следовательно, нет защитного покрова, который предохранял бы Луну, как
Землю, от небесных бомб. Но ведь тогда здесь очень небезопасно. Что, если
такая бомба-метеор в несколько сот тонн упадет на голову!
Я высказал свои опасения Тюрину. Он посмотрел на меня с улыбкой.
- Часть воронок вулканического происхождения, но часть, безусловно,
сделана падающими метеорами, - сказал он. - Вы опасаетесь, что один из них
может свалиться на вашу голову? Такая возможность, конечно, существует, но
теория вероятности говорит, что риск здесь немногим больше, чем на Земле.
- Немногим больше! - воскликнул я. - Много ли падает больших метеоров
на Землю? За ними охотятся, как за редкостью. А здесь, посмотрите, вся
поверхность изрыта ими.
- Это правда, - спокойно ответил Тюрин. - Но вы забываете об одном:
Луна уже давно лишена атмосферы. Существует она миллионы лет, причем так
как здесь нет ни ветров, ни дождей, следы от падения метеоров остаются
неизменными. И эти воронки - летопись многих миллионов лет жизни. Если
один большой метеор упадет на поверхность Луны раз в столетие, это уже
много. Неужто мы будем такими счастливчиками, что именно теперь, при нас,
упадет этот метеор? Я бы ничего не имел против, конечно, если только
метеор упадет не прямо на голову, а поблизости от меня.
- Давайте потолкуем о плане наших действий, - сказал Соколовский.
Тюрин предложил начать с общего осмотра лунной поверхности.
- Сколько раз я любовался в телескоп на цирк Клавиуса, на кратер
Коперника! - говорил он. - Я хочу быть первым астрономом, нога которого
ступит на эти места.
- Предлагаю начать с геологического исследования почвы, - предложил
Соколовский. - Тем более что видимая с Земли часть Луны еще не освещена
солнцем, а здесь наступило "утро".
- Вы ошибаетесь, - возразил Тюрин. - То есть вы не совсем точны. На
Земле сейчас видят месяц в его первой четверти. Мы можем объехать этот
"месяц" - восточный край Луны - за сорок пять часов, если пустим нашу
ракету со скоростью километров двести в час. Остановимся мы только на
Клавиусе и Копернике. Да кто тут начальник экспедиции: я или вы? -
закончил он, уже горячась.
Прогулка по "месяцу" заинтересовала меня.
- Почему бы нам, в самом деле, не посмотреть величайший цирк и кратер
Луны? - сказал я. - Их геологическое строение также представляет большой
интерес.
Геолог пожал плечами. На лунной поверхности, видимой с Земли,
Соколовский уже был однажды. Но если большинство за это путешествие...
- А вы не всходили на кратер? - с опаской спросил Тюрин.
- Нет, нет, - засмеялся Соколовский. - Человеческая нога еще не ступала
на него. Ваша будет первая. Я был "на дне" моря Изобилия. И могу
подтвердить, что это название оправдывает себя, если говорить о
геологических материалах. Я собрал там чудесную коллекцию... Ну, нечего
терять время. Ехать так ехать! Но только позвольте мне развить большую
скорость. На нашем авто мы можем делать тысячу и больше километров в час.
Так и быть, доставлю вас на Клавиус.
- И на Коперник, - сказал Тюрин. - Попутно мы осмотрим Карпаты. Они
лежат немного севернее Коперника.
- Есть! - ответил Соколовский и нажал рычаг.
Наша ракета дрогнула, пробежала некоторое расстояние на колесах и,
отделившись от поверхности, стала набирать высоту. Я увидел нашу большую
ракету, лежавшую в долине, затем яркий луч света ослепил меня: Солнце!
Оно стояло еще совсем низко над горизонтом. Это было утреннее Солнце,
но как оно не походило на то Солнце, которое мы видим с Земли! Атмосфера
не румянила его. Оно было синеватое, как всегда на этом черном небе. Но
свет его был ослепителен. Сквозь стекла окна я сразу почувствовал его
тепло.
Ракета уже поднялась высоко и летела над горными вершинами. Тюрин
внимательно всматривался в очертания гор. Он забыл о толчках,
сопровождающих перемену скоростей, и о своей философии. Сейчас он был
только астрономом.
- Клавиус! Это он! Я уже вижу внутри него три небольших кратера.
- Доставить прямо в цирк? - улыбаясь, спросил Соколовский.
- Да, в цирк. Поближе к кратеру! - воскликнул Тюрин. И вдруг запел от
радости.
Для меня это было так неожиданно, словно я услышал пение паука. Я уже
говорил, что у Тюрина был чрезвычайно тонкий голос, что, к сожалению,
нельзя сказать о его слухе. В пении Тюрина не было ни ритма, ни мелодии.
Соколовский лукаво посмотрел на меня и улыбнулся.
- Что? О чем вы? - вдруг спросил его Тюрин.
- Выискиваю место для посадки, - ответил геолог.
- Место для посадки! - воскликнул Тюрин. - Я думаю, здесь его
достаточно. Поперечник Клавиуса имеет двести километров. Треть расстояния
между Ленинградом и Москвой!
Цирк Клавиуса представлял собой долину, окруженную высоким валом. Тюрин
говорил, что высота этого вала семь километров. Это выше Альп, высота
Кордильеров. Судя по зубчатой тени, вал имеет неровные края. Три тени от
небольших кратеров протянулись почти через весь цирк.
- Самое подходящее время для путешествия по цирку, - сказал Тюрин. -
Когда Солнце над головой, на Луне невыносимо жарко. Почва накалена. Теперь
же она только нагревается.
- Ничего, выдержим и лунный день. Наши костюмы хорошо предохраняют и от
жары и от холода, - отозвался Соколовский. - Спускаемся. Держитесь крепче,
профессор!
Я тоже ухватился за кресло. Но ракета почти без толчка стала на колеса,
подпрыгнула, пролетела метров двадцать, снова упала, снова подпрыгнула и,
наконец, побежала по довольно ровной поверхности.
Тюрин просил подъехать к центру треугольника, образуемого тремя
кратерами.
Мы быстро направились к кратерам. Почва становилась все более неровной,
нас начало бросать из стороны в сторону, подкидывать на сиденьях.
- Пожалуй, лучше одним прыжком перенестись до места, - сказал геолог. -
Того и гляди, колеса поломаешь.
В этот момент мы почувствовали сильный толчок. Что-то под нами
крякнуло, и машина, осев набок, медленно потащилась по кочкам.
- Ну вот, я говорил! - воскликнул с досадой Соколовский. - Авария.
Придется выходить наружу и исправлять повреждение.
- У нас есть запасные колеса. Починим, - сказал Тюрин. - В крайнем
случае пешком пойдем. До кратеров осталось всего с десяток километров.
Надо одеваться!
Он поспешно вынул трубку и закурил.
- А я предлагаю закусить, - сказал Соколовский. - Уже пора завтракать.
Как ни торопился Тюрин, ему пришлось подчиниться. Мы наскоро
позавтракали и вышли наружу. Соколовский покачал головой: колесо было
совсем испорчено. Пришлось ставить новое.
- Ну, вы возитесь, а я побегу, - сказал Тюрин.
И он действительно побежал. Этакий-то кисель! Вот что значит научная
любознательность! Соколовский в удивлении развел руками. Тюрин легко
перепрыгивал через трещины в два метра шириной и только более широкие
обегал кругом. Половина его костюма, обращенная к солнцу, ярко блестела, а
другая почти пропадала в тени. Казалось, по лунной поверхности движется
необычайный урод, прыгая на правой ноге и размахивая правой рукой. Левая
рука и нога периодически сверкали узкой световой ленточкой - "месяцем"
освещенной части. Фигура Тюрина быстро удалялась.
Мы провозились с колесом несколько минут. Когда все было исправлено,
Соколовский предложил мне подняться на верхнюю открытую площадку ракеты,
где имелся второй аппарат управления. Мы тронулись в путь по следам
Тюрина. Сидеть на верху ракеты было интереснее, чем внутри. Я мог
обозревать все окрестности. Справа от нас - четыре тени гор исполосовали
ярко освещенную Солнцем долину. Налево - "горели" только вершины гор, а
подножья их тонули в лунных сумерках. С Земли эта часть Луны кажется
пепельного цвета. Горные цепи были более пологими, чем я ожидал. Мы ехали
по самому краю "месяца", то есть по линии "терминатора", как говорил
Тюрин, - границы света и тени.
Вдруг Соколовский легонько толкнул меня локтем в бок и кивнул головой
вперед. Перед нами была огромная трещина. Мы уже не раз с разбегу
перескакивали такие трещины, а если трещина оказывалась слишком широкой,
перелетали через нее. Вероятно, Соколовский предупредил меня перед
прыжком, чтобы я не свалился. Я вопросительно посмотрел на него. Геолог
прислонил свой скафандр к моему и сказал:
- Смотрите, наш профессор...
Я взглянул и увидел Тюрина, только что выскочившего из теневой полосы.
Он бежал, размахивая руками, вдоль длинной трещины навстречу нам.
Перепрыгнуть через трещину он не мог.
- Боится, что мы опередим его и первыми станем в центре цирка, - сказал
геолог. - Придется остановиться.
Едва ракета стала, Тюрин с разбегу вскочил на верхнюю площадку. Луна
решительно омолодила его.
Впрочем, я несколько преувеличиваю. Тюрин привалился ко мне всем телом,
и видно было, как его одежда судорожно приподнималась на груди. Старик
устал чрезвычайно.
Соколовский перед трещиной "нажал на педали". Произошел взрыв - ракета
рванулась вперед и вверх. В то же время у меня перед глазами мелькнули
ноги Тюрина. Утомление сказалось: он не успел крепко ухватиться за поручни
и был сброшен. Я увидел, как его тело, описав дугу, начало падать. Он
падал медленно, но со значительной высоты. У меня замерло сердце. Убился
профессор!..
А мы уже летели над широкой трещиной. Вдруг Соколовский круто повернул
ракету назад, отчего я сам едва не сорвался, и мы быстро спустились на
поверхность Луны невдалеке от Тюрина. Тюрин лежал неподвижно. Соколовский,
как человек опытный, прежде всего осмотрел его одежду - нет ли разрывов.
Малейшая дыра могла быть смертельна: мировой холод моментально превратил
бы тело профессора в кусок льда. К счастью, одежда была цела, только
испачкана черной пылью и немного поцарапана. Тюрин поднял руку, шевельнул
ногой... Жив! Неожиданно он поднялся на ноги и самостоятельно направился к
ракете. Я был поражен. Только на Луне можно падать так благополучно.
Взобравшись на свое место, Тюрин молча показал рукою вперед. Я заглянул в
стекло его скафандра. Он улыбался!
Через несколько минут мы были на месте. Профессор первым торжественно
сошел с ракеты. Он совершал обряд. Он священнодействовал. Эта картина
навсегда врезалась в мою память. Черное небо, испещренное звездами.
Синеватое Солнце. С одной стороны ослепительно яркие горы, с другой -
"висящие в пустоте" раскаленные добела горные вершины. Широкая долина
цирка, почти до половины покрытая тенью с зубчатым краем; на усыпанной
пеплом и пылью каменистой почве - уходящие вдаль следы колес нашей машины.
Эти следы на лунной поверхности производили особенно сильное впечатление.
У самого края тени мерно шагает фигура, похожая на водолаза, оставляя за
собой следы - следы ног человека! Но вот эта фигура останавливается.
Смотрит на кратеры, на нас, на небо. Собирает камни и складывает небольшую
пирамиду. Затем наклоняется и чертит пальцем на пепле: "ТЮРИН".
Эта надпись, сделанная на легком пепле пальцем руки, крепче рунических
надписей на земных скалах: дожди не смоют ее, ветры не занесут пылью.
Надпись сохранится на миллионы лет, если только случайный метеорит не
упадет на это место.
Тюрин удовлетворен. Мы вновь усаживаемся в наш экипаж и летим на север.
Солнце понемногу поднимается над горизонтом и освещает отдельные утесы
гор, лежащих на востоке. Однако как медленно катится оно по небу!
Снова прыжок над трещиной. На этот раз Тюрин предупрежден. Он цеплялся
руками за железные поручни. Я гляжу вниз. Ужасная трещина! Едва ли такие
существуют на Земле. Дна не видно - черно. А в ширину она несколько
километров. Бедная старушка Луна! Какие глубокие морщины на твоем лице!..
- Альфонс... Птолемей... Мы уже видали их, подлетая к Луне, - говорит
Тюрин.
Вдали я вижу вершину кратера.
Тюрин прижимает свой скафандр к моему - иначе мы не можем разговаривать
- и сообщает:
- Вот он!.. Коперник! Один из самых больших кратеров Луны. Его диаметр
больше восьмидесяти пяти километров. Самый же большой кратер на Земле - на
острове Цейлоне - имеет менее семидесяти километров ширины.
- В кратер. В самый кратер! - командует Тюрин.
Соколовский ставит ракету "на дыбы". Она круто взвивается вверх, чтобы
перелететь край кратера. С высоты я вижу правильный круг, в центре
которого возвышается конус. Ракета опускается у подножия конуса. Тюрин
соскакивает на поверхность и прыжками бежит к конусу. Неужели он хочет
взобраться на вершину? Так и есть. Он уже карабкается по крутым, почти
отвесным скалам и с такой быстротой, что самый лучший альпинист на Земле
не угнался бы за ним. На Луне лазить гораздо легче. Здесь Тюрин весит
десять - двенадцать килограммов. Это небольшой вес даже для его
ослабленных мышц.
Вокруг конуса, на некотором расстоянии от него, - каменный вал. Мне не
совсем понятно его происхождение. Если это камни, выброшенные некогда
извержением вулкана, тогда они были бы разбросаны по всему пространству и
не образовали бы такого правильного кольца.
Объяснение пришло совершенно неожиданно. Я вдруг почувствовал
сотрясение почвы. Неужто на Луне бывают "лунотрясения"? Я в недоумении
оглянулся на Соколовского. Тот молча протянул руку по направлению к пику:
с его вершины летели огромные скалы, дробясь по пути. С разгона эти скалы
докатились до вала.
Так вот в чем дело! На Луне нет ни ветров, ни дождей - разрушителей
земных гор. Но зато есть более опасный разрушитель - огромная разница
температур между лунной ночью и лунным днем. Две недели на Луне держится
около двухсот градусов холода, а две недели - около двухсот тепла. Разница
в четыреста градусов! Скалы не выдерживают и трескаются, как настывшие
стаканы, в которые налили кипятку. Тюрин должен это знать лучше меня. Как
же он неосторожен, предпринимая свою экскурсию на гору... Видимо,
профессор и сам понял это: прыгая с утеса на утес, он быстро спускается
вниз. Слева от него происходит новый обвал, справа - тоже. Но Тюрин уже
около него.
- Нет, нет! Я не отказываюсь от своей мысли, - говорит он, - но я
выбрал неудачное время. Восходить на лунные горы нужно или в конце лунного
дня или ночью. Пока довольно. Летим в океан Бурь, а оттуда - прямо на
восток, на другую сторону Луны, которую еще не видел ни один человек.
- Хотел бы я знать, кто выдумал эти странные названия, - сказал я,
когда мы двинулись в путь. - Коперник, Платон, Аристотель - это я еще
понимаю. Но что за океан Бурь на Луне, где никаких бурь не бывает? Море
Изобилия, где ничего нет, кроме мертвых камней, море Кризисов... каких
кризисов? И что это за моря, в которых нет ни капли воды?
- Да, названия не совсем удачны, - согласился Тюрин. - Впадины на
поверхности Луны, конечно, ложа бывших здесь когда-то океанов и морей. Но
их названия... Надо же было как-нибудь назвать! Вот когда открывали
маленькие планеты, то сначала называли их по установившейся традиции
именами древнегреческих богов. Скоро все имена были исчерпаны, а новых
планеток прибывало все больше и больше. Тогда прибегли к прославленным
именам людей: Фламмариона, Гаусса, Пикеринга и даже известных филантропов
вроде американца Эдуарда Тука. Так капиталист Тук приобрел в небе
земельные участки. По-моему, для мелких планет лучше всего номерная
система... А Карпаты, Альпы, Апеннины на Луне - это от скудости фантазии.
Вот я, например, придумал совершенно новые названия гор, вулканов, морей и
цирков, которые мы откроем на другой стороне Луны...
- Вы не забудете, конечно, и кратера Тюрина? - спросил, улыбаясь,
Соколовский.
- На всех хватит, - ответил Тюрин. - И кратер Тюрина, и море
Соколовского, и цирк Артемьева, если пожелаете.
Не прошло получаса, как Соколовский, "поддавший пару" нашей ракете,
доставил нас в океан Бурь. Ракетка опустилась на "дно" океана. Дно было
очень неровное. Кое-где поднимались высокие горы. Их вершины, возможно,
когда-то выдавались островами. Иногда мы опускались в глубокие долины, и
нас покрывала тень. Но совсем темно не становилось: отраженный свет падал
от вершин освещенных гор.
Я внимательно смотрел по сторонам. Камни отбрасывали от себя сплошные
длинные тени. Вдруг в одном месте я видел странную решетчатую тень - как
от полуразвалившейся корзины. Я указал не нее Соколовскому. Он тотчас же
остановил ракету, и я побежал к тени. По виду это был камень, но камень
необычайной формы: он напоминал часть позвоночного столба с ребрами.
Неужели мы нашли останки вымершего чудовища? Значит, на Луне существовали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг