в пример
ставить.
Аська поддержит...
Оборвав бессмысленные раздумья, Сигизмунд пошел к Лантхильде. Постоял
над ней, пальцем по ее белесым бровям провел. Лантхильда себе на живот
показала:
- Барнило, Сигисмундс. Йаа...
- Да уж понял, что барнило, - сказал Сигизмунд.
Дите, небось, белее сфагнума родится...
Она поглядела на него умудренно.
Так называемый "взгляд мадонны". Они все так смотрят. В голове пеленки
с чепчиками вертятся, а взор такой, будто все тайны мироздания постигли.
- А ты теперь у меня, поди, отупе-е-ешь... - молвил Сигизмунд.
* * *
В городе бушевала эпидемия гриппа.
Вернее, двух гриппов. Один тяжелый. Светка свалилась с высокой
температурой.
Это теперь не меньше, чем на неделю.
Звонила Наталья. В детском саду объявлен карантин, Ярополка пришлось
забрать домой. Наталья говорила в этот раз очень много. В частности,
требовала, чтобы Сигизмунд забирал к себе Ярополка на день, потому как у
нее, Натальи, работы невпроворот.
- Ты там в своей "Морене" все равно дурью маешься. В конце концов, это
твой ребенок тоже.
- У нас тут грипп, - соврал Сигизмунд. И покашлял в трубку.
Наталья, естественно, Сигизмунду не поверила.
- Врешь ты все. Ты всегда врешь.
- Я вру? - Сигизмунд аж задохнулся. - У меня бухгалтер, между прочим,
болеет.
- Крысиного яду переела?
- Сама ты крыса, - как-то уж очень по-детсадовски отозвался Сигизмунд.
- Я, кстати, крысу завел. Белую. Касильдой зовут.
- Видела я твою крысу.
- Где ты могла ее видеть?
- В гробу, в белых тапочках.
Ладно, пока.
Короткие гудки.
Сигизмунд посидел в задумчивости, глядя перед собой. И правда, грипп.
Даже два. Как бы Лантхильду уберечь? Еще родит кого-нибудь... не того.
Она, правда, болела каким-то гриппом. Но неизвестно еще, какая у нее
иммунная система. В тайге все немного иначе. Там свой микроб.
Сигизмунд отправился в гараж и приволок оттуда здоровенную
ультрафиолетовую лампу. В начале перестройки откупил за бутылку у мужичка
в поликлинике. Лампа убивала все. Видно было, что произведена на серьезных
предприятиях серьезными людьми в ходе конверсии.
Последнее, меньшое, дитя ВПК. Жесткость и интенсивность излучения была
невероятная. Мужичок, пряча бутылку, уверял, что лампа отличная: Минздрав
предписал в детских поликлиниках такие устанавливать.
Сигизмунд принял решение облучать помещение два раза в сутки.
Лантхильда этой возни не понимала. Но от нее и не требовалось. Главное,
что послушно от лампы отворачивалась, - Сигизмунд запретил смотреть.
Накрепко. Даже когда лампа была выключена, Лантхильда все равно на нее
смотреть остерегалась.
Сигизмунд много занимался теперь извозом - другого не оставалось. Почти
все деньги уходили на фрукты для Лантхильды. Вечерами он выводил ее
гулять. Пусть двигается.
Ее тошнило по утрам. Заедала черным хлебом с солью. Мяса есть не могла.
К вечеру наоборот - нападал жор. В последнее время и ночью вставала,
пробиралась на кухню, гремела холодильником.
Лантхильда стремительно начала толстеть. Живота у нее еще быть не
могло, и Сигизмунд понимал это, однако воображение уже рисовало ему
симпатичный упругий животик. А в животике - маленький Сигизмундик
Лантхильдович.
Звонила мать. Дипломатично спрашивала сына, как живет, почему редко
звонит, в гости не заезжает. Сигизмунд сослался на занятость. И главное -
на грипп. Мол, никак отболеть не могу.
Мать почему-то позвонила не домой, а на работу.
Медленно подползал февраль.
Зарплата пришла и улетела почти незаметно. Заболел Федор. Зато вышла
Светка.
Теперь Сигизмунду приходилось ездить по заказам - за Федора.
В один из дней выбрал время и с покаянным видом явился к тете Ане. До
этого пришлось выдержать тяжелый разговор с матерью - та выдала ему по
всей программе. Сказала, что тетка ужасно обиделась. Мол, Гоша мог бы и
вспомнить. Сколько в детстве... Ждала его, пирожков напекла...
И опять мать звонила на работу.
- А что ты домой не звонишь? - спросил Сигизмунд. - Я теперь в офисе не
сижу, случайно застала...
- Да я уж ВАМ мешать не хочу, - сказала мать ядовито. - Что уж
надоедать... У ВАС там своих забот хватает...
Сигизмунд пропустил это мимо ушей.
Привез тете Ане подарок - снятый с полки альбом Константина Васильева.
Тетя Аня была помешана на патриотической идее.
Сигизмунд условно делил всех дам постбальзаковского возраста на две
категории: на тех, кто читает дамские романы и смотрит мексиканские
сериалы, и на тех, кто увлечен православием и национальной идеей. Всем
этим дамам вследствие общего упадка сексуальности в СССР в свое время
катастрофически не хватило любви. Оказавшись на гигантском торжище
перестройки, они лихорадочно принялись наверстывать упущенное - пусть
только теоретически. Способ сублимации определялся, как правило, уровнем
интеллекта. Более умные грезили о возрождении России, более простые
погружались в бесконечные похождения непотопляемых Катрины, Марианны,
Джоанны и прочих кринолиновых блядей.
- Здрасьте, тетя Аня, - потупясь, начал с порога Сигизмунд.
- Вспомнил? - сухо спросила тетя Аня.
Генки в этот раз дома не было.
Сигизмунд развел руками и молвил:
- Тетенька, прости засранца.
Тетя Аня засмеялась, махнула на него полотенцем.
- Иди уж... Как чуял - сегодня опять пирожки пекла...
* * *
Несколько дней подряд город сотрясали магнитные бури. То есть, это по
радио сообщалось, что магнитные бури и активное солнце, а выражалось все
это в головной боли по утрам, в повышенном давлении, в раздражительности и
озлобленности граждан. У подъезда уже несколько дней стоял "фордяра" с
разбитой мордой. Снег проникал под смятый, перекошенный капот. Сигизмунд
злорадствовал.
Мать звонила Сигизмунду - жаловалась на плохое самочувствие. Умоляла
ездить поосторожнее: участились аварии. Сигизмунд и сам по возможности за
руль лишний раз не садился. Нехорошо было в городе. Тревожно. Так
тревожно, что хоть волком вой.
Вчера пьяного видел - сидит себе под стеной, задрав голову к серым
небесам, и воет от души в голос... Постоял, послушал, поддержал. Мысленно,
конечно.
А Лантхильде все нипочем. Она делом занята - ребенка вынашивает.
Вслушивается во что-то такое, Сигизмунду неслышное... Болтает больше
прежнего. Что увидит - о том болтает, путая русские и таежные слова. Как
птичка. Точнее, как птица. Крупновата для "птички".
Но вот минул день, и снова они выходят из дома вдвоем. В городе тихо,
безлюдно. Тревога на ночное время улеглась. Протяжно, с нарастанием,
грохочет сползающий с крыш снег. То тут, то там. То ближе, то дальше. И
так по всему городу. Вдалеке воют милицейские сирены, но этот звук не
нарушает тишины.
Город отдыхает. Он залит мертвенным, светом фонарей. Петербург подобен
чиновнику в болотного цвета вицмундире, застегнутом под самое костлявое
горло. Он до сих пор подобен чиновнику. Для того, чтобы одухотворить его
ночные пустынные улицы, достаточно фигуры какого-нибудь пьяницы, праздно
бредущего вдоль обшарпанных стен. А подчас и пьяницы не нужно - город
живет своей таинственной, мертвецкой какой-то и в то же время чрезвычайно
цепкой жизнью.
Вечером пятого февраля шел снег.
Он пал разом на все, закрыв лужи, следы, обломки льда, разбросанный
мусор... В этот день Сигизмунд с Лантхильдой вышли из дома поздно. Была
ночь. Когда спускались с крыльца, тишину разорвал душераздирающий вопль.
Казалось, с какого-то ребенка живодеры пытаются содрать кожу.
Лантхильда вздрогнула, прижалась к Сигизмунду, застыла.
По взвинчивающейся спирали пошел ответный вопль. Он улетал в небесные
сферы, утончаясь, казалось, до ультразвука.
- Мьюки, - спокойно пояснил Сигизмунд. - Весна, Лантхильд, на подходе.
Гляди...
Когда они вышли во двор, Сигизмунд показал ей: на двух крышках люков
двумя неопрятными кучами сидели два кота и натужно выли. Наконец у одного
кота сдали нервы. Он бросился бежать. Второй погнался за ним. По снегу
быстро пролегли две стежки мелких следов.
Лантхильда хихикнула.
- Мьюки мал, орьот гроомко.
- Да уж, - согласился Сигизмунд, радуясь тому, что с ними нет кобеля.
Вот уж кто орьот гроомко.
Кобеля они оставили дома, потому что Лантхильда попросила покатать ее
на машине. Любила девка ночные поездки по городу. И хотя ей нужно было
сейчас много двигаться (для чего и затевались эти вечерние прогулки),
Сигизмунд ей не отказывал. Делал с ней пару кругов по двору, потом катал.
В гараж она заходить боялась по-прежнему. Оставалась ждать на том
месте, которое Сигизмунд про себя называл "последним рубежом".
- Стой, жди, - наказал Сигизмунд, оставляя Лантхильду у "последнего
рубежа". - Сичас подадим карету, ваше величество.
Она подняла к нему лицо, улыбнулась. Свет фонаря высветил каждую
черточку этого лица: длинный нос, большой, твердо очерченный рот,
подкрашенный светло-розовой помадой "Револьюшн"
(купил-таки!), ясные серые глаза в белых пушистых ресницах, светлые
брови-стрелы... На воротнике шубки из фальшивого леопарда лежала
лантхильдина коса - тайная гордость Сигизмунда - не коса, а косища,
буйство жестких белых волос, сплетенных туго-натуго и перетянутых резинкой
с какими-то дурацкими блескучими розочками.
Сигизмунд чуть наклонился и поцеловал ее в губы.
- Сейчас, - шепнул он.
И пошел к гаражу.
Она немного постояла, переступая сапожками - подмораживало - а потом,
завидев медленно идущего по снегу кота-победителя, присела на корточки и
начала подкыскивать, смешно присвистывая:
- Ктсс-сс... ктсс-ссс...
Сигизмунд вошел в гараж. Включил зажигание, стал прогревать мотор.
Усмехался про себя - все представлял, как Лантхильда сюсюкает с мьюки. От
слова "кот" она отказывалась категорически.
Мьюки и мьюки. Да и сам Сигизмунд все больше склонялся к таежной мове.
На днях вспоминал одну старую песню Мурра - давно ее не вспоминал, а
тут вдруг всплыла в памяти:
Ты - дурак, и я - дурак, все мы - братья-дурни...
Жизнеутверждающая такая песенка.
Поймал себя на том, что мысленно перекладывает ее на девкино наречие.
Песенка перекладывалась без всяких усилий:
Ик им двалс, йах зу ис двалс; изьос брозарс-двальос...
Вот так запросто...
Где-то совсем рядом съехал с крыши снег. У-ухх! Мотор неожиданно
заглох. Сигизмунд подождал немного и снова повернул ключ. Завелся. Черт,
надо тачку менять. Сколько можно!..
Да, поменяешь тут тачку. Затеял дорогостоящую развлекуху на несколько
лет: ребенка. Тут вкладывать деньги да вкладывать. Бездонная дыра...
Ладно, пробьемся.
Он выехал из гаража и вышел из машины, чтобы закрыть дверь.
- Лантхильд!
Девка не отзывалась. С кошкой играет. Он закрыл двери, обернулся.
- Лантхильд!
Молчание.
- Лантхильд!!
И - снежным обвалом - все внутри оборвалось.
- Лантхи-ильд!!!
Господи, что ее - снегом?.. Да нет, каким снегом, нет там никакого...
Он бросился к тому месту, где оставлял ее. К "последнему рубежу".
И остановился, будто споткнулся.
Лантхильды не было.
* * *
Лантхильды не было. А что же было?
Стена, водосточная труба. Почти правильный круг сдутого снега на том
месте, где стояла Лантхильда. Как будто гигантский пылесос с неба дунул и
размел снег, обнажив асфальт на пространстве
метра в три диаметром.
К этому месту вели три стежки следов: Лантхильды, Сигизмунда и кота.
Вот они с Сигизмундом подошли к этому месту. Вот следы Сигизмунда отходят
к гаражу. Вот следы Сигизмунда, возвращающегося от гаража...
Сигизмунду стало страшно. Он вспомнил, как боялась Лантхильда подходить
к гаражу, как его самого разбирали дурацкие страхи, когда он оставил ее
здесь дожидаться, а сам пошел выводить машину...
Превозмогая себя, протянул руку, коснулся асфальта. Асфальт был
тепловатый. И сухой. Неожиданно долетел слабый запах лета. Сигизмунд не
сразу понял, что это, - слишком уж невозможным был этот запах в зимнюю
морозную ночь. Пахло сеном, разопревшей травой, сырой землей и еще чем-то.
Сигизмунд не верил в НЛО. Он не верил в то, что инопланетяне воруют
земных женщин, оплодотворяют их и таким образом готовят экспансию на
Землю. Он не читал "Очень Страшную Газету" и бестрепетно заворачивал
селедку в объявления "Приворожу любимых навсегда и залатаю Ваше биополе".
Словом, мистический бум не затронул С.Б.Моржа. Почти.
С другой стороны, боец Федор с его истовым православием не
представлялся Сигизмунду слабоумным. Боец Федор - человек здравомыслящий.
Да и православие - институт почтенный, тысячелетний...
Ах Господи, ну что за рассуждения.
Ему просто очень страшно. Так страшно, что колени подгибаются. А что,
если это правда... А что, если Лантхильда действительно... И кот...
Правда, странно, что бес - если это был бес - принял обличье кота серого,
банального, помойно-бачечной породы...
НО ЧТО, ЕСЛИ ЭТО ПРАВДА?
Сигизмунд медленно попятился от круга. "Ведьмин круг". С поганками по
краям. Да нет, поганок пока что не наблюдается...
Не решаясь повернуться к жуткому следу спиной, он добрался до крыльца.
Поднялся по ступенькам. Ему чудилось, что из центра круга кто-то смотрит
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг