расстроит.., все эти политические дрязги...
- В таком случае я должен вам осветить положение вещей. Дело идет уже
не о политических дрязгах, а об опасности, которая угрожает целой стране,
быть может, всему миру.
Готлиб рассказал Зауеру о необычайной войне между комитетом спасения
и Штирнером и о бесславном поражении "железного генерала".
Зауер слушал с возрастающим вниманием, прерывая иногда рассказчика
ругательствами по адресу Штирнера.
Эти реплики, видимо, очень нравились Готлибу.
- Я чрезвычайно доволен, - сказал Готлиб, окончив рассказ, - что вы,
кажется, так же мало расположены к Штирнеру, как и я. Каждый из нас имеет
свои причины ненавидеть Штирнера. Но вы с ним работали, были его правой
рукой, и я, признаюсь, опасался, что вы и сейчас на его стороне. Тогда моя
миссия не увенчалась бы успехом... Я послан комитетом, - собственно, это
была моя идея, - но я имею полномочия... Мне казалось, что вы единственный
человек, который может открыть тайну необычайного влияния Штирнера на
людей, тайну той силы, которою он обладает. В настоящее время большинство
ученых склоняется к тому, что Штирнер овладел тайной передачи мысли на
расстояние. Но секрет этой передачи не открыт. И если бы вы захотели.., вы
могли бы оказать нам огромную услугу.., и награда...
Зауер поднялся и в волнении прошел по комнате.
- Награда? Свалить этого изверга Штирнера - лучшая награда для меня!
В этот момент Зауер подумал об Эльзе.
Ему вспомнилась сказка о принцессе, попавшей в руки злого волшебника.
Штирнер - этот волшебник. А он, Зауер, рыцарь, который должен освободить
принцессу от чар. Освободить! Но как?..
- Я охотно помог бы вам, господин Готлиб, если бы хоть что-нибудь
знал наверное. Собственно говоря, у меня имеются только догадки. Насколько
мне известно, Штирнер до поступления на службу к вашему покойному дядюшке
занимался научной деятельностью в области изучения мозга и передачи мыслей
на расстояние. Он делал опыты над животными, и я сам видел, что эти
животные проделывали чудеса. Я лично думаю... - Зауер помолчал, как бы
колеблясь, затем продолжал, - что ваш дядюшка. Карл Готлиб, погиб не
естественной смертью... Это собака, бросившаяся под ноги старика в момент
приближения поезда, - пусть Штирнера не было в этот момент, - она могла
действовать по его внушению.
Рудольф Готлиб привстал и вытянул вперед голову. От волнения он
тяжело дышал.
- Я всегда думал, что в деле наследства скрыто преступление! -
воскликнул он. - Но почему вы не высказали своих подозрений во время
процесса? Больше того, на суде вы защищали интересы Эльзы Глюк...
Зауер пожал плечами.
- Я думаю, что я, как и все окружающие Штирнера, находился под
влиянием этого ужасного человека. Я не ученый и не знаю, каким путем
Штирнер внушает людям свои мысли. Но я думаю, что власть его ограничена
известным кругом воздействия. Сужу я об этом потому, что только здесь,
вдали от него, я почувствовал, как стал постепенно освобождаться от
какого-то гипноза, "размагничиваться" от того заряда, который, очевидно,
получен мною перед отъездом. Или Штирнер не достиг еще возможности
действовать на большие расстояния, или же он сделал мне, при моем отъезде,
недостаточно сильное внушение, и оно со временем ослабело.
- Вы правы, - сказал Готлиб. - Но Штирнер, по-видимому, непрерывно
совершенствуется, круг, сила и длительность его воздействия все
увеличиваются. И кто знает, может быть, уже завтра мы не будем в
безопасности и здесь.
Зауер вздрогнул.
- Опять? Опять подпасть под власть этого человека? Сделаться игрушкой
в его руках? Нет, лучше бежать на край света! А еще лучше уничтожить
Штирнера. Освободить себя и других!..
- И если это так, если тайна успеха Штирнера в этом, то бороться с
ним можно только равным оружием. Кто даст нам его?
Они молчали. Зауер что-то обдумывал.
- Да, вы правы, - сказал он. - Бороться можно только равным оружием.
Мне сейчас пришла мысль. Не может же быть, чтобы только один Штирнер
занимался разрешением проблемы о передаче мысли на расстояние. Надо
поискать среди ученых...
- Мы искали, - сказал Готлиб, - обращались к ученым, работавшим в
этой области. Но их так мало. Мы запрашивали одного итальянского ученого.
Он ответил, что то, что делает Штирнер, еще недоступно современной науке.
Или Штирнер гений в этой области, ушедший вперед, или тут что-нибудь иное.
- Но не один же итальянец...
- Мне приходилось читать об опытах еще одного ученого. Правда, он
даже не имеет профессорского звания.
- И потому вы не обратились к нему? - с иронией спросил Зауер.
- Признаюсь...
- А Штирнер разве гнет нас в дугу своим профессорским званием? Надо
непременно найти этого ученого! Нельзя упускать ни одного шанса.
Подумав немного, Зауер сказал:
- И нельзя упускать ни одной минуты. Вот что: я еду с вами, мы
разыщем этого ученого и послушаем, что он нам скажет. Да, еще одно.
Штирнер жил на вилле в Ментоне, это рядом. Надо заглянуть туда, не оставил
ли он после себя каких-нибудь следов.
Зауер быстро собрался в дорогу.
- Эмма, - сказал он, встретив жену на веранде, - я уезжаю.
- Надолго? - тревожно спросила Эмма.
- Не знаю, но думаю, что надолго. - Холодно простившись с нею, он
быстро вышел в сопровождении Готлиба.
А Эмма не знала, плакать ли о том, что Зауер покинул ее, или
радоваться, что он не лишил ее ребенка.
Зауер, имевший доверенность от Штирнера, беспрепятственно проник в
виллу Эльзы Глюк и внимательно осмотрел все помещение.
В одной из комнат, почти пустой, был найден огромный кусок
металлического сплава. На полу валялись обрывки проволочной спирали,
обломки фарфоровых изоляторов, клеммы, зажимы.
- Чистая работа! - сказал Готлиб, разглядывая сплавленную глыбу
металла. - Штирнер умеет прятать концы в воду. Ясно, что здесь стоял
какой-то аппарат. Но как удалось ему расплавить весь металл, не обуглив
даже пола?
- Ну что ж, нам здесь делать больше нечего, Готлиб. Едем искать
противоядное оружие. Где находится ваш недипломированный ученый?
- В Москве.
Глава 11
МОСКОВСКИЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Месяц спустя Зауер и Готлиб входили во двор-колодец на Тверской-
Ямской, недалеко от Триумфальных ворот. Шестиэтажные дома плотно
обступали асфальтированную площадку. Голоса игравших детей гулко
отдавались среди высоких стен.
- Кажется, здесь, - сказал Готлиб, просматривая номера квартир у
входной двери дома. - Идем, Зауер. Пока все идет хорошо.
- Фу, черт возьми, когда же кончится эта лестница? Удивительно, как
это могут люди жить без лифта! - ворчал Зауер, тяжело дыша. - Какой номер
квартиры?
- Двадцать девятый.
- А это двадцать пятый. Значит, на самый верх.
- Ничего, вам полезен моцион, вы слишком быстро полнеете, Зауер, -
сказал Готлиб и нажал кнопку.
Зауер был разочарован тем, что он увидел, войдя, наконец, к
Качинскому. Ни обстановка комнаты, ни сам изобретатель не соответствовали
тому, что представлял себе Зауер.
Он ожидал увидеть кабинет, заваленный и заставленный всякими
машинами, с тем беспорядком, который присущ изобретателям.
Жилище Качинского не напоминало лаборатории современного Фауста.
Это была небольшая комната, с широким венецианским окном. У окна
стоял большой письменный стол с пишущей машинкой. Другая машинка
помещалась на небольшом столике, примыкавшем к узкой стороне письменного
стола.
Эти машины, одна с русским, другая с латинским шрифтом, да небольшой
чертеж ветряного двигателя по системе Флетнера на стене у стола были
единственными неясными указателями характера работ владельца комнаты.
Над широким турецким диваном висела неплохая копия с картины Греза,
изображающая девушку с характерным "грезовским" наивно-лукавым выражением
глаз.
Зауер посмотрел на эту головку и поморщился. Ему вспомнилась Эмма. Он
сравнивал ее с грезовскими девушками, когда так неожиданно влюбился в нее.
Рядом с головкой Греза висели два пейзажа. На отдельном маленьком
столике помещалась чугунная статуэтка, изображавшая одну из конных групп
Клодта, стоящих в Ленинграде, на Аничковом мосту.
Небольшой буфет, шкаф с зеркалом, стол посреди комнаты, застланный
чистой скатертью, и несколько оббитых кожей стульев с высокими спинками
дополняли обстановку.
На всем лежала печать чистоты и аккуратности. И это тоже сбивало с
толку Зауера. Сидя в этой комнате, можно было представить, что находишься
в Берлине, Мюнхене, но никак не в Москве.
Совсем иначе представлял он себе и русского изобретателя. Эта порода
людей, по мнению Зауера, должна отличаться особыми чертами. Но перед
Готлибом и Зауером стоял скромный на вид, еще молодой человек, со светлыми
зачесанными назад волосами, светлыми глазами, гладко выбритым лицом,
правильным носом и со скульптурно очерченной линией рта. Он был одет в
темно-коричневую вельветовую блузу и брюки покроя галифе, заправленные в
сапоги с узкими голенищами.
Рядом с ним стояла жена, в белой блузке, радушная и приветливая.
"Уж не ошиблись ли мы?" - подумал Зауер. Но они не ошиблись. Гости
представились, и скоро завязалась оживленная беседа.
"И этот человек, - подумал Зауер, - быть может, обладает такой же
могучей силой, как Штирнер, но живет и выглядит так просто! Неужели он не
чувствовал соблазна использовать эту силу в личных интересах, как Штирнер?
Стать необычайно богатым, могущественным. Или здесь люди действительно
мыслят и чувствуют иначе?.."
Зауер постарался косвенно получить ответ на интересующий его вопрос.
- Скажите, - обратился он с шутливой улыбкой к жене Качинского, - а
вам не страшно иметь такого мужа, который может внушить окружающим все,
что ему захочется, вам, например?
Качинская удивленно подняла брови.
- Зачем? Что особенного он мне может внушить? Мне и в голову никогда
не приходила эта мысль. Для опытов у него есть лаборатория.
Качинский улыбнулся.
- Но все-таки это опасная сила, - сказал, несколько смутившись, Зауер.
- Как всякая другая, - ответил Качинский. - Нобель изобрел динамит,
для того чтобы облегчить человеческий труд в борьбе с природой - взрывать
гранит. А человечество сделало из этого изобретения самое страшное орудие
истребления. И огорченному Нобелю оставалось только учредить на
"динамитные доходы" премию мира, чтобы хоть немного искупить свой
невольный грех перед человечеством. Штирнер в этом случае не исключение.
Он только использовал эту новую силу в своих единоличных целях.
- Все зависит от того, в чьих руках находится топор, - продолжал
Качинский. - Один рубит им дрова, другой - человеческие головы. Опасность
такого использования предвиделась еще до того, как Штирнер бросил вызов
обществу. Когда первые мои опыты сделались известны широкой публике, меня
прямо осаждали взволнованные обыватели. Несколько женщин приходили ко мне
и уверяли, что злые люди уже подвергают их внушению на расстоянии. В
отчаянии эти несчастные просили меня спасти их от "злых чар". Одна из них
говорила мне, что какие-то студенты Харьковского университета так
"заряжают" ее электрическими токами, что, когда она проходит мимо железных
фонарных столбов, от нее с треском отлетает искра. "А когда я иду в
калошах и шелковой шляпе, - говорит она, - тогда искры нет. Что мне
делать? Я ложусь спать и чувствую, что электроволны наполняют меня, и
слышу голос:
"Теперь ты в нашей власти!" Я посоветовал ей накрываться шелковым
одеялом, а в руку брать металлический предмет, соединенный с трубами
отопления: заземлитесь, как в радиоприемнике. И она уверяла потом, что это
помогло ей. Как только она "заземлялась", ее "крючило", ток уходил в
землю. Она спокойно засыпала. Что мог я еще сделать? Это была просто
нервно- или душевнобольная. Несколько мужчин угрожали убить меня, если я
стану применять свое изобретение.
"Я не желаю, - кричал один из них, - чтобы вы начиняли мой мозг
вашими мыслями!"
- И они правы в своих опасениях, - сказал Готлиб, желая скорее
перевести разговор на практическую почву. - Ужасы, которые Штирнер сеет
вокруг себя...
- Да, да, я тоже предвидел эту возможность, - сказал Качинский, - и
поэтому я с самого начала работал в двух направлениях: над тем, как
усовершенствовать передачу мысли на расстояние и как оградить людей от
причинения им вреда.
- И что же, вам удалось это? - с интересом спросил Готлиб.
- Я думаю, что я разрешу задачу, - ответил Качинский.
- Позвольте мне задать один вопрос, - сказал Зауер. - Весь мир сейчас
говорит о передаче мыслей на расстояние. Но, к стыду моему, я не знаю, в
чем тут дело и почему только теперь вдруг люди открыли то, что,
по-видимому, должно было существовать всегда?
Качинский оживился, а Готлиб недовольно вздохнул. "Пойдет теперь теория,
когда надо действовать!" - подумал он.
- В кратких чертах дело сводится вот к чему: каждая наша мысль
вызывает ряд изменений в мельчайших частицах мозга и нервов. Эти изменения
сопровождаются электрическими явлениями. Мозг и нервы во время работы
излучают особые электромагнитные волны, которые расходятся во все стороны
совершенно так же, как и радиоволны.
- Но почему же мы до сих пор не могли мысленно разговаривать друг с
другом?
- Эти электроволны небольшой мощности и притом своеобразной природы.
Поэтому в другом сознании отмечается излученная кем-либо мысль только в
том случае, если эта мысль попадает в мозг, если можно так выразиться,
одинаково настроенный.
- Словом, если "приемник"-мозг может принимать волны той же длины,
какие посылает "передающая станция", то есть излучающий мозг?
- Совершенно верно. И случаи таких передач наблюдались давно между
близкими людьми. Но так как эти случаи невозможно было проверить и тем
более объяснить научно, то наука их чаще всего просто отрицала, тем более
что этими загадочными случаями пользовались всякие спириты, "телепаты",
теософы и прочие мистики, пытавшиеся на этих научно необъясненных фактах
доказать существование "духа", который может проявлять себя независимо от
тела. - Качинский сделал паузу и продолжал:
- Один из таких "таинственных" случаев и натолкнул меня самого
заняться вопросом о передаче мыслей на расстояние.
- Это интересно! - сказал Зауер. Готлиб в нетерпении повернулся на
стуле.
- Дело было в Тифлисе. Мой друг болел тифом в тяжелой форме, и я
часто навещал больного. Однажды я вернулся от него поздно ночью, потушил
огонь и лег в кровать. Пробило два часа. И вслед за боем часов я услышал
совершенно отчетливо звук.., как будто кто-то ложкой ударил несколько раз
о край бокала из тонкого стекла. "Кошка!" - подумал я и зажег свет. Но,
осмотрев комнату, я не нашел ни кошки, ни какого-либо стеклянного
предмета, который мог бы дребезжать. Я не придал значения этому случаю и
скоро уснул.
Наутро, войдя в дом друга, я увидал ту особую суету, которая без слов
сказала мне все. Друг мой умер в эту ночь. Его труп еще лежал в кровати, и
я стал помогать убирать его.
"Когда он умер?" - спросил я.
"Ровно в два часа ночи", - ответила его мать.
Подходя к кровати, я толкнул ногой тумбочку, на которой стояли
лекарства. Ложка, лежавшая в большом бокале тонкого стекла, повернулась, и
я услышал знакомый звук.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг