не смущало, и Митяй с воодушевлением продолжал:
Мыслете - Мымра, Море, Мир.
Покой есть Плут, Полено, Пир.
- Сожалею, что вынужден прервать ваши интеллектуальные занятия, но нам
пора.
- Дак... мы ж не все буквы еще повторили, - заспорил было дьяк, но я
проявил твердость:
- Завтра. Сегодня Дмитрий нужен мне как свидетель, необходимо провести
очную ставку и опознать преступника. Завтра обещаю отпустить его на полдня
для восполнения пробелов в чистописании. Напомните ему, что слова в тексте
надо разделять, а каждое новое предложение начинать с заглавной буквы.
Пошли, напарник... Немецкий посол вышел от царя приплясывая, но своим
ходом. Видимо, он уже не первый год осуществлял дипломатическую миссию в
Лукошкине и был тренирован в таких делах. Для иностранца держался просто
молодцом... Великолепный форейтор подал карету к самому крыльцу, мы
четверо заняли места, я с послом, Митька с Ягой. Всю дорогу хранили
вежливое молчание. Кнут Гамсунович нюхал какую-то соль, чтобы выветрить
алкоголь из головы, а я размышлял о том, намного ли мы продвинулись в
следствии. Выходило, что ни на шаг. Только больше запутались. Вылезли
колдуны, нуждающиеся в черных тканях, охранники немецкого посла,
хлебосольные армяне, и ни малейшей зацепки по самому существу дела.
Похищенного-то как не было, так и нет. Надо бы не забыть, завтра вызвать в
отделение этого новоявленного гробовщика-менялу. Побеседовать о причинах
непонятной доверчивости. Еврей дает армянину деньги и верит на слово в то,
что русский товар уже привез, но взять можно только завтра! Подозрительно,
да? Интуиция говорила мне, что стоит поглубже копнуть в этом направлении.
Немецкая слобода поразила прежде всего чистотой и аккуратностью. Судя по
всему, дворы и дома ежедневно просто мыли с мылом! Стерильность прямо-таки
умопомрачающая... Идя по чистеньким гаревым дорожкам, Яга только
завистливо цокала языком, а Митька фыркал, бормоча под нос что-то
квасно-патриотическое. Нас встретили вежливо-корректные лакеи, сопроводили
в дом. Десяток стрельцов последовал с нами, десяток остался во дворе,
больше сотни, как и договаривались, оцепили слободу. Кнут Гамсунович дал
конкретные указания, поэтому никто не нервничал, все проходило без суеты и
паники, в атмосфере законопослушания и полного подчинения начальству.
Усадив всех нас в своем кабинете, немецкий посол велел подать кофе и
немедленно пригласить к нему требуемых лиц. Яга с Митькой от угощения
отказались, а я с таким восторгом выпил чашечку, прилагая всю силу воли,
чтобы не попросить еще. Кофе! Господи, ну как же я не догадался
поинтересоваться у иностранных посольств. Их ведь в, Лукошкине не меньше
пяти. Купцы иноземные кофейные зерна, конечно, не завозили, а вот в
немецкой слободе - пожалуйста, есть! По моей просьбе, для чистоты
эксперимента, все десять телохранителей были вызваны, построены в ряд, и
Митька придирчиво осмотрел каждого, медленно гуляя туда-сюда. Потом
неожиданно развернулся и, схватив за грудки рослого крепыша с бесцветными
глазами, громко потребовал:
- Так, быстро, без размышления, повтори - слон сосал соску!
- Нихт ферштейн, - не разжимая зубов, напряженно прошипел немец.
- Ах, не ферштеешь, - обрадовался Митяй. - Он это, Никита Иванович, он! А
ну, покажи зубы! Зубы покажи, кому говорят... О, вот! Нет у него зуба, что
я говорил! Братва, вяжи злодея!
Посол сурово кивнул, и стрельцы взяли парня под стражу. Мне было намного
сложней, я ведь не видел своего врага в лицо. Было слишком темно, а по
силуэту много не скажешь, но у одного охранника половина лица красовалась
в свежих порезах, как у Шарапова.
- Ганс Гогенцоллерн?! - утвердительно спросил я.
Немецкий посол подумал и снова кивнул.
- Остальные свободны. Благодарю всех и приношу извинения за то, что
оторвал От дела. Прочие восемь молча кивнули, и по-военному развернувшись,
вышли, не задавая вопросов.
- Они оба ваши, - подтвердил Кнут Гамсунович. - Надеюсь, вы упомянете его
величеству о моем полном содействии властям?
- Всенепременно.
Я обернулся к двум равнодушно ожидающим охранникам:
- Ну что, граждане... вы задержаны по подозрению в нападении на работников
милиции. Если у вас имеется алиби, какие-нибудь смягчающие обстоятельства,
вопросы или протесты, то лучше заявить об этом сейчас, чем через пару
часов в пыточной башне.
- Нихт ферштейн. - На лицах подозреваемых не дрогнул ни один мускул.
- В отделение обоих. Вот ключи от поруба, на данный момент он пустует.
Сунете вниз, поставите охрану, дождетесь меня, мне еще надо кое-что
уточнить.
Стрельцы понятливо кивнули и увели преступников, Яга с Митькой вышли во
двор, а я намеренно задержался у посла.
- Кнут Гамсунович, давно хочу спросить... Вот вы - немец, сколько я слышал
о Германии - порядок у вас в стране есть. А мы в России, что у меня, что
здесь, живем в каком-то непреходящем бардаке. То ли с властителями не
везет, то ли природа у нас такая... И ведь народ-то талантлив без меры,
душой богат, руки золотые, потенциал огромный, а вот... никак.
- Да, да, мой друг... У вас удивительный народ, совершенно замечательный
народ...
- И я о том же... Но вот ведь смотрю, даже по вашей немецкой слободе - все
чистенько, вылизано, мужчины и женщины ходят выглаженные, вежливые.
Детишки во дворе в белых воротничках и фартучках играют. Мусора нет,
шелухи от семечек не видать, пьяные под заборами не валяются... Одним
словом - культура. У нас этого нет, а у вас - есть. Почему? Что нам с
Россией делать надо, чтобы страну из хамства вытащить?
- Пороть, - ласково и убежденно пояснил немец. - Пороть ежедневно. За
провинность и в качестве назидания. Только так!
- Чего? - не понял я. - Как это - пороть?
- Как мы порем. Вот у нас в слободе утро начинается с порки. В шесть утра
общий подъем, хоровое пение гимна Германии, а потом специальная
зондеркоманда ходит по домам и проверяет, где мусор, где шум, где
недозволенные речи, где просто пели с недостаточным почтением.... Виновных
там же на месте и порют. С утра десять шпицрутенов. За невымытые окна -
двадцать, за грязь па улице - двадцать пять, за неопрятный вид - десять,
за более серьезные проступки - до ста, за детские шалости - не больше пяти
- мы же не звери...
Я вышел от него с больной головой и вздыбленными волосами. Слов не было...
Фашист! Фашист натуральный! Да пусть нам по гроб жизни не быть в
Европейском союзе, чем входить в него на шпицрутенах и детских слезах...
- Никитушка, ты че смурной такой?
- С немцем поговорил... о том, как нам благоустроить Россию.
- Да ты что?! Рази ж можно? Они ж, стервецы, отродясь ничего путного не
посоветуют!
- Я бы не сказал... В моем мире немцы очень много сделали для приютившей
их страны - Крузенштерн, Белинсгаузен, Клодт, Штильмарк, Блюхер...
- Как, как, Никита Иванович? Блю... кто?
- Иди ты, Митька! На два шага вперед! Не к Филимону тебя в обучение
сдавать надо было, а в немецкую слободу. За неделю бы человеком сделали.
- Не серчай на него, Никитушка, он по глупости, не по злобе... - вновь
вмешалась бабка. - А только пока ты с послом о политике беседовал, я тут у
обермейстера насчет субчиков наших уточнила. Не было их на дежурстве в
ночь! Якобы у себя в казарме спали. Им, вишь, и в голову не приходит, чтоб
кто-то самовольно из казармы ночью ушел. Че с них взять, немцы...
Уже темнело. Фонарей на лукошкинских улицах не предусматривалось, но пару
раз попадавшиеся на пути стрелецкие дозоры радушно предупреждали, что в
городе все спокойно. За поворотом темнел двухэтажный силуэт нашего терема.
Вот и родное отделение, почти добрались... Митька первым ступил на
деревянный мостик над неглубокой канавой на углу.
- Ой, батюшка воевода... глянь-кось, огонечек бежит! - удивленно выкрикнул
он, указывая пальцами вниз.
Я слишком поздно понял, что это может значить... Грохнул такой взрыв!
Земля и пламя взлетели в воздух, дымом заволокло все вокруг, нас с Ягой
снесло к какому-то забору. Я так врезался спиной, что наверняка выломал
пару досок. Рядом вверх тормашками приземлилась Яга, на фоне догорающих
огрызков мостка четко вырисовывался ее впечатляющий нос, почему-то
утыканный мелкими щепками.
- Поленом неструганым зацепило... - проследив мой взгляд, простонала бабка.
Я полез ей на помощь и едва не рухнул от дикой боли в колене - брюки были
разорваны и над коленной чашечкой темнел багровый кровоподтек. Зазвонил
пожарный колокол, со стороны отделения бежали стрельцы с факелами,
повылезали встревоженные соседи. Нас подняли, осмотрели, затушили огонь...
Еремеев приказал своим ребятам порыскать по темным углам, но
злоумышленников не нашли. Бабу Ягу так на руках и понесли в терем, я
хромал следом, опираясь на стрелецкий бердыш. Черт побери! Вот это уже
действительно круто! Заминировать мостик на нашем пути, вовремя поджечь
бикфордов шнур, да так, что едва Митька...
- Митька! Где Митька?! Еремеев, задержи своих, нам надо его найти...
- Не кричи, участковый, - глухо ответил старший стрелец, обнимая меня за
плечи. - Нет там никого... Мы уж сами все обыскали. Знали, что вас трое
было...
- Как это нет?! - уперся я, а сердце сковало скользким холодом. - Он же...
первым шел. Вон, говорит, огонек бежит. Я хотел... не успел я... Так
грянуло, что земля дыбом! Но Митька... Боже мой, как же это?
Ближайшие парни поснимали шапки. Мы стояли, окруженные толпой народа,
чья-то баба заголосила первая, ее рев подхватили остальные, мужики хмурили
брови, но кое-где уже раздавались гневные выкрики о "государевых злодеях".
Люди поняли: в городе творится что-то противоестественное. Ну, грабеж,
разбой, поджог, даже убийство, были делом редким, но все же привычным. А
вот взрыв... Это уже акт террора! Это не метод уничтожения отдельно взятой
личности, а попытка запугать всех. Лукошкинцев всегда отличала здоровая
способность сплачиваться перед лицом общей беды, и народ заволновался,
требуя раскрыть дело и примерно наказать преступников. Возмущенные крики
становились все громче:
- Че случилось, православные?
- Да Митьку беспутного из милиции убило!
- Как убило?
- На куски разорвало, даже лоскуточков не осталось...
- Ой, бабоньки-и-и!
- Ягу в терем унесли, видать, помрет к ночи.
- Л участковый-то где?
- Да здесь стоит, весь пораненный. Ох, не жилец он теперь на свете, не
жилец...
- Это кто ж такое злодейство удумал?
- Знамо кто - враги государевы! Сыскной воевода, вишь, многим злодеям
хвосты-то прижал, вот они ему и наметили...
- Ой, бабоньки-и-и!..
Импровизированный митинг грозил перерасти в несанкционированный самосуд.
Не дожидаясь, пока какой-нибудь горлопан самолично укажет толпе
подходящего "преступника", я с помощью стрельцов кое-как вскарабкался на
покосившийся забор и обратился к людям:
- Граждане! Послушайте меня, вашего участкового... То, что сейчас
произошло, не останется безнаказанным! У меня... погиб друг. Мой напарник,
человек, беззаветно преданный службе в милиции... Дмитрий. Не
сомневайтесь, я найду виновных. Я никому не позволю...
- Ой, бабоньки-и-и!...
- Да уймите же наконец эту дуру! Террористы, устроившие сегодняшний взрыв,
будут найдены и обезврежены. Когда мне понадобится ваша помощь, а она
понадобится обязательно, я сам приду и попрошу. А сейчас - расходитесь по
домам. Не надо ничего предпринимать, оставьте это дело профессионалам,
мы... - Мне было очень трудно говорить. Мы - уже не звучало. Баба Яга
приходит в себя в тереме, Митька... Эх, Митя, Митя...
- Летит! - совершенно сумасшедшим голосом заорал кто-то, и с ночных небес
в шарахнувшуюся толпу упал непонятный предмет.
При ближайшем рассмотрении все признали в нем обычный лапоть. Минутой
позже рядом грохнулся второй.
- Ой, бабонь... оп! - Похоже, тетке действительно заткнули рот.
Все подняли глаза вверх. На самом коньке нашего терема, невероятно
изогнувшись, висела долговязая мужская фигура. Судя по ритмичному качанию,
она намертво зацепилась штанами.
- М... м... Дм... Митька?! - прозрев, заорал я.
- ...а ...атюшка ...икита ...ваныч! - протяжно раздалось сверху.
- Ты живой?!
- ...ока... а! ...нимите ...еня ...риста ...ади! ...ро падаю!
- Граждане! - воспрянул я. - Вот и пришло ваше время помочь родной
милиции. А ну, у кого дома самая большая и крепкая скатерть - тащи сюда!
Через пять минут воодушевленные горожане стояли у нашего терема, растянув
за края целых шесть больших, расшитых петухами, льняных скатертей с
бахромой.
- Митяй! Все готово, падай!
- ...оюсь! ...друг ...е ...оймаете? - Высота гасила его крики, да и орать
носом вниз, ногами вверх не очень удобно.
Я повернулся к Еремееву:
- Фома, можешь пальнуть из своей пищали?
- Сбить его, что ли? - не понял он. - Дак... на таком расстоянии не
промахнусь.
- Не дури! В него стрелять не надо. Просто пальни для острастки... Митька!
Слушай меня! Сейчас стрельцы дадут залп и пулями прострелят тебе... ты чем
зацепился-то?
- ...танами! ...олько ...не ...треляйте ...ристом ...огом ...олю!!! -
перепуганно заверещали сверху.
- По штанам! Прямой наводкой! Целься! Пли!!! - командирским голосом
опытного артиллериста рявкнул я.
Раздался слаженный залп... в воздух. В ту же минуту с крыши нашего терема,
вопя, слетел младший сотрудник лукошкинского отделения милиции. Митька
угодил на чью-то растянутую скатерть, два раза подпрыгнул и был подхвачен
заботливыми стрельцами. Народ ломанулся потрогать воскресшего героя. На
сегодняшнюю ночь Митька, несомненно, занимал ведущее место в графе
популярности. Я облегченно вздохнул и позволил Еремееву увести меня в дом.
Нога болела страшно, и голова кружилась. Надо позаботиться и о себе. Делом
займемся завтра...
Сквозь приоткрытое окно опять доносилось треклятое "ку-ка-ре-ку". Не
открывая глаз, я нашарил на стуле у кровати свои штаны, торопливо ощупал
карманы с тайной надеждой обнаружить в одном табельный пистолет. Он не
доживет до того дня, когда вылупившиеся цыплята скажут ему: "Здравствуй,
папа!" Увы, чуда не произошло... Горластая скотина проорала побудку еще
раз, спрыгнула с тына и величественно прошествовала во двор. Я со стоном
сел и опустил ноги в теплые тапочки. Моя форма, как положено, висела на
стуле. Брюки целехоньки, выстираны и отутюжены, к таким "бытовым" чудесам
я давно привык. Сама Яга этого не делает, у нее какой-то договор с домовым
насчет подобной работенки. А вот то, что на ноге не было и следа
вчерашнего ушиба, - несомненная заслуга моей домохозяйки. Видимо, когда я
отключился, она, невзирая на собственные страдания, занялась моей "раной".
А может, не сама, может, кота ко мне направила, он у нее на все руки
мастер. Или на все лапы? Или не на все, а на две передние? Тьфу! Что за
чушь лезет в голову? Я встал, наклонил рукомойник, поплескал в лицо
водичкой - вроде полегчало. Все, пора за дела.
Одевшись, я толкнул дверь - заперто. Не понял юмора... Толкнул посильнее -
за дверью что-то мягко бухнуло об пол. Потом моим глазам предстал
заспанный стрелец, видимо, во сне он подпирал дверь спиною.
- А-а-м-м... Доброго утречка, батюшка сыскной воевода!
- Ты что здесь делаешь?
- Вас от лиходеев сторожу, как Фома Силыч приказывали.
- Еремеев, что ли? - раздраженно буркнул я. - А почему спишь на посту?!
- Виноват, ваше благородие! Ненароком... и не заметил как, но всю
ноченьку, аки филин, бдил!
- Ладно, свободен. Возвращайся к начальству и доложи, что все нормально.
Да, встретишь Еремеева, передай ему, чтоб он порядки свои в отделении не
устраивал. Я не младенец, нечего ко мне нянек приставлять.
Парень поклонился, забрал стоящий у лестницы бердыш и убежал. Я медленно
спустился вниз. Голова гудит... На Фому неизвестно зачем собак спустил, он
же как лучше хотел... Все наперекосяк! Яги в горнице не было. Стол пустой.
Выглянув в сени, я убедился, что и Митька куда-то слинял с утра пораньше.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг