Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
  "А Фредерика-то проплакала небось всю ночь", - думал он, улыбаясь
скорой встрече.
  У входа в подземелье стоял большой пассажирский аэроплан. Кругом
расстилалась вечная ледяная пустыня. Была ночь.
  Северное сияние полосовало небо снопами лучей нежной меняющейся
окраски.
  Джонсон, уже в теплой шубе, с удовольствием вдыхал чистый морозный
воздух.
  - Я доставлю вас до дому! - сказал Крукс, помогая Джонсону подняться
по лестнице в кабину.
  Аэроплан быстро взвился в воздух.
  Джонсон увидел ту же пересеченную местность, те же оледенелые
кратеры, появляющиеся от времени до времени на пути, как степные курганы,
и тех же медведей, которым он так недавно позавидовал. Вот и древние седые
волны Атлантического океана. Еще немного времени, и на горизонте в сизом
тумане показались берега Англии.
  Кардифф... шахты... уютные коттеджи... Вот виднеется и его беленький
коттедж, утопающий в густой зелени сада. У Джонсона сильно забилось
сердце. Сейчас он увидит Фредерику, возьмет на руки маленького Самуэля и
начнет подбрасывать вверх.
  "Еще, еще!" - будет лепетать малыш по своему обыкновению.
  Аэроплан сделал крутой вираж и спустился на лужайке у домика Джонсона.

  VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

  Джонсон в нетерпении вышел из кабины.
  Воздух был теплый. Сбросив шубу, Джонсон побежал к домику. Крукс едва
поспевал за ним.
  Был прекрасный осенний вечер. Заходившее солнце ярко освещало крупные
красные яблоки на яблонях сада.
  - Однако, - с удивлением произнес Джонсон, - неужели я проспал до
осени?
  Он подбежал к ограде сада и увидел сына и жену. Маленький Самуэль
сидел среди осенних цветов и со смехом бросал яблоки матери. Лицо
Фредерики не было видно за ветками яблони.
  - Самуэль! Фредерика! - радостно закричал Джонсон и, перепрыгнув
через низкую ограду, побежал через клумбы навстречу жене и сыну.
  Но малыш, вместо того чтобы броситься навстречу отцу, заплакал, увидя
приближавшегося Джонсона, и в испуге бросился к матери.
  Джонсон остановился и вдруг увидал свою ошибку: это были не Самуэль и
Фредерика, хотя мальчик очень походил на его сына. Молодая мать вышла
из-за дерева. Она была одних лет с Фредерикой, такая же светлая и румяная.
Но волосы были темнее. Конечно, это не Фредерика! И как только он мог
ошибиться! Вероятно, это одна из соседок или подруг Фредерики.
  Джонсон медленно подошел и поклонился. Молодая женщина выжидательно
смотрела на него.
  - Простите, я, кажется, испугал вашего сына, - сказал он,
приглядываясь к ребенку и удивляясь сходству с Самуэлем. - Фредерика дома?
  - Какая Фредерика? - спросила женщина.
  - Фредерика Джонсон, моя жена!
  - Не ошиблись ли вы адресом? - ответила женщина. - Здесь нет
Фредерики...
  - Хорошенькое дело! Чтобы я ошибся в адресе собственного дома!
  - Вашего дома?..
  - А чьего же? - Джонсона начала раздражать эта бестолковая женщина.
  На пороге домика показался молодой человек лет тридцати трех,
привлеченный, очевидно, шумом голосов.
  - В чем дело, Элен? - спросил он, не сходя со ступеньки крыльца и
попыхивая коротенькой трубкой.
  - Дело в том, - ответил Джонсон на вопрос, обращенный не к нему, -
что за время моего отсутствия здесь, очевидно, произошли какие-то
изменения... В моем доме поселились другие...
  - В вашем доме? - насмешливо спросил молодой человек, стоявший на
крыльце.
  - Да, в моем доме! - ответил Джонсон, махнув рукой на свой коттедж.
  - С кем же я имею честь говорить? - спросил молодой человек.
  - Я Бенджэмин Джонсон!
  - Бенджэмин Джонсон? - переспросил молодой человек и расхохотался. -
Слышишь, Элен? - обратился он к женщине. - Еще один Бенджэмин Джонсон и
владелец этого коттеджа!
  - Позвольте вас уверить, - вдруг вмешался в разговор подошедший
Крукс, - что перед вами действительно Бенджэмин Джонсон, - и он указал на
Джонсона рукой.
  - Это становится занятно. И свидетеля с собой притащил! Позвольте и
вам сказать, что ваша шутка неудачна. Тридцать три года я был Бенджэмин
Джонсон, родившийся в этом самом доме и его собственник, а теперь вы
хотите меня убедить, что собственник дома, Бенджэмин Джонсон, вот этот
молодой человек!
  - Я не только хочу, но и надеюсь убедить вас в этом, если вы
разрешите зайти в дом и разъяснить вам некоторые обстоятельства, очевидно
неизвестные вам.
  Крукс говорил так убедительно, что молодой человек, подумав немного,
пригласил его и Джонсона в дом.
  С волнением вошел Джонсон в свой дом, который оставил так недавно. Он
еще надеялся встретить на обычном месте, у камина, Фредерику и сына,
играющего у ее ног на полу. Но их там не было...
  С жадным любопытством окинул Джонсон комнату, в которой провел
столько радостных и горьких минут.
  Вся мебель была незнакомой, чуждой ему.
  Только над камином висели еще расписные тарелки елизаветинских времен
- фамильная драгоценность Джонсонов.
  А у камина в глубоком кресле сидел седой, дряхлый старик с
завернутыми в плед ногами, несмотря на теплый день. Старик окинул вошедших
недружелюбным взглядом.
  - Отец, - обратился молодой человек к старику, - вот эти люди
утверждают, что один из них Бенджэмин Джонсон и собственник дома. Не
желаешь ли заполучить еще одного сынка?
  - Бенджэмин Джонсон, - прошамкал старик, разглядывая Крукса, - так
звали моего отца... но он давно погиб в Гренландии, в этом проклятом
леднике, где морозили людей!..
  - Позвольте мне рассказать, как было дело, - ответил Крукс. - Прежде
всего, Джонсон не я, а вот он. Я Крукс. Ученый, историк. - И, обращаясь к
старику, он начал свой рассказ:
  - Вам было, если не ошибаюсь, около двух лет, когда ваш отец,
Бенджэмин Джонсон, попался на удочку углепромышленника Гильберта и решил
подвергнуть себя "замораживанию", чтобы спасти вас и вашу мать от голодной
смерти во время безработицы. Примеру Джонсона скоро последовали и многие
другие исстрадавшиеся и отчаявшиеся семейные рабочие. Пустовавший
"Консерваториум" на северо-западном берегу Гренландии быстро заполнился
телами замороженных рабочих. Но Карлсон и Гильберт ошиблись в своих
расчетах.
  Замораживание рабочих не разрешило кризиса, который переживал
английский капитализм. Даже наоборот: это только обострило разгоревшиеся
страсти классовой борьбы. Наиболее стойкие рабочие были возмущены
"замороженной человечиной", как называли они применение анабиоза к
"консервированию" безработных, и использовали замораживание как
агитационное средство. Вспыхнула революция. Отряд вооруженных рабочих,
захватив аэропланы, направился в Гренландию с целью оживить своих братьев,
спавших мертвым сном, и поставить их в ряды борющихся.
  Тогда Карлсон и Гильберт, желая предупредить события, дали по радио
приказ своим прислужникам в Гренландии взорвать "Консерваториум", надеясь
объяснить это преступление несчастным случаем.
  Радиотелеграмма была перехвачена, и Карлсон и Гильберт понесли
заслуженное наказание. Однако радиоволны летят быстрее всякого аэроплана.
И когда летчики спустились у цели своего полета, они застали только
зияющие, дымящиеся пропасти, обломки построек и куски мороженого
человеческого мяса. Удалось раскопать несколько нетронутых катастрофой
тел, но и эти погибли от слишком быстрого повышения температуры, а может
быть, и от удушья. Работы затруднялись тем, что планы подземных
телохранилищ исчезли. Оставалось только поставить памятник над этим
печальным местом. Прошло семьдесят три года...
  Джонсон невольно вскрикнул.
  - И вот не так давно, изучая историю нашей революции по архивным
материалам, в архиве одного из бывших министерств я нашел заявление
Гильберта с просьбой о разрешении ему построить "Консерваториум" для
консервирования безработных. Гильберт подробно и красноречиво писал о том,
какую пользу можно извлечь из этого средства в "деле изжития периодических
кризисов и связанным с ними рабочих волнений". Рукою министра на этом
заявлении была наложена резолюция: "Конечно, лучше, если они будут мирно
почивать, чем бунтовать разрешить..."
  Но самым интересным было то, что к заявлению Гильберта был приложен
план шахт. И в этом плане мое внимание привлекла одна шахта, шедшая далеко
в сторону от общей сети. Не знаю, какими соображениями руководствовались
строители шахт, прокладывая эту галерею. Меня заинтересовало другое: в
этой шахте могли остаться тела, не поврежденные катастрофой. Я тотчас
сообщил об этом нашему правительству. Была снаряжена специальная
экспедиция. Приступили к раскопкам. После нескольких недель неудачных
поисков нам удалось открыть вход в эту шахту. Она была почти не тронута, и
мы направились в глубь ее.
  Жуткое зрелище представилось нашим глазам. Вдоль длинного коридора в
стенах были устроены ниши в три ряда, а в них лежали тела. Ближе к входу,
очевидно, проник горячий воздух, при взрыве он сразу убил лежавших в
анабиозе людей. Ближе к середине шахт температура, видимо, повышалась
более медленно, и несколько рабочих ожили, но они, вероятно, погибли от
удушья, голода или холода. Их искаженные лица и судорожно сведенные члены
говорили о предсмертных страданиях.
  Наконец в самой глубине шахты, за крытым поворотом, стояла ровная
холодная температура. Здесь мы нашли только три тела, остальные ниши были
пустые. Со всеми предосторожностями мы постарались оживить их. И это нам
удалось.
  Первым из них был известный астроном Эдуард Лесли, гибель которого
оплакивал весь ученый мир, вторым - поэт Мерэ и третьим - Бенджэмин
Джонсон, только что доставленный мною сюда на аэроплане... Если моих слов
недостаточно, в подтверждение их я могу привести неоспоримые
доказательства. Я кончил!
  Все сидели молча, пораженные рассказом. Наконец Джонсон тяжело
вздохнул и сказал:
  - Значит, я проспал семьдесят три года? Отчего же вы не сказали мне
об этом сразу? - обратился он с упреком к Круксу.
  - Дорогой мой, я опасался подвергать вас слишком сильному потрясению
после вашего пробуждения.
  - Семьдесят три года!.. - в раздумье проговорил Джонсон. - Какой же у
нас теперь год?
  - Август месяц, тысяча девятьсот девяносто восьмой год.
  - Тогда мне было двадцать пять лет, значит, теперь мне девяносто
восемь...
  - Но биологически вам осталось двадцать пять, - ответил Крукс, - так
как все ваши жизненные процессы были приостановлены, пока вы лежали в
состоянии анабиоза.
  - Но Фредерика, Фредерика!.. - с тоской вскричал Джонсон.
  - Увы, ее давно нет! - сказал Крукс.
  - Моя мать умерла уже тридцать лет тому назад, - проскрипел старик.
  - Вот так штука! - воскликнул молодой человек. И, обращаясь к
Джонсону, он сказал:
  - Выходит, что вы мой дедушка! Вы моложе меня, у вас
семидесятипятилетний сын!..
  Джонсону показалось, что он бредит. Он провел ладонью по своему лбу.
  - Да... сын! Самуэль! Мой маленький Самуэль - вот этот старик!
Фредерики нет... Вы - мой внук, - обратился он к своему тезке Бенджэмину,
- а та женщина и ребенок?..
  - Моя жена и сын...
  - Ваш сын... Значит, мой правнук! Он в том же возрасте, в каком я
оставил моего маленького Самуэля!
  Мысль Джонсона отказывалась воспринимать, что этот дряхлый старик и
есть его сын... Старик сын также не мог признать в молодом, цветущем,
двадцатипятилетнем юноше своего отца...
  И они сидели смущенные, в неловком молчании глядя друг на друга...

  VIII. АГАСФЕР

  Прошло почти два месяца после того, как Джонсон вернулся к жизни.
  В холодный, ветреный сентябрьский день он играл в саду со своим
правнуком Георгом.
  Игра эта состояла в том, что мальчик усаживался в маленькую
летательную машину - авиетку с автоматическим управлением. Джонсон
настраивал аппарат управления, пускал мотор, и мальчик, громко крича от
восторга, летал вокруг сада на высоте трех метров от земли. После
нескольких кругов аппарат плавно опускался на заранее определенное место.
  Джонсон долго не мог привыкнуть к этой новой детской забаве,
неизвестной в его жизни. Он боялся, что с механизмом может что-либо
случиться и ребенок упадет и расшибется. Однако летательный аппарат
действовал безукоризненно.
  "Посадить ребенка на велосипед тоже казалось нам когда-то опасным", -
думал Джонсон, следя за летающим правнуком.
  Вдруг резкий порыв ветра отбросил авиетку в сторону. Механическое
управление тотчас же восстановило нарушенное равновесие, но ветер отнес
аппарат в сторону. Авиетка, изменив направление полета, налетела на яблоню
и застряла в ветвях дерева.
  Ребенок в испуге закричал. Джонсон, в не меньшем испуге, бросился на
помощь правнуку. Он быстро вскарабкался на яблоню и стал снимать
маленького Георга.
  - А сколько раз я говорил вам, чтобы вы не устраивали ваших полетов в
саду! - вдруг услышал Джонсон голос своего сына Самуэля. Старик стоял на
крыльце и в гневе потрясал кулаком.
  - Есть, кажется, площадка для полетов - нет, непременно надо в саду!
Неслухи! Беда с этими мальчишками! Вот поломаете мне яблони, уж я вас!..
  Джонсона возмутил этот стариковский эгоизм. Старик Самуэль очень
любил печеные яблоки и больше беспокоился за целость яблонь, чем за жизнь
внука.
  - Ну ты, не забывайся! - воскликнул Джонсон, обращаясь к старику сыну. -
Этот сад был впервые разведен мною, когда еще тебя не было на свете! И покрикивай на кого-нибудь другого. Не забывай, что я твой отец!
  - Что ж, что отец? - ворчливо ответил старик. - По милости судьбы, у
меня отец оказался мальчишкой! Ты мне почти что во внуки годен! Старших
слушаться надо! - наставительно закончил он.
  - Родителей слушаться надо! - не унимался Джонсон, спуская правнука
на землю. - И кроме того, я и старше тебя. Мне девяносто восемь лет!
  Маленький Георг побежал в дом к матери.
  Старик постоял еще немного, шевеля губами, потом сердито махнул рукой
и тоже ушел.
  Джонсон отвез авиетку в большую садовую беседку, заменявшую ангар, и
там устало опустился на скамейку среди лопат и граблей.
  Он чувствовал себя одиноким.
  Со стариком сыном у него совершенно не сложились отношения.
Двадцатипятилетний отец и семидесятипятилетний сын - это ни с чем не
сообразное соотношение лет положило преграду между ними. Как ни напрягал
Джонсон свое воображение, оно отказывалось связать воедино два образа:
маленького двухлетнего Самуэля и этого дряхлого старика.
  Ближе всех он сошелся с правнуком - Георгом. Юность вечна. Дух нового
времени не наложил еще на Георга своего отпечатка. Ребенок в возрасте
Георга радуется и солнечному лучу, и ласковой улыбке, и красному яблоку
так же, как радовались дети его возраста тысячи лет назад. Притом и лицом
он напоминал его сына - Самуэля-ребенка... Мать Георга, Элен, также
несколько напоминала Джонсону Фредерику, и он не раз останавливал на ней
взгляд тоскующей нежности. Но в глазах Элен, устремленных на него, он
видел только жалость, смешанную с любопытством и страхом, как будто он был
выходцем из могилы.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг