Мать послушалась. Купила люстру. И приперла из знойного Египта.
А дальше Сигизмунд не помнил, что случилось. То ли матери вдруг стало
жаль с люстрой расставаться, то ли сделка не состоялась. В стране
заходящего коммунизма все могло быть. Это был 1976 год.
Двадцать лет назад!
Сигизмунду люстра казалась на редкость убогой, а Наталья наоборот была
от нее в восторге. Пыталась даже отсудить при разводе. Но люстра твердо не
вписывалось в совместно нажитое имущество и осталась за родом Сигизмунда.
К восторгу его матери.
В запертой комнате, помимо люстры, водилось много и иных предметов
способных поразить дремучее воображение девки.
Например, подушки, расшитые болгарским крестом. Их расшивала мать еще в
девичестве. Там были изображены олени и томные девы в лодчонках. Девы
тянулись за лилиями и не опрокидывались в воду только благодаря далекой от
реализма фантазии создателей узора.
Над роялем висела большая, тщательно отретушированная фотография
сигизмундова деда.
Да, много дивного таила в себе запертая комната.
Пока Сигизмунд размышлял об этом и глядел на Лантхильду, вид у той
становился все более и более несчастным.
Сигизмунду стало ее жаль. Забылись как-то сразу и хмырь с заводика, и
старые суки в ПИБе, и молодые суки там же, и наглый "форд" у гаража.
Он протянул к ней руку. Она вжала голову в плечи. Сигизмунд погладил ее
по волосам. Сказал:
- Ну что ты...
Лантхильда обрадовалась. Хлюпнула.
Сигизмунд взял ее за руку.
- Пойдем, посмотрим.
Ему вдруг стало любопытно - что именно девке глянулось. Да и закрыта
была комната больше от кобеля - тот норовил растрепать вышитые подушки.
Лантхильда, приседая, вошла. На редкость все-таки нелепа.
Как и ожидал Сигизмунд, первым делом показала на люстру.
- Лукарна.
- Лукарна, - согласился Сигизмунд.
Затем Лантхильда показала на портрет деда. Спросила:
- Аттила?
Так. Версия с золотом Нибелунгов отпадает. Знал доподлинно Сигизмунд,
что дед его, Стрыйковский Сигизмунд Казимирович, в нибелунговской авантюре
замешан не был.
А Лантхильда то на деда, то на Сигизмунда посмотрит. Подошла поближе к
портрету, прищурилась. Потом сказала уверенно:
- Аттила. - И пояснила еще раз: - Атта.
Вона оно что. Аттила - это значит "атта". А "атта" значит... что?
Ладно, разберемся.
Девкино восхищение вызвали также подушки. Чудо с болгарским крестом.
Сигизмунд вдруг вспомнил, что и его в детстве завораживало это внезапное
превращение бессмысленных нитяных крестиков в картинку. Стоит только
отойти подальше...
Ну что, девка, держись. Сейчас тебе будет, над чем подумать.
Сигизмунд открыл пыльную крышку пианино "Красный Октябрь" и сыграл
первые такты собачьего вальса.
Юродивая впала в необузданный восторг. Потянулась к клавишам. Нажала.
Пианино басовито загудело. Сигизмунд взял Лантхильду за руки и ее пальцами
простучал собачий вальс.
Неожиданно она пропела эту мелодию. Хрипло, гундосо, но правильно, без
ошибки. Вот ведь какой талантище в таежном тупике без толку губился!
Лантхильда потянула Сигизмунда к клавишам. Мол, еще, еще давай!
Сигизмунд "еще" не умел. Мелькнула дикая мысль Аську позвать - та здорово
наяривает, если только еще не перезабыла. Или Мурра.
Сигизмунд встал. Знаками показал Лантхильде, что лично ей в эту комнату
ходить дозволяется. А вот кобелю (тут он выставил любопытную скотину вон)
- кобелю здесь разгуливать запрещено.
Она закивала. Он оставил ее в комнате наедине с сокровищами и
отправился на кухню - стряпать.
* * *
Уже после обеда Сигизмунд вспомнил о том, что оставлял таежной
квартирантке альбомы с репродукциями картин Дали, Матисса, Модильяни, а
также собраний знаменитого нью-йоркского музея "Метрополитен" и куда менее
известного руанского Музея Изящных Искусств. Откуда взялся Руанский Музей,
Сигизмунд не помнил. Кажется, кто-то подарил на день рождения.
Французского языка Сигизмунд не знал вовсе, Руан был ему по барабану.
Наталье - тоже. Поэтому альбом и сохранился на полке.
Восхитившись насеровской люстрой и совдеповским рококо, Лантхильда
явила откровенно мещанские вкусы. Поэтому Сигизмунд мало рассчитывал на
то, что Модильяни и Матисс будут иметь у нее успех. Ей бы Шилова с
Глазуновым, да только Наталья их уволокла.
Отобедав, Сигизмунд двинулся в "светелку" и замер на пороге. В
"светелке" было темно, как в погребе.
Лантхильда вилась за спиной, шмыгала носом. Пошарил по стене, включил
свет.
О господи! Она сделала в комнате перестановку. Спасибо, землянку к
соседям не прокопала. Шкаф - изделие приозерских умельцев - был передвинут
и теперь закрывал почти все окно. Тахта уехала в угол. Над шкафом осталась
узкая полоска, похожая на бойницу. Идеальная засада для снайпера. Лишь
белых колготок для полноты картины не хватает.
Сигизмунд повернулся к девке.
Спросил:
- Ты это что, а?
Лантхильда с важным видом взяла Сигизмунда за руку и повела ко входной
двери. Показала на дверь, провела пальцем по горлу: зарежут, мол.
Опасность оттуда непрестанно грозит.
Потом завела его в комнату с компьютером. На окно показала. И отсюда,
мол, опасность исходит. Тоже зарежут.
Сам, мол, так учил.
Однако же она, Лантхильда, урок усвоила. Сигизмунд, если ему нравится,
может сколько угодно подставлять себя открытым окнам. А вот она,
Лантхильда, лично себя обезопасила.
Что ж, в ее действиях имелась определенная логика. Возражать тут
нечего. Действительно, сам так и объяснял.
Сигизмунд про себя решил, что больше ничего объяснять не будет. Что
отныне станет нелогичным. Что поступит волево и совершит насилие над
девкиной индивидуальностью. И потому деспотически поменял тахту со шкафом
местами, открыв доступ свету.
Все это время Лантхильда стояла в углу и тихонько шипела -
комментировала его действия, видать. Закончив труды, Сигизмунд подошел к
ней. Она сердито увернулась. Обиделась.
Подумав, Сигизмунд принял решение обидеться тоже. Ушел к себе.
Лантхильда появилась в его комнате приблизительно через час. Принесла
альбомы. Сложила их на его стол и подчеркнуто резко повернулась, желая
удалиться. Держалась она горделиво, выпрямившись. Был бы хвост, подняла бы
трубой.
- Стой, - произнес Сигизмунд. У него пропала всякая охота ссориться с
девкой.
Она остановилась, не поворачиваясь. Насторожилась.
- Ну ладно тебе, - примирительно сказал Сигизмунд.
Она обернулась, пристально поглядела на него. Убедилась в том, что он
не сердится и не насмехается.
Сигизмунд показал ей, чтоб садилась рядом. Лантхильда приблизилась,
уселась, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях. Уставилась вдаль.
Молчание затягивалось. Сигизмунд решил завести светскую беседу.
- Зу ис Лантхильд, - начал он.
Девка не шевельнулась.
- А скажи-ка ты, мать, - перешел Сигизмунд на родной язык, - какой
такой "йайаманне" ты названиваешь?
Она вдруг прыснула и тут же застенчиво схватилась за нос: видать, сопля
выскочила. Вскочила и убежала за носовым платком. Из "светелки" долго
доносилось трубное сморкание.
Потом Лантхильда снова замаячила на пороге. Сигизмунд строго произнес:
- Ты, эта, от разговора не увиливай! Что за йайаманна? Докладывай.
Лантхильду, похоже, эта йайаманна чрезвычайно веселила. Она показала на
Сигизмунда.
- Не понял, - сказал Сигизмунд.
- Йаа, - произнесла девка. - Йа.
- Ну, я, - согласился Сигизмунд.
Она так и покатилась со смеху. И выдала раздельно:
- Микила Сигисмундс ист селс.
Микила Сигисмундс ист йайаманна.
Так. Теперь он у нее что-то вроде ослика Иа-Иа. Мило.
Впрочем, кто сказал, что он, С.Б.Морж, - не осел? Он же первый готов
был признать это.
Наконец Лантхильда перестала хихикать.
Взяла его за руку, призывая ко вниманию. Кивнула несколько раз, сказав
"йа".
Покачала головой, пояснила: "нии". Потом показала на него: "манна".
И тут до Сигизмунда доперло.
"Манна" по-лантхильдиному будет "мужик". "Манн" в немецком. А насчет
"йа"...
Ведь сам называл себя "я", когда в Миклухо-Маклая вчера играл. То-то
девка хихикала. "Я" - "да" по-ейному, это теперь и пьяному ежику внятно.
Стало быть, "йайаманна" - это раззява, у которого даже дуре юродивой ни в
чем отказу не будет... Одним словом - сладкий лох. Чем девка и похвалялась
бесстыдно в пустой телефон.
И опять же, недалеко ушла от истины. А кто вы, спрашивается, такой,
Сигизмунд Борисович?
Ну хорошо же. Как ты там себя называла, дорогая Лантхильдочка? Мави?
Он показал на нее пальцем и сказал ехидно:
- Йайамави.
Ух!
Едва успел блок поставить - съездила бы по морде, мало бы не
показалось. Вскочила, в светелку убежала - дверью хлопнула. Вот те,
бабушка, и Миклухо-Маклай.
А рука у нее тяжелая и крепкая.
Камни она там, что ли, в своей землянке ворочала?
Ну вот, обидел. Кажется, по-настоящему. Теперь прощения просить надо. И
спрашивается, как это делать при столь малом тезаурусе?
Часа два Сигизмунд ничем не занимался. Ходил, курил. Прочел от корки до
корки "Очень страшную газету".
Откровения современного людоеда "Я ем людей" изучил зачем-то дважды.
Лантхильда затаилась в "светелке".
Сигизмунд понятия не имел, чем она там занималась, пока, наконец,
рыдания, доносившиеся оттуда, не стали очень громкими. Видать, часа два
себя доводила - и вот плоды упорного труда. Ревет безудержно. Сама уже не
успокоится нипочем, придется идти утешать.
Сигизмунд вошел в "светелку".
Зажег свет (юродивая ревела в темноте, натянув одеяло на голову). Сел
рядом, попытался стянуть одеяло. Девка не давала. Мычала что-то под
одеялом.
- Да ладно, будет тебе, - проговорил Сигизмунд.
Она никак не реагировала.
- Ну что ты, в самом деле.
Он посильней дернул одеяло.
Тут Лантхильда вскинулась. Села, вытаращилась на него. И слезливо
заорала.
Ну вот оно, самое страшное оружие вермахта. Зареванная насморочная
нордическая девка. От долгого рева морда опухла, стала как подушка. Глаза
красные, нос красный. Глаз вообще почти не видать, так оплыли. Губы
расползлись. Белесые волосы спутались. Из носа щедро текут сопли,
разбавленные обильными слезами.
- Ик нэй со йайамави!.. Ик нэй...
Ик...
Тут она икнула.
Находчивый психолог Сигизмунд обидчиво сказал:
- Ик нэй йайаманна. Ик! Ик им Аттила! Ик им Микила! Ик им Сигизмунд
Борисович! Поняла?
Какое-то время девка смотрела на него опухшими глазами, а потом
понесла, захлебываясь. Крутилось одно и то же слово: "убил". С ударением
на первый слог. То ли убыло от девки или от Сигизмунда, то ли убил он ее
наповал неосторожным словом...
Сейчас девка здорово напоминала Аську. Та тоже бурно реагировала. В
спокойные минуты называла это "полнотой жизни".
Юродивая, видать, тоже жила на полную катушку.
Сигизмунд взял платок, промокнул девкино лицо. Лантхильда с готовностью
сморкнулась. Как Ярополк, честное слово.
- Ну, и что с тобой делать прикажешь? - спросил Сигизмунд. - Оготиви
хочешь?
Она вдруг просияла. Глазки-щелочки загорелись. Дала понять, что очень,
очень хочет. Сигизмунд позволил ей посмотреть "Спокойной ночи, малыши", а
когда Хрюша со Степашкой отбрехались и отправились на боковую вместе со
всей детворой Российской страны, непреклонно выключил ого. Хватит.
Лантхильда сообразила, что Сигизмунд признает себя виноватым. И что под
эту лавочку можно у него что-нибудь выклянчить. Попросила разрешения по
телефону поговорить. Он позволил.
Телефон она называла "озо".
Обнаглевшая девка знаками дала ему понять, чтоб он вышел. Сигизмунд
хмыкнул, кликнул кобеля - заодно выгулять.
Когда он уходил, квартира оглашалась непривычной гнусавой гортанной
речью - Лантхильда бойко тарахтела в трубку. Имя "Сигисмундс" склонялось
вовсю вкупе с "убил" и "йайаманна".
"Йайаманна". Хоть кол ей на голове теши. Может, побить ее?..
Сигизмунд дошел до "культурного центра". Запасся сигаретами. Заодно
купил девке киндерсюрприз. В знак добрых намерений.
Когда он пришел, ого опять орал на весь дом, пужая талибами. Девка
обнаружилась в большой комнате. Над пианино трудилась. На этот раз она не
очень испугалась. Почуяла слабину, видать, и пользовалась. Упросила
Сигизмунда снова сыграть с ней собачий вальс.
После музицирования он взял ее за руку, увел на кухню и там
торжественно вручил киндерсюрприз. Лантхильда быстро освоила нехитрую
забавку. Обертку сняла и бережно отложила. Шоколад сгрызла.
Сигизмунд показал, как разнимать пластмассовое яйцо. Оттуда вылупился
синий пластмассовый ублюдок. Юродивая радостно взвизгнула и забила в
ладоши. Пыталась также Сигизмунда к радости приобщить. Кобелю показала.
Кобель понюхал, попробовал сожрать.
Лантхильда выглядела ужасно - вся в красных пятнах, с распухшим носом.
Когда она попробовала кокетничать - опускать глазки и сопеть - Сигизмунд
искренне сказал:
- Ты бы уж лучше этого не делала.
Она потупилась и ушла к себе.
Сигизмунд посмотрел на разъятое пластмассовое яйцо. Покрутил в пальцах.
А потом открыл форточку и выбросил.
Глава шестая
Впечатление создавалось такое, что город единодушно решил вступить в
новый 1997 год без бытовых насекомых. Пошла волна заказов. Боец Федор
выехал на очередное задание. Сигизмунд в очередной раз задержался на
работе дольше, чем собирался.
Был уже вечер. Сигизмунд разбирался с бумагами, сортировал заказы,
потом калькуляцией занимался. За окном потемнело, стало как в том
"космическом" сне - неуютно. Казалось, выглянешь - и вправду космос
увидишь.
Сигизмунд повернулся к окну и увидел не космос, а светочкин профиль.
Светочка сидела под лампой, погруженная в работу. Старательная, как
школьница. И даже воротничок-стоечка на блузочке.
Что-то было в Светочке от развратной отличницы. Это, видимо, и было ее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг