В АТЛАНТИКЕ
Маковский сидел в капитанской каюте, склонившись над картой.
- Так, - сказал он и поставил карандашом точку на скрещении двадцать
девятого градуса западной долготы и тридцать седьмого северной широты.
- Прибыли? - спросил Азорес, выпуская изо рта густые клубы дыма
манильской сигары.
- Как будто бы, - ответил капитан. - Место гибели "Левиафана"
обозначено довольно точно. Нам, видимо, придется зондировать дно на площади
около четверти квадратной мили, не более. Необходимо сообщить штабу, что мы
прибыли на место. - Маковский протянул руку к телефону.
- Постой, - остановил его Азорес, - я сам пройду в радиорубку.
Миша Борин перечитывал историю ледовых походов.
- Алло! - услышал он голос Азореса. - Кто дежурит в штабе?
Миша привскочил на постели. Он уже мог сидеть, но ходить ему еще не
позволяли.
- Я. Миша. Это вы, Азорес? Что нового? Вы прибыли на место?
- Да. Передай об этом по телефону отцу и товарищу Барковскому. Капитан
Маковский ждет распоряжений штаба.
- Сейчас! - услышал Азорес взволнованный голос Миши и усмехнулся.
Азорес знал, с каким нетерпением любознательный подросток ожидал, когда
флотилия прибудет на место. Пока Миша звонил по телефону членам штаба,
Азорес возвратился в каюту капитана и сказал:
- Мне не совсем понятно одно: ты, Маковский, говоришь, что место гибели
"Левиафана" известно довольно точно; глубины Атлантического океана тоже
точно известны, почему же наши ученые и техники, проектируя подводный
телевизор, рассчитывали на глубину около тысячи метров? Возможно, такая
глубина и не нужна.
- Да. Глубины Атлантического океана достаточно известны, - ответил
Маковский. - Промерами океанских глубин установлено наличие величайшего
подводного плоскогорья, которое начинается южнее Британских островов,
тянется на запад вдоль африканского побережья и под углом подходит к Южной
Америке. Однако это подводное плоскогорье отнюдь не плоское. В 1898 году
прокладывали телеграфную линию из Европы в Северную Америку. За девятьсот
километров на север от Азорских островов кабель оборвался и упал на дно.
Чтобы поднять конец, пришлось несколько дней искать его по дну стальными
кошками. И вот тогда и выяснилось, что дно в этом месте напоминало горную
цепь: везде встречались высокие скалистые вершины, крутые склоны, ущелья,
глубокие долины. Сами Азорские и Канарские острова - лишь вершины этих
подводных гор. Затонувший "Левиафан" мог лечь на вершину подводной горы, и
тогда нам, возможно, удастся спустить к нему даже водолаза. Но он мог
нырнуть и в глубокое ущелье, и в подводную долину. Тогда, кто знает, сможем
ли мы спустить даже телевизионный передатчик. Не придется ли нам
переконструировать его с расчетом на большую глубину, а значит, и большее
давление. Мы сейчас находимся над очень неровным подводным рельефом. Расчеты
велись на средние глубины этих мест.
- С чего же начнем? - спросил Азорес.
- Как прикажет штаб, - ответил капитан. - Я думаю, с промера глубин.
Маковский не ошибся. Штаб приказал начать тщательные промеры глубин по
радиусу пятисот метров от той точки, где погиб, как предполагали,
"Левиафан".
"Разведываемый круг", как он назывался на карте, был разделен на три
сектора. В каждом из них должен был вести работы один из пароходов
экспедиции. Все данные отмечались на карте большого масштаба и передавались
в штаб по радио.
Для Миши настали интересные дни и часы: он также раздобыл карту и
обозначил на ней глубины, характер грунта и тому подобное. Вскоре кусочек
дна Атлантического океана стал ему известен, видимо, лучше, чем топография
улиц Москвы. Какая это была дивная подводная страна! В районе гибели
"Левиафана" со дна моря поднимался горный пик, который полого опускался на
юго-запад. На северо-западе проходило глубочайшее ущелье в тысячу четыреста
метров глубиной. Теперь весь вопрос был в том, куда опустился "Левиафан".
Но самое интересное было впереди. Люди спустят в глубину океана
"подводное око", и Миша увидит тайники подводного мира. О, как медленно идет
время!
"Серго", "Персей" и "Марти" работали несколько дней, пока закончили
промеры.
Радиосвязь действовала почти беспрерывно. Обдумывался сложный вопрос:
как придать пароходам возможно большую устойчивость в открытом океане.
Удлиненные якорные цепи едва доставали до вершин подводной горы. Один
пароход еще мог бросить якорь, но для трех над пиком не было места. Волны и
ветер могли привести к столкновению пароходов и катастрофе. Да и "Левиафан"
мог лежать на значительном отдалении от подводного пика. Плавучий якорь лишь
замедлял дрейф пароходов, относимых морским течением и ветром. Между тем для
работы с "телеоком" необходима была почти полная неподвижность судов. Ведь
опускать телеоко надо было на самое дно, а оно чрезвычайно неровное. Аппарат
будет тащиться по дну и может разбиться о выступы острых скал. Оставалось
держать машины под парами и маневрировать винтом.
- А разве нельзя удлинить цепь якоря? - спросил Азорес.
- Конечно, можно, - ответил Маковский. - Но ты представляешь, каков
будет вес полуторакилометровой цепи?
- Значит, нельзя?
- До определенной глубины можно. Для больших же глубин нам пришлось бы
строить специальные пароходы, специальные лебедки, стрелы, специальные
палубы или же понтонные мосты для складывания цепи. Глубина - это твердыня,
которую не так-то легко одолеть.
В то время когда пароходы готовились к спуску "телеглаза", в Москве, в
институте телемеханики, подготавливались три новых аппарата подводного
телевидения. Ведь с первым могла случиться авария. К тому же и поиски будут
вестись быстрее, если каждый пароход будет иметь свой телевизор. На корабли
телевизоры будут доставлены гидростратопланом, создание которого только что
завершено новым заводом реактивного сверхвысотного транспорта.
ПОДВОДНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Миша только что позавтракал и "лег на вахту". Гинзбург обещал на
сегодня много интересного.
Радиотелефон и телевизорная установка работали безотказно. Пусть за
окном звенят московские трамваи и гудят автомобили, а здесь, в просторном
кабинете, - "Атлантический океан".
Наконец-то на экране возникло веселое лицо Моти. Как он загорел!
- Сеанс начинается! - послышался голос, и Миша увидел на экране узкие
доски палубы, ослепительно освещенные солнцем. Чьи-то босые ноги пробежали
по палубе, мелькнуло белое ведро с синей надписью "Серго", послышались
возбужденные голоса, почему-то коротко прогудел низким шмелиным басом гудок
парохода, ему откликнулся другой.
Борт траулера. На стреле - два матроса укрепляют люльку, прицепную
площадку на четырех канатах. Наверное, будут красить корпус траулера. В
зарубежном плавании моряки любят похвастаться чистотой и красотой своего
судна. Возле лебедки - компрессор, рядом с ним - водолазный костюм, шлем,
свернутый шланг. Все снаряжение водолаза.
Попыхивая трубкой и одергивая шерстяную фуфайку, выходит Протчев. На
его голове - шерстяная шапочка-феска.
- Протчев, нырять собираешься? - спросил Миша. И его слова, звуки его
голоса, претерпев сложные превращения, уже звучат на палубе траулера.
Протчев невольно поворачивает голову к репродуктору и говорит:
- Да, хочу спуститься, посмотреть, что тут под водой.
В кабинет Борина входит Кириллов. На ходу он приветствует Мишу и дает в
микрофон распоряжение:
- Приготовиться к спуску! Одного на компрессор, одного на сигнал,
одного на шланг, одного на манометр, одного на часы!
Протчев выколачивает трубку - под водой не покуришь - и уже командует
сам:
- Рубашку! Калоши! Манишку! Шлем! Тросы!
Начинают одевать водолаза. Протчев влезает в водолазную рубаху -
зеленый прорезиненный костюм из крепкой парусины; ему помогают надеть
тяжелые ботинки с прочными носками и свинцовыми подошвами, затягивают
ремешки, через голову надевают тяжелую манишку, привинчивают к медному
патрубку воздушный шланг.
Пока Протчев готовится к спуску, Миша тихо спрашивает Кириллова: зачем
он отдал команду "один на сигнал", то есть следить за сигнальной веревкой, -
ведь в шлеме имеется телефон.
- И при железной дороге не забывай двуколку, - отвечает Кириллов
афоризмом Козьмы Пруткова.
Матросы прицепили на грудь и спину Протчева водолазные тяжеловесы в
сорок килограммов, протянули от спины под ноги Протчева "подхватник" и
закрепили его спереди.
Наконец, на голову Протчева надели тяжелую "медную голову" и начали
привинчивать ее к манишке. Одновременно заработал компрессор, подающий
воздух. В лучах солнца медный шлем и стекло его ослепительно блестели.
Протчев стоял еще на палубе, но был уже "водяным жителем". Каким чудовищем
казался он Мише!
Старый товарищ Протчева эпроновец Сизый похлопал рукой по шлему: можно
спускаться. Люлька была прицеплена возле самого борта. Протчев двинулся по
палубе, гулко стуча свинцовыми подошвами.
- Какой богатырь! Какая сила! - удивлялся Миша.
Вот Протчев сел в люльку, как в качели, ухватился руками за веревку.
- Спускай! - прозвучала команда Кириллова в Москве и в Атлантическом
океане.
Лебедка начала работать. Протчев погрузился в воду. Телеоко скользнуло
по борту, и Миша увидел вторую лебедку, а около нее Гинзбурга. Тот суетился
среди матросов, которые помогали спускать телеоко на дно. Большой черный шар
с конусоподобными выступами медленно уходил в воду.
Кириллов закурил папиросу. Азорес на палубе траулера также. Испанец
стоял возле борта. Гинзбург наклонился над бортом и смотрел в воду. На
траулере прозвенел звонок. Кириллов подошел к столу Борина и начал писать.
Вошла Мишина тетя и подала ему конверт. Письмо прислал товарищ,
отправившийся на Памир.
Наверное, интересное письмо, но читать некогда. Звуки Атлантического
океана словно провалились в пропасть молчания. И сразу стал слышнее
неумолкающий шум Москвы. На экране мигнул дымок сигары Азореса. Погас и
экран...
Что там случилось?
И вдруг Миша увидел Протчева. Он сидел в своей люльке, которая висела в
зеленоватой мгле океана. Веревки уходили ввысь.
Теперь Протчев, наверное, не ощущает тяжести своего костюма. Прекрасно!
Летит "между небом и землей" и любуется подводным миром. В лучах подводного
прожектора отчетливо видно, как из воздушного патрубка на медной голове
поднимаются воздушные пузыри, похожие на капельки ртути. Это Протчев "травит
воздух", нажимая головой на "головной золотник".
- Протчев, ты слышишь меня? - взволнованно спросил Миша.
- Слышу, - звучит бас Протчева.
- Зачем ты спустился под воду?
- Иголка потерялась, ищу ее.
- А телеоко зачем?
- Одно око - хорошо, два - лучше, а три - еще лучше. Разве не так? -
отвечает Протчев. - У меня поле зрения шире, но глаз привычен. Телеоку еще
учиться надо смотреть по-водолазному, - шутит Протчев.
В этой шутке Миша слышит определенное недоверие к новинкам.
- Что ты видишь?
- Пока что карасей, не знаю, как по-здешнему их величают. Сейчас и ты
увидишь то же, что и я. Ну, где твой пузырь? - Эта фраза касается уже
Гинзбурга.
- Подвожу, смотри левее! - отвечает Мотя.
Медный шлем Протчева слепяще блестит. Миша видит сквозь стекло широкое
монгольское лицо водолаза. Наверное, прожектор совсем близко. Протчев
протягивает левую руку и что-то ловит. Его рука надвигается на экран,
растет, закрывает все поле зрения... Зеленая муть... Сильный сноп света, и в
нем - табун рыб. Медленно проплывает большая красивая медуза... Золотой сноп
идет вглубь океана, постепенно слабея, рассеиваясь. И там, внизу, видны
смутные очертания гор. Да, это горы и даже покрытые растительностью.
Горная вершина словно растет и идет навстречу... Нет больше Москвы,
кабинета, постели. Не сам ли Миша висит в люльке и смотрит на подводный мир?
Нет, он лежит в гондоле подводного "аэростата" над горным краем. Подводный
Кавказ, но без ледников, горных рек и водопадов. Нет рек в краю, где
"воздушное пространство" - вода.
Вновь палуба, ослепительно освещенная солнцем. Гремит лебедка. Слышно,
как шумят волны, ударяясь о борт траулера. Гинзбург обернулся. Блеснули
белые зубы...
- Ну, что там? - слышен голос. - Чей?
Миша не сразу догадался. Ах, это "говорит Москва".
Кириллов отходит от стола и смотрит на экран.
Палуба исчезла. Муть... Миша живет в "трех планах": под водой, на
палубе траулера и в Москве.
Ничего не разберешь... Муть! Какие-то тени проползают по экрану...
- Водоросли, - слышит Миша голос капитана Маковского.
Проплыла темная тучка. Возможно, поблизости проплыла акула или касатка.
Блеснул огромный плавник, белое брюхо... И снова муть...
И вдруг снизу поползла через экран сверкающая линия. Она все больше
утолщалась, принимала круглую форму.
- Мачта! Мачта затонувшего корабля! - воскликнул Миша.
- Да, очевидно, это мачта, - ответил Гинзбург. - Тебе хорошо видно,
Миша? - спросил он.
- Сейчас прояснится, - промолвил Николай Петрович.
Миша не заметил, когда подошел отец. Не сон ли это? Миша, отец,
Гинзбург, Барковский, Москва, Атлантический океан - все сгрудилось в одной
комнате. Да, теперь Миша чувствовал себя участником экспедиции. Ведь и
Гинзбург там видит то же самое, что Миша.
Мачта сошла с экрана, аппарат, видимо, повернулся в другую сторону.
Косяк крупных рыб проплыл в отдалении, размеренно взмахивая плавниками и
поблескивая серебристыми телами. Метнулось очень длинное тело, извиваясь,
как змея. Где-то очень далеко вспыхнул фосфорический огонек.
"Дивный, чарующий мир подводных глубин! - думал Миша. - Там нет бурь,
нет смен температуры, нет погоды. Всегда мрак, холод, молчание... И там -
жизнь, борьба, свои радости и свое горе..."
- Смотрите! - вскричал вдруг Миша.
Вдали появилась новая горная вершина. На одном выступе лежал
четырехмачтовый корабль, склонившись над кручей под углом в сорок пять
градусов. На нем нет ни парусов, ни снастей. Они давно сгнили. Ниже, на
другом выступе, лежит большой пароход вверх кормой, а рядом странное судно с
коротким высоким корпусом, с еще более высокой кормой и вырезанной из дерева
фигурой на носу.
- Испанская каравелла, - сказал Азорес. - Пролежала на дне не одно
столетие. Я хочу опуститься на дно и осмотреть каравеллу.
- Но ты же не водолаз, - возразил Маковский.
- Я уже присмотрелся к работе водолазов, говорил с Протчевым. Быть
водолазом не такое уж трудное мастерство. Справлюсь...
Его отговаривали, но испанец был упрям. Да и как корреспонденту
пропустить такой случай! Подводное путешествие... Каравелла... Из этого
выйдет прекрасный фельетон, очерк, рассказ.
Маковский усмехнулся:
- Ну пусть попробует. С ним Протчев и потом... - Маковский тихо отдал
Гинзбургу какое-то распоряжение.
Азореса быстро одели, хлопнули по шлему - готово! - и бережно опустили
в океан.
На экране тотчас появилось изображение Азореса, спускавшегося вглубь.
На его веревочные сигналы Маковский, видимо, не надеялся. Даже те, кто
прошел водолазную школу, в первое время практики от волнения путают сигналы:
например, вместо того чтобы дернуть трижды ("поднимай вверх"), дергают
четыре раза ("много воздуха"), и воздушная помпа начинает работать
медленнее. Телефон надежнее, но и телефон может испортиться. Протчев
проследит за Азоресом, к тому же благодаря телевизору на палубе траулера все
будут видеть каждое движение Азореса. "Водолаз-любитель" будет под неусыпным
наблюдением. Но Маковский, кажется, решил немного проучить самоуверенного
журналиста...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг