спать на голой земле и довольствоваться куском маисовой лепешки на ужин.
Приходилось мне ночевать и под открытым небом.
Однажды, заблудившись и не найдя деревни, к которой мне указали путь, я,
вконец измученный, упал на каменистую тропу и лежал, боясь думать о своей
трагической беспомощности. Воды в тыквенной фляжке было всего два глотка.
Огромный голубой муравей, вращая мутными бирюзовыми глазами, подбирался ко
мне по тугой высохшей земле, чтобы ужалить меня в лицо. Задыхаясь, я
поднял кулак и расплющил насекомое. Это напомнило мне, что я человек.
Темнело. Под папоротниками хитро шуршали гады. В лесу на горе мяукали
барсы. Я пополз в сторону, наткнулся на ручей, утолил жажду. Ночь пришлось
провести на дереве, чтобы обезопасить себя от неприятной встречи. Сон
освежил меня, и, хотя желудок мой был пуст так же, как и дорожный мешок, я
собрал остаток сил и вышел на дорогу.
На широкой поляне, к которой привела меня дорога, показалось селение из
тростниковых хижин. Насвистывая марш дижанских футболистов, бодро, как мне
казалось, вошел я в селение и заглянул в крайнюю хижину. Старый индиец,
похожий на скелет, сидел у очага и дрожал в лихорадке. Грязные узловатые
ноги его походили на палки, ветхая повязка - дхоти - прикрывала его бедра.
- Мир дому твоему, хозяин, - приветствовал я старика на языке урду.
Старик что-то ответил и закашлялся.
"Наверное, у бедняги воспаление легких. Ему не до меня", - подумал я и
отправился в следующую хижину.
Там на растрепанных циновках лежало несколько человек, и все они кашляли.
В третьей хижине тоже сидели и лежали кашляющие люди. Женщина подавала
чашу воды одному из лежавших и испуганно спросила, когда я просунул голову
в хижину:
- Что надобно этому человеку?
Я вошел в хижину и спросил у женщины:
- Где это они простудились? Месяц фаалкун давно кончился, с ним и холодные
дожди, а у людей здесь воспаление легких. Надо делать теплые крмпрессы.
В колледже я слыхал кое-что о течении компрессами. Сейчас мне было жалко
этих несчастных, которые, так тяжело дышали, захлебываясь мокротой. Вот бы
сюда нашего доктора Флита! Он знает, как воевать с бичом человечества -
одышкой.
Женщина, сидевшая на корточках, закивала головой.
- О, молодой сагиб, сразу видно, что ты добрый человек! А старый доктор не
стал с нами и разговаривать. Утром он приехал к нам из форта, а как
увидал, что Сахавет, мой муж, кашляет, то опрометью выскочил из хижины,
прыгнул на лошадь и ускакал. А ты, юноша, имеешь доброе сердце. Да продлит
бог дни жизни твоей!
Сахавет, который, тяжело дыша, лежал на циновке, С трудом повернул ко мне
голову и хрипло добавил:
- Пусть он лучше увеличит количество рупий в кошельке странника. Уходи от
нас, юноша, не смотри, как мы будем умирать.
В этой хижине нечего было думать об отдыхе и съестном. И в четвертой я
наткнулся на ту же картину: все население хижины - мужчины, женщины и дети
- лежало и кашляло. Я решил, что это какая-то туберкулезная деревня и что
лучше не оставаться среди чахоточных, а идти дальше, разыскать блокгауз и
попросить пристанища. Путешествие порядком утомило меня, и я уже помышлял
свернуть к побережью и устроиться опять гденибудь на плантациях. Место
клерка все-таки давало кусок хлеба и кров.
И вот незадачливый бродяга покинул селение. Солнце стояло высоко, и можно
было добраться до блокгауза, как мне объяснили, еще засветло. Но не прошел
я и мили от селения, как навстречу из-за кустов показались два солдата в
форме наших колониальных войск с ружьями, направленными прямо на меня.
- Назад!
- Что такое?-взмолился я, поднимая руки вверх.Сдаюсь...
- Назад! - последовал неумолимый ответ. - Иначе стреляем.
Легкий свист пули, пролетевший над моей головой, не позволил мне
рассуждать дальше. Я бросился обратно, не разбирая дороги. .Меня опередила
стрела с привязанной к ней запиской. Она плавно опустилась на пыльную,
выжженную солнцем траву. Оторвав записку, я прочитал написанные карандашом
строки, которые заставили похолодеть во мне всю кровь: "В Набухатре чума.
Переход зоны желтых флажков запрещается под страхом смерти. Начальник
кордона Боро".
В нескольких сотнях ярдов от меня, у опушки леса, стояли еще патрульные
солдаты и что-то кричали, размахивая руками. Я сделал шаг вперед, двое
выстрелили. В полном отчаянии, подавленный неожиданностью, поплелся я
обратно в Набухатру. Пуля или чума - все равно конец. Но страшно
оставаться совсем одному. Не рискуя входить в хижины, откуда все время
раздавался хриплыи, лающий кашель, я опустился на пыльную дорогу и так
сидел не менее часа, закрыв глаза. Мне было противно смотреть на этот
отвратительный мир. Я слышал, как вдали несколько раз стреляли, но не
шевелился. Пусть в меня ударит пуля...
Потом послышались чьи-то шаги.
- Совсем не остроумно располагаться посредине дороги, - сказал спокойный
голос около меня, и я открыл глаза.
Человек в белом пробковом шлеме и темных очках, одетый в просторную блузу,
с двумя сумками через плечо стоял и внимательно рассматривал меня.
- Разве я мешаю вам? - спросил я, стараясь придать словам как можно больше
дерзости.
-- В селении-чума. Не рекомендую дышать пылью,- не обращая внимания на тон
моего вопроса, ответил человек. - Вставайте, перейдем в более укромное
место.Он слегка усмехнулся. - Не упря?льтесь, слушайтесь старших...
Это было сказано так доброжелательно, что я повиновался.
- Неприятная история, - сказал человек, вытирая лицо платком, когда мы
устроились в тени низкого каменного забора. - Вероятно, вы пробирались в
Генд но заблудились, а кордон напугал вас. Ну, встряхнитесь и отвечайте.
Дураки пригрозили подстрелить вас?
- Да.
- Ну, делать нечего. Придется дожидаться неизбежного. Когда в зоне желтых
флажков все вымрут, солдаты обольют Набухатру нефтью и сожгут.
Вдали прокатился выстрел.
- Это кордон бьет собак, которые бегут с чумной стороны.
- А люди?
- Лежат больные; многие уже умерли.
- А что будет потом? - спросил я.
- Потом вспашут землю, затравят сусликов в их норах и засыплют все
хлорной известью. Через год можно опять селиться на этом месте...
Отчаяние овладело мною. Все кончено - мы оцеплены. Здесь нас растерзают
чумные дьяволы - микробы, более ужасные, чем тигры и барсы. А за желтыми
флажками ждут пули. Отсюда никто не будет выпущен живым, от чумы спасенья
нет.
Исподлобья я взглянул на своего собеседника. Бритое лицо его, прорезанное
небольшими морщинками, было удивительно спокойно, серые острые глаза
внимателырг смотрели на меня.
- Вы, кажется, изучаете мою физиономию? - сделал я попытку улыбнуться. Мне
не хотелось, чтобы этот кандидат в мертвецы заметил, что я боюсь чумы.
- Вы правы, - услышал я ответ. - Если не ошибаюсь, вы бывали в
Белл-Харборе?
- Только один раз, - пробормотал я.
- Простите, что я так назойлив, - продолжал человек. - Скажите, это не вы
однажды бросились с вышки спасать утопающего?
Приключение в Белл-Харборе очень живо припомнилось мне, и я сказал:
- Каждый на моем месте поступил бы так же. Я прыгнул, когда увидел, что
купальщик идет ко дну. Но кого я спас, я так и не видал.
Человек встал и пожал мне руку.
- Позвольте поблагодарить вас. Значит, спасли меня вы. Спасательный катер
принял меня из- ваших рук и быстро отвез в город.
- Очень рад видеть вас в добром здравии, - сказал я, отвечая на
рукопожатие. - Жаль, что мы встретились в такой момент...
- Не будем предаваться мрачным мыслям. Я биолог, и природа для меня не так
страшна и таинственна, как для других. Моя фамилия Мильройс, к вашим
услугам.
- Меня зовут Сэмюэль Пингль, - поклонился я со всей учтивостью,
приличествующей дижанцам.
- Очень хорошо, Пингль, - произнес Мильройс задумчиво, потом быстро
добавил: - Ну, давайте сначала закусим, а потом обдумаем положение.
Мильройс вынул из сумки сухари и консервы.
- Если в воду добавить несколько капель рома, то это совсем хорошо, -
сказал он, наливая ром в маленький стакан из дорожного флакона. - Сначала
выпейте вот это, а потом кушайте, Пингль.
Он прислушался к кашлю, доносившемуся из хижин.
- Классическая легочная чума... Вызывается особым микробом. Переносится
через блох, живущих на грызунах, чаще на крысах, сурках, тушканчиках.
Здесь их ловят силками. Какой-нибудь местный охотник освежевал добычу и
развесил шкурки, а они были заражены, и вот результат.
Ром Мильройса оказался из крепких сортов. На сердце у меня стало немного
легче, и я попробовал пошутить:
- Вы, кажется, в хороших отношениях с чумой, мистер Мильройс?
Биолог задумчиво посмотрел на кончики своих пальцев.
- В здешних краях встречается два вида чумы. Одна называется "ваба" и
косит всех без разбора; от нее умирают быстро. Другая - "мари". Она
протекает медленнее... Почему вы не едите, Пингль?
Кусок сандвича не лез мне в торло. Слова Мильройса бросали меня то в жар,
то в озноб. Усилием воли я старался успокоиться. Ведь вот человек передо
мной говорит о чуме совершенно спокойно.
- Теперь слушайте внимательно, Пингль. Я много лет изучаю чуму и уже
давно привил себе противоядие, которое делает меня неуязвимым и против
вабы и против мари. Услуга за услугу. Мне хочется помочь вам. Но сейчас со
мной только противоядие против вабы. Если вы еще не заразились ею, то
можно надеяться, что после прививки она не посмеет вас тронуть. Если же
сейчас вокруг нас мари, то... - Мильройс пытливо посмотрел на меня, - то
наука бессильна помочь вам.
- Значит, и против вабы не наверняка? - прошептал я. - Но, мистер
Мильройс, мне очень хочется жить...
- Дайте мне вашу руку, Пингль, и отвернитесь. Не смотрите, что я буду
делать, - сказал Мильройс.
Через минуту я почувствовал укол в левое предплечье и услышал вопрос
биолога:
- Ну как, Пингль?
- Очень приятно, - пробормотал я, чувствуя странное раздражение.
- Не лихорадит?
- Нет, нет, - шептал я. Зубы мои стучали сами собою, а челюсти сводило
неприятной судорогой. Мильройс взял меня за руку и пощупал пульс.
- Встряхнитесь, Пингль. Это небольшое нервное возбуждение скоро пройдет.
Давайте я вам помогу передвинуться, чтобы сесть удобней...
Мы пересели на камни под деревья.
- Пойду на разведку, - сказал Мильройс. - А вы постарайтесь быть спокойным.
Я обрадовался, когда он ушел. Этот говорун раздражал меня.
Поднялась багровая луна. За дальними кустами завывали шакалы. С другого
края поляны, у опушки леса, слышались свистки и оклики солдат. Раздалось
несколько раскатистых выстрелов. Неужели Мильройса убили около желтых
флажков? Вероятно, он хотел убежать из этого очага смерти.
Позже на фоне бледно-синего предутреннего неба появилась фигура
склонившегося надо мной китайца, который пытливо смотрел на меня. Потом
китаец исчез, и мне приветливо улыбнулся мистер Уолсон.
Я открыл глаза, передо мной стоял Мильройс и спрашивал меня:
- Вы не кашляете, Пингль? Это хорошо. Если захочется кашлять, то ложитесь
лицом вниз. Так будет легче.
Луна багровела на верхушках сумрачного леса. Бесстрастную тишину
тропической ночи нарушали кашель больных и редкие выстрелы.
Мильройс прислушался.
- Они уже прикончили всех собак и убили одну женщину. Теперь стреляют на
всякий случай. Меня они знают. Но все-таки, наверное, опасаются, что мы
будем пытаться уйти отсюда. Конечно, с нашей стороны было бы нехорошо
бежать. Зачем делиться с посторонними возмездием, которое заслужено только
нами?
Эти слова взбесили меня.
- Я не заслужил никакого возмездия. Говорите только за себя. Если хотите
знать, мистер Мильройс, я ни за что не уехал бы из дому. Но надо жить...
Солнце взошло. Меня мучила адская жажда. Запас воды в наших флягах был
давно выпит. Вода в хижинах была заражена, а чистый колодец находился за
желтыми флажками. Мильройс сказал:
- Если вы наглотаетесь пыли, будет плохо. Надо дышать медленно и только
носом. Это предохраняет...
Он надел мне на нос и рот марлевую маску. Мне было все равно, и я позволил
завязать концы марли у себя на затылке.
Камни накаливались на солнце. Мы сидели у покосившегося забора и молчали,
осторожно втягивая ноздрями терпкий воздух. К нашему счастью, ветра не
было. По забору суетливо ползали усатые серые букашки, похожие на моль.
Юркие ящерицы замирали на горячих камнях и беззаботно мигали своими
бисерными глазками. Они были счастливы под солнцем. Чума не тронет эту
мелочь вселенной.
- Надо бороться с истощением организма, - произнес Мильройс.
Словно сквозь туман я увидел, как он ловко накрыл ладонью одну из ящериц,
поймал ее и съел. Подкрепившись, стал еще разговорчивее:
- В Набухатре девятнадцать хижин. В одиннадцати, кажется, все уже умерли.
День тянулся бесконечно. Безмолвие, неумолимое, как судьба, опускалось на
это проклятое затерянное селение медленно и властно. Кашель в хижинах
постепенно замирал. Мильройс ушел посмотреть, что делается в деревне. Я не
верил в его прививки и думал, что он там и свалится. Но он вернулся.
- Алло, Пингль, вы живы? Ну, слушайте. Старый Муххам в крайней хижине еще
не умер, я только что от него.
- Кажется, этот кошмар бесконечен, - еле шевеля губами, - прошептал я. -
Ваба или мари? Чет или нечет? Игра на жизнь или на смерть?
В совершеннейшем безумии я закрыл глаза.
...На пороге хижины в лучах заходящего солнца сидел седобородый голый
индиец и усердно играл на пискливой флейте. Иногда он кашлял и сплевывал
на песок. Из-под лилового камня медленно выползли две длинные полосатые
змеи с узорчатыми плоскими голосами, разогнали веселых ящериц и прошуршали
мимо меня к старику. Они встали перед ним на хвосты, изогнулись и начали
плавно раскачиваться, раздувая расписные шеи.
Но, может быть, -это мне только казалось в жутком полусне?
Кончилась еще одна беспокойная ночь. Звезды растаяли в пунцовом отсвете
зари. Обжигающее раснодушное солнце снова медленно поднималось над
безмолвным селением мертвецов.. Я не кашлял. Пить хотелось до судорог.
Мильройс, разбудивший меня, стоял спокойный и подтянутый, будто собрался
в поход.
- Поздравляю, Пингль. Вы остались целы благодаря прививке: в Набухатре
была ваба. Теперь нам надо уйти отсюда... - Он поднял руку. - Ветер с гор
чистый... Отлично. Мы подожжем тростник, сложенный у деревенского чаупаля.
Надо будет пройти через огонь. Индусы говорят, что смерть не властна над
тем, что очищено огнем... Попробуем, Пингль?
Мильройс, вероятно, тоже бредил, но я та возражал против очередного
безумия. Он долго возился около связок тростника и хаких-то трав, и,
наконец, смрадное, тусклое пламя взвилось вверх. Густой дым заволок
солнце, Мильройс взял меня за руку, и мы вошли в дым.
Огонь лизнул мне лицо, опалил волосы и одежду. У меня кружилась голова...
Инстинктивно задержав дыхание, я подумал; "Упасть - сгореть..."
Действительно, в этом аду мне казалось, что лучше упасть и сгореть, чем
опять выходить в ужасный зачумленный мир.
Но Мильройс сильной рукой поддержал меня и быстро провел сквозь огонь на
другую сторону костра, разгоравшегося громадным пожаром. Влажный свежий
воздух удивительной прохладой обласкал меня. В прозрачном хрустале нежного
утра за синеватой каймой леса я увидел снеговые вершины, слабо вскрикнул и
упал без создания.
ЧЕТВЕРТАЯ ТЕТРАДЬ
I
Вероятно, я слишком долго лежал на тростниковой жесткой циновке. Страшно
болела спина, а шевелиться было так мучительно, чтд я даже не мог
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг