еще такое сказывают, будто она узоры да расцветку иным показала. И про
Панкрата упомянули, - сам-де сказывал, что расцветку на ноже из
Веселухина ложка принес. Немцы давай и об этом доискиваться. По счастью
еще, что Панкратова расцветка им не потянулась. Не видно, дескать, в
котором месте синий цвет кончается, в котором голубой. Ну, все-таки
спрашивают:
- Сколько платиль Виселук за такой глюпый расцветка?
Панкрат на тех допросах отмалчивался, а тут за живое взяло.
- Эх, вы, - говорит, - слепыши! Разве можно такое дело пятаком
али рублем мерить? Столько и платил, сколько маялся. Только вам того не
понять, и зря я с вами разговариваю.
Сказал это и опять замолчал. Сколько немцы ни бились, не могли
больше от Панкрата слова добыть. Стоит белехонек, глаза вприщур, а сам
ухмыляется и ни слова не говорит. Немцы кулаками по столу молотят, ноги
оттопали, грозятся всяко, а он молчит.
Ну, все-таки на том, видно, решили, что Веселухи никакой нет, и
той же зимой стали подвозить к ложку бревна и другой матерьял. Как
только обтаяло, завели постройку. Место от кустов да деревьев широко
очистили, траву тоже подрезали и, чтоб она больше тут не росла, речным
песком эту росчисть засыпали. Рабочих понагнали довольно и живехонько
построили большущий сарай на столбах. Пол настлали из толстенных плах, а
столы, скамейки и табуретки такие понаделали, что не пообедавши с места
не сдвинешь. На случай, видно, чтоб не заскакали, ежели Веселуха
заявится.
В заводе тоже по этому делу старались: лодки готовили. Большие
такие. Человек на сорок каждая.
Ну, вот. Как все поспело, начальство-то оравой и поплыло на
лодках к Веселухину ложку. Дело было в какой-то праздник, не то в
троицу, не то - в семик. Нашего народу по этому случаю в ложке
многонько. Песни, конечно, поют, пляшут. Девчонки, как им в обычае,
хоровод завели. Однем словом, весна. Увидели, что немцы плывут,
сбежались на берег поглядеть, что у них будет.
Подъехали немцы, скучились на берегу и давай истошным голосом
какое-то свое слово кричать. По-нашему выходит похоже на "дритатай".
Покричали-покричали это "дритатай", да и убрались в свой сарай. Что там
делается, народу не видно, потому сарай хоть с окошками, да они высоко.
Видно, неохота было немцам свое веселье нашим показывать.
Наши все-таки исхитрились, пристроились к этим окошечкам, сверху
глядели и так сказывали. Сперва, дескать, немцы-мужики пиво пили да
трубки курили, а бабы да девки кофием наливались. Потом, как все
надоволились, плясать вроде стали. Смешно против нашего-то. Толкутся
друг против дружки парами, аж половицы говорят. Мужики стараются один
другого перетопнуть, чтоб, значит, стукнуть ногой покрепче. У баб своя
забота, как бы от поту хоть маленько ухраниться. Все, конечно,
гологруды, голоруки, а комар тоже свое дело знает. По весенней поре
набилось этого гнуса полнехонек сарай, и давай этот комар немок
донимать. Наши от гнуса куревом спасаются, да на воле-то его, бывает, и
ветерком относит. Ну, а тут комару раздолье вышло. Тоже и одежа наша
куда способнее. Весной, небось, никто голошеим да голоруким в лес не
пойдет, а тут на-ко приехали наполовину нагишом! Туго немцам пришлось,
только они все-таки крепятся-желают, видно, доказать, что комар им -
тьфу. Только недаром говорится, что вешний гнус не то что человека -
животину одолеет. Невтерпеж и немцам пришлось. Кинулись к своим лодкам,
а там воды полно. Стали вычерпывать, а не убывает. Что такое? Почему?
Оказалось, все донья решетом сделаны. Какой-то добрый человек
потрудился, - по всем лодкам напарьей дыр понавертел. Вот те и
"дритатай".
Пришлось немцам кругом пруда пешком плестись. Закутались,
конечно, кто чем мог, да разве от весеннего гнуса ухранишься. А на
дороге-то еще болотина приходится. Ну, молодяжник наш тоже маленько
позабавился, - добавил иным немцам шишек на башках.
Долго с той поры немцы в сарае не показывались. Потом
насмелились все-таки, на лошадях приехали, и телеги своей, немецкой
работы. Тяжелые такие, в наших краях их долгушами прозвали.
Время как раз середка лета, когда лошадиный овод полную силу
имеет. На ходу да по дорогам лошади еще так-сяк терпят, а стоять в лесу
в такую пору не могут. Самые смиренные лошаденки, и те дичают, бьются на
привязи, оглобли ломают, повода рвут, себя калечат.
Пришлось лошадей распрягать, путать да куревом спасать. Ну,
немцам, которые на барском положении приехали, до этого дела нет, -
понадеялись на своих кучеров, а те тоже к этому не привычны. В лес едут
на целый день, а ни пут, ни боталов не захватили. Пришлось припутывать
чем попало и пустить вглухую, без звону значит. Занялись костром, а тоже
сноровки к этому не имеют.
Остальные немцы опять покричали свое "дритатай" и убрались в
сарай. Там все по порядку пошло. Напились да толкошиться стали, плясать
то есть по-своему, а до лошадей да кучеров им и дела нет.
Лошади бьются, понятно. Путы поизорвали. Иные с боков обгорели,
потому как эти немецкие кучера вместо курева жаровые костры запалили.
Тут еще опять добрый человек нашелся: по-медвежьи рявкнул. Лошади,
известно, вовсе перепугались - да по лесу. Поищи их вглухую-то, без
боталов! Пришлось не то что кучерам, а и всем немцам из "Дритатая" по
лесу бродить, да толку мало. Половину лошадей так найти и не могли. Они,
оказалось, домой с перепугу убежали. А немцы - видно, про запас от
комаров - много лишней одежи понабрали. Им и довелось либо эту одежу на
себе тащить, либо в свои долгуши, заместо лошадей запрягаться. На своем,
значит, хребте испытали, сколь эта долгуша немецкой выдумки легка на
ходу. Ну, а как по лесу за лошадями бегали, наш молодяжник тоже этого
случаю не пропустил. Не одному немцу по хорошему фонарю поставили:
светлее, дескать, с ним будет.
Солоно немцам эта поездка досталась. Долго опять в своем сарае
не показывались. В народе даже разговор прошел: не приедут больше. Ну,
нет, не угомонились. В осенях приплыли опять на лодках. Сперва покричали
на берегу свое "дритатай", потом пошли в сарай. У лодок на этот раз
своих караульных оставили. В сарае веселье по порядку пошло. Насосались
пива да кофию и пошли толкошиться друг перед дружкой. Радехоньки, что
комара нет и не жарко - толкутся и толкутся, а того не замечают, что
время вовсе к вечеру подошло. Наш народ, какой в тот день на ложке был,
давно поразъехался, а у немцев и думки об этом нет. Только вдруг
прибежали караульные, которые при лодках поставлены, кричат:
- Беда! Волки кругом!
Время, видишь, осеннее. Как раз в той поре, как волку стаями
сбиваться. На человека в ту пору зверь еще наскакивать опасается, а к
жилью по ночам вовсе близко подходит. Кому запозднится в лесу али на
пруду случится, тоже от тех не отходит. Сидит близко, глаз не спускает,
подвывает да зубами ляскает: дескать, съел бы, да время не пришло.
Ну, вот, выскочили немцы из сарая. Глядят - вовсе темно в лесу
стало. Народу нашего по ложочку никем-никого. В одном месте костерок
светленько так горит, а людей тоже не видать. А из лесу со всех сторон
волчьи глаза.
Немцам, видно, не потянулись фонари да шишки, какие им наш
молодяжник добавлял в те разы. Вот немцы и оборужились: прихватили не то
для острастки, не то для бою пистолетики. Испугались волков, да и давай
из этих пистолетиков в лес стрелять, а это уж испытанное дело: где один
волк был, там пятерка обозначится. Набегают, что ли, на шум-то, а только
это завсегда так.
Немцы, конечно, и вовсе перепугались, не знают, что делать. А
тут еще у костерка женщина появилась. К огню-то ее хорошо видно. Из себя
пригожая, одета цветисто. В одной руке стакан граненого хрусталя, в
другой штоф зеленого стекла.
Стоит эта бабенка, ухмыляется, потом кричит:
- Ну, дубоносые, подходи моего питья отведать. Погляжу, какое
ваше нутро в полном хмелю бывает.
Немцы стоят, как окаменелые, а бабенка погрозилась:
- Коли смелости не хватает ко мне подойти, волками подгоню.
Свистну вот!
Немцы тут в один голос заорали:
- То Виселук! Ой, то Виселук!
В сарай все кинулись, а там немецкие бабы-девки визгом исходят.
Двери в сарай заперли крепко-накрепко да еще столами-скамейками для
верности завалили и целую ночь слушали, как волки со всех сторон
подвывали. Наутро выбрались из сарая, побежали к лодкам, а добрый
человек опять потрудился - все донья напарьей извертел, плыть никак
невозможно.
Так немцы эти лодки тут и бросили и в сарай свой с той поры
ездить перестали. На память об этом немецком веселье только этот сарай
да лодки-дыроватки и остались. Да вот еще слово немецкое, которое они
кричали, к месту приклеилось. Нет-нет и молвят:
- Это еще в ту пору, как немцы на Веселухином ложке свой
"дритатай" устроить хотели, да Веселуха не допустила.
На Панкрата немцы, сказывают, еще наседали, будто он все это
подстраивал. К главному управителю потащили, горного исправника
науськивали, да не вышло.
- Комаров, - говорит, - не наряжал, с оводами дружбу не веду,
волков не подговаривал. Кто немцев по кустам бил - пусть сами битые
показывают. Только работа не моя. От моей-то бы тукманки навряд ли кто
встал, потому - рука тяжелая, боюсь ее в дело пускать. Кто дыры в лодках
вертел да медведем ревел, тоже не знаю. В те праздники на Таганаях был.
Свидетелей поставить могу.
Тем и отошел, а сарай долго еще место поганил. Ну, потом его
растащили помаленьку. Опять хороший ложок стал.
Опубликован впервые в 1943 году (сборник "Сказы о немцах", Свердлгиз,
1943 г. и журнал "Новый мир", © 11, 1943 г.), хотя был написан еще в 1942
году. Взыскательный автор много и упорно работал над сказом, добиваясь
ясности построения, чеканной лепки образов. "Веселухин ложок" - первый
сказ из цикла, посвященного оружейникам, литейщикам, чеканщикам. Здесь,
как и в сказах о камнерезах и о "первых добытчиках", еще наличествует
фантастический элемент. В повествование вплетен сказочный образ "молодухи
Веселухи", которая олицетворяет радостную красоту русской природы и
веселую, яркую выдумку мастера-чеканщика, вдохновленного этой красотой на
творческие поиски. В последующих сказах этого цикла, таких, как "Иванко
Крылатко" (1943), "Чугунная бабушка" (1943), "Коренная тайность" (1945),
"Алмазная спичка" (1945), преобладает реалистическая основа событий.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 04.07.2005 13:21
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг