Юлия БЕЛЯЕВА, Евгений БЕНИЛОВ
В Бирмингeме обещают дождь
(вариант 2)
Я познакомился с Денисом Саломахой много лет назад, вскоре после того,
как тот появился в НИИАНе. Работали мы, однако, в разных лабораториях, да
и личных дел никогда не имели - так как он был комсольцем-активистом, а я
наоборот: читал исподтишка Солженицына, ездил на дачу академика Сахарова
пить водку с сахаровским сыном Димкой и вообще выражал свое недовольство
всеми доступными полубезопасными способами. В качестве комсомольского
работника Саломаха казался мне фигурой противоречивой: при вполне
соответствующей внешности (высокий, кровь с молоком детина) он имел
несколько странные манеры. Большую часть времени он пребывал в угрюмом и
нелюдимом состоянии, иногда сменявшемся доходящей до крайности, назойливой
общительностью. И что уж совсем нехарактерно для комсомольского вожака, он
был довольно сильным ученым и вполне мог сделать карьеру, не прибегая к
общественно-политическим трюкам... уж не знаю, зачем они ему понадобились.
Впрочем, наблюдал я его нечасто: в коридорах Института, несколько раз
на почему-то непрогулянных комсомольских собраниях и один раз, в течение
трех пропитанных алкоголем дней - на "картошке".
А когда грянула перестройка и комсомольские собрания вместе с поездками
на картошку стали достоянием истории, мои встречи с Саломахой стали и того
реже. В предпоследний раз я встретил его на почти безлюдном митинге уже
давно разрешенного и потому никому не нужного Демократического Союза, где
он спорил с каким-то недоделанным демократом о диктатуре пролетариата.
Обуреваемый удивлением, я остановился послушать, однако, в чем заключался
предмет разногласий, не уловил: оба вроде бы утверждали, что диктатура -
это плохо. На меня они не обратили ни малейшего внимания, из чего я сделал
вывод, что Саломаха меня не узнал.
В следующий, последний раз мы встретились в Англии в 93-ем году, где я
к тому времени жил и куда он, получив грант Королевского Математического
Общества, приехал на конференцию. Внешность он имел все еще импозантную,
однако выглядел несколько старше своих тридцати пяти лет, что
подчеркивалось одеждой (особенную жалость вызывала поддетая под пиджак
желтая душегрейка).
Саломаха подошел ко мне в первый же день конференции; к моему удивлению
оказалось, что он помнит меня во всех подробностях - за исключением разве
что строгача, который он же мне и влепил за прогулы комсомольских собраний.
О моих делах в Англии Саломаха тоже оказался осведомлен, так что мы,
главным образом, говорили о нем. В отличии от большинства комсомольских
боссов, в бизнес он почему-то не подался и продолжал заниматься наукой, а
на досуге развивал новую социальную теорию, в которой (помимо рабочих,
крестьян и буржуазии) фигируровал класс воров. Дабы смягчить классовый
антагонизм, я угостил его пивом; а уж после того, как я сочувственно
выслушал полный набор его жалоб на неправедность мира, отделаться от
Саломахи стало положительно невозможно. Он таскался за мною по пятам,
систематически не давая общаться с приехавшими из России старыми друзьями,
влезал с дурацкими разговорами и вообще всячески отравлял мое
существование. Периоды нелюдимости и общительности, между которыми он
колебался в прежние времена, скрестились теперь в один уродливый гибрид:
он говорил почти все время, но нес при этом не веселую беззаботную чушь, а
нечто угрюмо-агрессивное, направленное в адрес Ельцина, Жириновского,
демократов, коммунистов, мафии, Российской Академии Наук в целом и
директора НИИАНа академика Шаврентьева в частности.
Разговор, который я хочу описать, произошел вечером последнего дня
конференции.
Из Международного Центра Конвенций мы вышли около семи; перед нами
шумела плотная, как театральный занавес, пелена дождя и позади нее -
славный город Бирмингeм. Нас было четверо: вышеупомянутый Денис Саломаха,
обосновавшийся в Америке Леша Громов, моя бывшая однокашница Юлечка
Вторникова и я. Мы были слегка "подшофе" (что являлось результатом
конференционного банкета), однако душа просила еще - и мы решили заглянуть
в расположенный неподалеку паб. Сгрудившись вчетвером под два имевшихся
зонтика, мы прошли двести метров по вымощенной коричневым кирпичом дорожке
вдоль Гранд Канала и через пять минут уже сидели, попивая пиво и поедая
картофельные чипсы на втором этаже уютного английского кабачка. Несмотря
на проливной дождь, посетителей было много, но нам посчастливилось найти
свободный столик у окна; кругом шумели подогретые алкоголем и
предвкушением уикенда англичане.
Как это часто бывает в разговоре когда-то близких, но давно не
видевшихся друзей, беседа прыгала с темы на тему, вращаясь, в основном,
вокруг судеб наших коллег по НИИАНу: мы с Лешкой задавали вопросы,
остальные отвечали. Некоторое время обсуждался бывший директор Коршунов,
укравший у вверенного ему института триста тысяч долларов, - более всех
его ругала непримиримая в вопросах морали Юлечка Вторникова. Постепенно
тема была исчерпана; "Не-ет, друзья, - подвела черту своей любимой
присказкой Юлечка, - порядочный человек всегда остается порядочным и даже
не колеблется!"
- А я не согласен, - вдруг выпалил Саломаха.
- Не согласен с чем?... - приподняв бровь, поинтересовался Лешка Громов.
- С тем, что не колеблется, - Саломаха с мрачным хлюпаньем втянул в
себя пиво. - Колеблется. Я вот, к примеру... - он пожевал губами в поисках
подходящего слова, - ...в общем, как бы это сказать...
Наступила удивленная тишина.
- Ну что ты, Денис... - с приторной задушевностью подначил Громов, - в
каких-то мелочах ты, может, и колебался, но уж в серьезных-то случаях, я
уверен, поступал, как подсказывала совесть!
- Я про серьезный случай и говорю, - отвечал не оценивший сарказма
Саломаха. - И насчет совести своей тоже заблуждаться можно... - он
неопределенно махнул рукой и умолк.
Под потолком паба клубился табачный дым; игравшая в смежном зале
ритмичная танцевальная музыка - в отличие от занавесок на окнах -
оставляла впечатление стерильной.
- Да ты, наверное, пьяный был, - предположил Лешка с фальшивым
сочувствием. - Спьяну иной раз такое выкинешь - сам потом не веришь!
- Нет, трезвый, как стеклышко, - Саломаха недоуменно наморщил лоб,
словно чему-то удивляясь. - То есть, началось-то оно спьяну, но потом...
Это, вообще-то, долго рассказывать...
- А нам торопиться некуда, - находчиво парировал Громов.
Я откинулся на стуле, приготовясь слушать. (Саломаху было немного жаль:
парень шел в расставленную ему ловушку, задрав хобот и размахивая похожими
на лопухи ушами.)
- Однажды я спьяну полез к одной... даме. В нашей комнате сидела, -
Саломаха неуверенно огляделся по сторонам. - Это было давно, еще до
НИИАНа, - он неопределенно махнул рукой куда-то за плечо. - Короче, в
здравом уме я бы к ней никогда...
- Что, такая крутая? - поинтересовался Лешка.
- Наоборот, - отвечал Саломаха, - невзрачная такая, домохозяйка... не
особо молодая, не особо красивая - что называется, приличная женщина, - он
неприятно осклабился. - И что мне вдруг вступило? Праздник, помнится,
какой-то был... на работе праздновали. Она к тому времени уходить
собралась.
Пошла, значит, к нам в комнату пальто надевать - а я за ней.
Он окинул взглядом окружающих и опустил глаза в свой стакан.
- Пьян был ужасно - и почему-то совершенно не сомневался, что она мне
не откажет: ну чем я не хорош для такой тетки? - он неловко развел руками.
- Она типа увещевать меня пыталась, а я ни черта не понимал, лез внаглую...
Короче, пока она меня отпихивала - я член достал и ей в руку сунул.
Смотри мол, как я тебя хочу!...
Я поперхнулся пивом и стал мучительно откашливаться. Юлечка Вторникова
сидела как ни в чем не бывало - только покраснела немного и иронически
улыбалась.
- И как она до него дотронулась, по ней - как током... - Саломаха
усмехнулся каким-то своим мыслям. - Задрожала аж и выгнулась вся!
- А у тебя, Денис, член большой? - полюбопытствовал Лешка, с трудом
сдерживая смех.
- Не маленький, - угрюмо отвечал Саломаха.
- Тогда нормальная реакция, - авторитетно покивал Громов. - Дальше баба
должна в объятия твои падать.
- Вот она и упала, - согласился Саломаха. - Правда не в объятия. Пока я
соображал, что к чему, она хлоп на колени... - он покосился на Юлю, - ...в
общем, стала меня французским способом любить. Я только успел на стенку
облокотиться.
- Молодец домохозяйка! - уважительно заметил Лешка.
- Короче, ахнуть я не успел, как... э-э... кончилось все. Тут она меня
легонько отпихнула, в урну этак брезгливо сплюнула и говорит: "Пить надо
меньше!" А пока я мысли собирал, она хвать свое пальто и по коридору
"цок-цок-цок"...
- Действительно интересная история! - одобрила Юлечка. - И мораль какая
оригинальная: "Пить надо меньше"... кто бы подумал? - она повернулась ко
мне. - А не выпить ли нам по этому поводу еще пивка - а, Женечка?
- Это только начало истории, - сказал Саломаха, не отрывая взгляда от
своего (теперь уже пустого) стакана. - Сразу-то я и не подумал ничего,
штаны застегнул и поплелся назад. Зато на другой день, когда проспался,
думаю:
"Мама родная! Как же я теперь с ней работать буду? Она, небось, на
какие-то новые отношения рассчитывает, а я ни сном, ни духом..." Надо,
думаю, с ней как-то объясниться - типа извиниться там...
- Во дурак! - неодобрительно покачал головой Лешка. - Зачем извиняться,
если она тебе дала? Вот если б не дала, тогда, конечно - а так только
женщину обидишь!
- Да уж какие там обиды... - Саломаха повертел в пальцах картонную
подставку из-под своего стакана. - Короче, прихожу я на работу - а тетка
эта на меня ноль реакции. Не то, чтобы в сторону смотрит или, там, не
разговаривает - а просто ведет себя, как обычно, словно и не было между
нами ничего! Был бы я поумнее - тоже бы спустил это дело на тормозах, а
тут - завелся: значит, я переживаю, а ей - тьфу? И потом: кабы не боялся
я, что она на меня всерьез глаз положит, то был бы непрочь дело это
повторить...
- Богатый букет эмоций! - похвалил Лешка.
Саломаха покивал с серьезным видом.
- И вот когда народ из нашей комнаты на обед разбежался, а она еще
какую-то работу заканчивала, подошел я к ней и начал что-то мычать. И...
это надо было видеть: я стою, она сидит, но при этом умудряется сверху
вниз на меня посмотреть - типа строгая учительница на хулигана - и
говорит: "Тем, что я вам вчера сказала, тема исчерпывается!"
- Что, на вы? - восхитился Лешка.
- На вы, железно, и по отчеству! Говорит: "Я, Денис Аркадьевич, вчера
даже растерялась - не на помощь же звать! Вы были совершенно невменяемы!"
Что ей на это скажешь?... я и отвалил.
- ...но эмоции стали еще богаче! - услужливо подсказал Лешка.
- Ну, да!... Зло меня разобрало: она, понимаешь, мой член... - Саломаха
поперхнулся и опять искоса посмотрел на Юлю. - ...и я ж хожу, как
оплеванный! Главное, помню ведь, как она тогда задрожала и выгнулась - а
теперь говорит, что просто от меня, пьяного придурка побыстрее отвязаться
хотела! Ну, думаю, погоди, ты у меня сама еще попросишь!...
- Эт' правильно! - компетентно поддержал Лешка. - На место их надо
ставить, зараз, чтоб знали!... Ну, и дальше что?
- Поначалу ничего. Потому что держалась она так... э-э... официально -
не подъедешь. Смотрела на меня, как на пустое место, говорила только о
работе, а комплимент скажешь - презрительно улыбнется и все... у меня
только уши краснели. Одним словом, не подступишься. Время, понимаешь,
идет, а толку - ноль. Через неделю я только о том думать мог, как ее
трахнуть... и никакого просвета!
Лицо Саломахи порозовело, на лбу выступила легкая испарина. Он глубоко
вздохнул и помассировал руками веки.
- Тут-то я и вспомнил, как она сказала: "Не на помощь же звать..."
Думаю: если в тот раз не позвала, то и в другой не позовет - главное, в
угол ее загнать, заразу! А тут, как на грех, в один прекрасный день слышу,
как шеф просит ее к нему домой съездить за каким-то отчетом. Мол требуется
позарез, а самому времени нет... и дома никого - подвезти некому. Дал он
ей ключ, как доехать, объяснил. Тут меня и осенило: только она ушла, я из
Института выскочил, такси поймал и к шефу. Спрятался во дворе за
кустиками, жду.
Саломаха сделал драматическую паузу.
- День, помнится, был прекрасный: весна, солнышко, почки набухают...
время - часа три примерно. Ну, минут через двадцать появляется эта
дама, заходит в подъезд... а я за ней. Поднимаюсь на лифте (начальник наш
на последнем этаже жил, дверь квартиры - рядом с лестницей на чердак),
звоню - открывает она и, понятное дело, глаза на лоб. А я: "Шеф вдогонку
послал, - (а сам задыхаюсь, будто от метро бежал), - велел кроме отчета
еще и книжку одну захватить". Ну, она фыркнула недоверчиво, в сторону
нехотя отошла... а я прямо в кабинет. И только она вслед за мной туда
заходит, я и говорю:
"Извините, мадам, но только никакую книгу мы забирать не будем, а будем
продолжать то, что так успешно с вами однажды проделали!" - и раздеваться
начинаю.
Я опять посмотрел на своих друзей: оба подались вперед и внимательно
слушали. Шумевшие вокруг англичане тактично отошли на второй план,
шумевший за окном дождь стал почти неслышен.
- Она аж глаза вытаращила, говорит: "И вы так в себе уверены?" А я мол
конечно, я вас так просто отсюда не выпущу. И тут до меня дошло, что назад
пути нет! Понимаете?... Я ее и в самом деле не мог выпустить! Иначе потом
не то, что ей в глаза - в зеркало не смог бы посмотреть! Получилось, что я
не ее, а себя в угол загнал, и должен был теперь ее трахнуть, чего бы это
ни стоило.
Саломаха достал из кармана неожиданно чистый носовой платок, отер со
лба пот и глубоко вздохнул.
- Я больше всего на то надеялся, что в прошлый раз ей самой захотелось
- наверное, и сейчас захочется, если постараться. Главное, не сдаваться,
добиваться любой ценой, и тогда потом все будет нормально. Ну, она на
секунду растерялась, но тут же спохватилась, брови презрительно подняла и
со своим видом учительским говорит: "Вот еще! Да я просто уйду и вас
спрашивать не стану!" - и к двери, обойти меня пытается. Ну а я ее,
естественно, руками прихватываю - а она мне, естественно, по морде. Я на
это внимания не обращаю, прижимаю покрепче и давай блузку расстегивать...
А она - прямо кошка дикая, я не ожидал даже: заехала мне кулаком - ну, это
еще ничего: какие там у нее кулаки! - а вот ногти были длинные и острые,
так что пришлось руки заломить. Дальше - больше: кусается, коленкой
попыталась двинуть - чуть не попала, в самом деле. И главное, все это
молча, шипит только сквозь зубы и рвется, как дикий зверь... В какой-то
момент чуть в коридор не прорвалась, стул мне под ноги опрокинула. Ну, я
догнал, заволок обратно и на диван завалил. Она - когтями мне в лицо...
едва увернулся, по плечу проехала. И тут - не знаю, как это получилось...
не сдержался, что ли - в общем, я ее ударил - раз, другой... и так от
этого завелся - просто до темноты в глазах! Да еще эта установка моя -
любой, мол, ценой... Я, понимаешь, ждал, что уже вот-вот, что еще немного,
и она сдастся, ослабеет, и я снова почувствую эту ее дрожь... Но она никак
не слабела - а я, чем дальше заходил, тем больше понимал, что назад пути
нет - и тем больше злился! Вот ведь баба была: трепыхаться не перестала,
даже когда ей и терять-то стало нечего - я от этого совсем озверел! В
глазах красный туман, об установках уже знать не знаю, ведать не ведаю, а
добиться одного хочу:
чтобы сдалась, наконец, и закричала - если не от наслаждения, так хотя
бы от боли!...
Саломаха на секунду остановился, не сводя расширенных зрачков со своих
вцепившихся в стол пальцев, коротко вздохнул и тихо закончил:
- В конце концов она закричала.
Мы молчали. Вновь стали слышны разговоры посетителей и шум дождя.
Саломаха резко вскинул голову, но не встретил ни одного ответного
взгляда.
- Потом очухался я, туман этот в глазах пропал... Смотрю - она без
сознания. На руках, где я держал, синяки черные наливаются. Глаз подбит,
юбка задрана, белье - в клочья, кровь повсюду... Короче, картинка из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг