- Может, они не знали? - усомнился Сигизмунд. - У них же Пасха в другое
время...
- Могли бы и узнать, когда у нас Пасха. Нет, это умысел. Я вам точно
говорю. Там люди меняются до неузнаваемости. У них все другое делается.
Интересы другие, старые друзья им больше не нужны... Они как
зомбированные... Как эти, "белые братья"...
Светочка говорила с полной убежденностью в своей правоте. Поскольку
истовой религиозности за Светочкой не наблюдалось, то Сигизмунд был
склонен ей верить.
* * *
Маляры действительно явились ни свет ни заря. В квартире возникли две
тетки, будто вышедшие бодрым шагом прямо из фильма "Девчата": в рабочих
штанах, заляпанных побелкой, в косынках, с белозубыми улыбками. Впрочем,
белозубая была у одной, помоложе. У второй была нержавеющая.
Они поздоровались, затопали по коридору, оставляя грязные следы.
Сигизмунд показал им было, куда идти, но они и без того помнили.
Захрустели газетами, загремели ведром. Потом железнозубая высунулась и
пошутила:
- Хозяин! Стремянку-то дай, а то до потолка далеко тянуться!
Сигизмунд принес стремянку. Тетки споро принялись за дело.
На ходу заплетая косу, из "светелки" выбралась Лантхильда. Заглянула к
малярам. Сказала им что-то. К удивлению Сигизмунда, получила ответ.
Тетки переговаривались между собой - певуче, с матерком. Обсуждали
последнюю, жалостливую, серию какого-то сериала. Простодушно сострадали
героине.
Сигизмунд засел на кухне - пережидать нашествие. Лантхильда деловито
сновала по квартире. То ли указания теток выполняла, то ли надзирала над
ними. Тряпки им какие-то приносила.
Кобель поначалу пришел в восторг.
Напрыгивал на теток, приветственно гавкал, норовил лизнуть в лицо. По
счастью, железнозубая оказалась собачницей. Знала, как обходиться с
восторженными балбесами.
Но затем счастью кобеля был положен предел. Он, как всегда, смертельно
испугался стремянки. Залег на почтительном расстоянии и время от времени
тихонько бухал: "Уф!.. Уф!.."
Сигизмунд прошелся по кухне. Нашел огрызок яблока - Лантхильда
оставила. Сунул огрызок в клетку.
Крыска оценила подношение.
Вцепилась, начала обкусывать. Сигизмунд осторожно ухватил ее поперек
спины.
Крыса, не переставая грызть, повисла. Хвост свесила.
Заслышав, что Лантхильда направляется на кухню, Сигизмунд развернул
крыску вместе с ее драгоценным огрызком мордой к мешочкам. Лантхильда
поглядела на него как на полного кретина. Головой покачала предостерегающе.
Сигизмунд сунул крысу обратно в клетку, где та невозмутимо продолжила
свое занятие. Лантхильда повернулась и вышла. Сигизмунд слышал, как она,
войдя в комнату, где шел ремонт, обиженно затараторила. Видимо,
рассказывала бабам-маляршам о нанесенной обиде. Ее, похоже, поняли, потому
что одна из малярш, обращаясь то к товарке, то к Лантхильде, принялась
рассказывать про своего мужа. Такой же дебил. Бабы слушали, ахали, дружно
всхохатывали. Сигизмунд с неудовольствием слушал, как Лантхильда
заливается вместе с ними.
Потом молодая малярша - у той был пронзительный голос - поведала, как
водила своего-то кисту удалять. Сам-то боялся идти, пришлось, как дите, за
ручку вести. (Бабы раскатились смехом).
Потом донеслось лантхильдино протяжное:
- Нуу...
- Баранки гну, - бойко завершила молодая малярша. - Ну вот, привожу
своего-то, там докторша - во! Гренадер!
- Ты кистью-то не маши, - недовольно проговорила та, что постарше. - Ты
ж мне в морду брызгаешь.
- Отмоешься. У НЕГО ванна есть.
Еще не хватало. Чтобы они тут в его ванне плескались.
- Ну вот, он мне и говорит, мой-то, чтоб я не уходила - страшно ему. Я
за дверкой села, жду. Слышу - вопит.
Ну, точно - мой. Выходит потом. Докторша вся в кровище. Говорит: киста
у него была аж до самого мозга, непонятно, где и мозг-то помещался, чем он
думал-то...
В общем, говорит, гной выпустила, а коли с гноем и мозги вытекли - тут
стоматология бессильна...
- Йаа... - одобрительно протянула Лантхильда.
- А ты че, из немок, что ли? - осведомилась молодка. И продолжала: -
Ну, забираю я своего, а он глядит на меня одуревши... Я уж испугалась:
думаю, точно, мозги вытекли... Это и раньше по его поведению заметно было,
но прежде, может, киста подпирала, а теперь...
- Мужики на зубную боль слабые, - твердо сказала старшая малярша. - Я
своего вела зуб тащить - он по дороге дважды под машину попасть норовил,
чтоб лучше его в травматологию забрали... А твой-то как - зубами не мается?
Это она к Лантхильде обращается, сообразил Сигизмунд.
- Таак... - неопределенно ответила девка.
Вот ведь стерва.
- Бывает, значит, - вздохнула старшая. - Мужики - они как дети.
Некоторое время они молчали. Потом завели противную песню "Огней так
много золотых" и пели ее визгливо и долго, с подвыванием. Лантхильда
подпевала. Она слов, естественно, не знала, просто выла: "а-а".
У Сигизмунда появилось острое желание бежать прочь, бросив дом на
поругание.
Закончили бабы побелку на удивление быстро. Сигизмунд настроился на то,
что кошмар продлится до вечера.
Помнил, как сам белил. Но примерно через час старшая тетка крикнула
через стену:
- Хозяин! Иди работу принимай!
Сигизмунд заглянул в комнату.
Потолок был новый. Аккуратный. В принципе, это было единственное чистое
место в комнате. Все остальное было заляпано, забрызгано, завалено
опоганенными газетами. Хотелось смотреть только на потолок, больше никуда.
Лантхильда топталась тут же. Дивилась.
Молодая тетка, виляя задом, слезла со стремянки. Старшая собрала кисти,
ведро.
- Жалоб нет? - спросила она.
- Вроде, нормально... - ответил Сигизмунд.
- Ну, если что - нам скажете. Мы подправим.
Оставляя белые следы, тетки бодро протопали к выходу. Кобель смиренно
пошел их проводить.
Сигизмунд забрался на стремянку, сбросил на пол газеты, открыв пыльные
шкафы и стеллаж. Дал Лантхильде мешок, показал, чтобы собрала мусор.
Лантхильда принялась за дело. Забегала с тазами и тряпками, принялась
вытирать пыль оттуда, где та неприкосновенно копилась годами.
Сигизмунд уже собрался идти на работу, как в дверь опять позвонили.
Зашел сантехник дядя Коля. От него вкусно пахло пивом.
- Эта... - сказал дядя Коля. - Ну че, были?
- Были, - сказал Сигизмунд.
Дядя Коля качнул висевший у входа молоток.
- Это что, мода теперь такая?
- Мода.
- Кому что нравится, - философски заметил дядя Коля. - У однех
велосипед висит, у другех колесо от родного жигуленка, у третьех -
подкова...
Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала Лантхильда.
Лантхильда вежливо молвила "драастис" и продолжила труды.
- Справная девка, - оценил дядя Коля, не смущаясь присутствием
Лантхильды. - А та ваша, прежняя, больно нос драла. Белоручка, небось. Я к
вам кран заходил чинить, помните? Не, не помните, вас тогда не было - на
работе были. Так ваша-то - ну вся на говно изошла. А эта ничего,
культурная.
Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной жизни. И дворник,
видимо, тоже. Ну, теперь, очевидно, и техник-смотритель в РЭУ будет
оповещен.
Лантхильда в это время стояла, нагнувшись, и собирала газеты. Дядя Коля
еще раз оценивающе смерил взглядом ее крупную фигуру, одобрительно покивал
Сигизмунду и удалился. Напоследок поведал зачем-то, что если что - он
сейчас в РЭУ идет.
- Хорошо, - сказал Сигизмунд.
- Претензий нет? - уже с порога спросил дядя Коля.
- А у Михал Сергеича были?
- А как же!..
С Михал Сергеичем Сигизмунд, видимо, жил в противофазе: когда тот уже
был на работе, Сигизмунд только выходил из дома. Если бы не протечка,
могли бы и вообще не встретиться.
Сигизмунд взял мешок с грязными газетами, упиханный Лантхильдой, и
вынес на помойку. Заодно кобель получил удовольствие - пробежался с
громким лаем и спугнул стаю ворон.
Когда они вернулись домой, Лантхильда успела везде расставить тазы и
тазики. Она занималась уборкой, следуя какой-то своей, таинственной,
системе, в которой Сигизмунд не чаял разобраться. В одних тазиках была
беловатая мутная вода, в других грязноватая.
К каждому тазику полагалась для полоскания своя тряпочка. Причем
Лантхильда не давала эти тряпочки выбрасывать - она их сушила и хранила до
следующей уборки.
Таких уборок уже было две, но те были локальными и почти незаметными.
Сегодня же девка развернулась вовсю.
Сигизмунд вымыл руки и начал все-таки собираться в офис. В это время в
дверь позвонили.
Федор.
- Ты что пришел? - спросил Сигизмунд. - Случилось что?
- Да нет. Мимо шел. Вы же сказали, что сегодня дома будете... Не хотел
по телефону.
- Проходи.
Федор ловко увернулся от молотка и ножниц. Проник в квартиру.
Огляделся. Оценил количество тазов в коридоре.
- Побелку сегодня делали, - пояснил Сигизмунд.
- Да уж вижу.
Федор расшнуровал свои сложные шнурки, то и дело отвлекаясь на
отпихивание любопытной морды кобеля.
Прошествовал на кухню.
Сел. Настороженно посмотрел на Сигизмунда.
- А эта что... до сих пор у вас живет?
- Да.
- А что эти ее не заберут?
- Они мне ее вроде как подарили.
Федор диковато посмотрел на Сигизмунда, но от оценок, как всегда,
воздержался. Приступил к делу.
- Было так, - начал он.
- Чаю будешь?
- Да. Приехал по адресу.
Коммуналка - в страшном сне приснится. Гигантская. Этот, который купил,
- видел я его. Бандит. Серьезный человек... Продешевили мы, конечно. Там
работы... До революции - хоромы были! Там в одном месте еще лепнина
сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит. Деревянная такая,
витая, разрисованная в разные цвета.
Потемнело все уже, конечно... Перед самой революцией там профессор
какой-то жил. Вроде как в "Собачьем сердце", такой же. Потом его,
естественно, уплотнили. Комиссара вселили. В общем, сейчас там -
представляете? - опять профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой
комнатушке, где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка
этого комиссара. Совсем из ума выжила.
Старухи сейчас вообще... А че с них взять? Это раньше было - как
старуха, так смолянка какая-нибудь, царя видела... А эти-то бабки - они же
все пионерки-комсомолки, комиссарские дочки, без Бога выросли... Чего от
них ждать?
Заметили, Сигизмунд Борисыч? Злющие все такие, неряшливые какие-то...
Без света стареют, к земле клонятся, темнеют... В общем, старуха эта
клопов развела видимо-невидимо. И тараканы, само собой. У нее все стенки в
картинках. Из "Огонька" - еще старого, из "Работницы"... Самое клопиное
дело. И корки всякие.
Тараканам раздолье. Она в комнате ела, жильцам не доверяла, все у себя
прятала... Жуть! Эх, надо заглотнуть!
С этими словами Федор влил в себя добрый глоток чаю.
- Две комнаты занимала сорокалетняя алкоголичка. Водила к себе все
каких-то мужиков с рынка, черных этих... Самых таких люмпенов, каких у
себя в роду, явись они в горы, сразу зарежут за подлость нрава... Вот с
ними... Блохи, чесотка, весь набор говна-пирогов... Как там профессор жил
- ума не приложу. Этот бандит ему квартиру купил. Небольшую, но в центре.
Хоть на старости лет поживет по-человечески. Что он, зря такого ума
набирался?
- Слушай, Федор, откуда ты все это знаешь?
- А я с одним жильцом разговорился. Они последние уезжали. Мужик мне
водочки поставил, чтоб не одному выпить... Давай, говорит, напоследок,
чтоб больше так не жилось... Врагу, говорит, не пожелаю... И здоровья
Захар Матвеичу - ну, бандюге этому... Ты, говорит, Федь, не представляешь,
как мы тут жили... Дети болели. От старухи да от бляди то чесотку
подхватят, то вшей... Нас из детского садика два раза выгоняли. А ты
думаешь, мы детей зачем в садик отдавали? Думаешь, мы работали?
Накрылся наш завод медным тазом, дома сидели. А детей пристроили - чтоб
хоть дети с голоду не померли. Тогда за детский сад еще небольшая плата
была, крутились. Два пятьдесят садик стоил. А у кого двое - те половину
платили. Я слесарь шестого разряда - это мужик говорит - а знаешь, на что
мы жили? Это он мне говорит, а сам чуть не плачет. Я, говорит, денег
одолжу, кур накуплю, жена потушит и вечером у метро продает... Однажды
старуха-комиссарша куру скоммуниздила - не знаю, как не убил старую
суку... Проворовали, блядь, страну просрали... Представляете, говорит, а
сам ревет уже настоящими слезами!
Президента, говорит, бы ебалом да в эту конуру! Чтоб посмотрел, как
народ живет!.. Ой, блин, Сигизмунд Борисович, как я сам с этим мужиком там
не разревелся... Уж, казалось, навидался говна, ан нет!.. И тут этот
заходит, Захар Матвеич, бандюган. Ну, по морде видно, что бандит. А этот
мужик, слесарь, вскочил, едва ему руки не целует, выплясывает... Водки ему
льет. Тот пить не стал, как не заметил. Все, говорит, у вас готово? Где-то
на Дыбенко он им квартиру купил. Хоть Правобережье, хоть панельник, а все
ж своя...
Сигизмунд видел, что Федора просто распирают впечатления.
Тут в дверь позвонили.
- Блин, кого еще несет?..
Принесло маляршу. Ту, что помоложе.
- Кисть забыли, - пояснила она, улыбаясь.
Прошла в комнату, наследив на чисто вымытом полу. Лантхильда зашипела.
Они обменялись парой реплик, после чего дружно засмеялись. Затем малярша
удалилась, успев кокетливо стрельнуть глазом на Федора.
Федор слегка приосанился. И хотя уже никакой малярши больше не было,
продолжал говорить, сидя в академической позе - с развернутыми плечами, с
гордо вскинутой головой.
- Ну, как искал я эту квартиру - усрешься... Указано было: квартира
сорок семь. - Федор похлопал себя по ладони, как бы указывая на лежавшую в
руке бумажку с адресом. - Подхожу. Дом, улица - те! Вхожу в подъезд.
Квартиры один, двести два, пятнадцать и восемь - это на первом этаже.
Семь, четыре, двести три и девятнадцать - на втором. Третий этаж - одна
квартира - сто. Там коридорная система и начинаются квартиры сто один, сто
два и так далее, до ста пятнадцати. Хорошо. Вхожу во второй подъезд...
Обстоятельный рассказ Федора был оборван звонком в дверь и громким лаем
кобеля. Сигизмунд встал. Федор глотнул еще чая, поднялся из-за стола и
долил себе кипятку.
Принесло дядю Колю.
- Были девки-то? Они тут кисть забыли...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг