конца камня да тут и притаилась, сторожит будто, а сама на Андрюху
поглядывает:
- Тут, дескать, выйдет. Некуда больше.
Подождал маленько Андрюха, - опять по низу камня чутешная щелка прошла,
потом раздаваться стала. В другом-то конце из-под камня ящерка головенку
высунула, оглядывается, где та - другая-то, а та прижалась, не шевелится.
Выскочила ящерка, другая, и скок ей на хребетик - поймала, дескать! - и
глазенками блестит, радуется. Потом обе убежали. Только их и видели. Как
показали Андрюхе, в котором месте заходить, в котором выходить. Оглядел еще
раз камень. Целехонек он, даже званья нет, чтоб где тут трещинка была.
"Ну-ко, - думает, - попытаю еще раз".
Уперся опять в том же месте в камень, он и повалился на Андрюху. Только
Андрюха на это безо внимания - вниз глядит. Там лестница открылась, и
хорошо, слышь-ко, улаженная, как вот в новом барском доме. Ступил Андрюха на
первую ступеньку, а обе ящерки шмыг вперед, как дорогу показывают.
Спустился еще ступеньки на две, а сам все за камень держится, думает:
"Отпущусь - закроет меня. Как тогда в потемках-то?"
Стоит, и обе ящерки остановились, на него смотрят, будто ждут. Тут
Андрюха и смекнул:
"Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое
дело".
Ну, тут он и решился. Смело пошел, и как голова ниже щели пришлась,
опустился рукой от камня. Закрылся камень, а внизу как солнышко взошло -
все до капельки видно стало.
Глядит Андрюха, а перед ним двери створные каменные, все узорами
изукрашенные, а вправо-то однополотная дверочка. Ящерки к ней подошли - в
это, дескать, место. Андрюха отворил дверку, а там - баня. Честь-честью
устроена, только все каменное. Полок там, колода, ковшик и протча. Один
веничек березовый. И жарко страсть - уши береги. Андрюха обрадовался. Хотел
первым делом ремки свои выжарить над каменкой. Только снял их - они куда-то
и пропали, как не было. Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и
одежи на спицах сколь хошь навешано. Всякая одежа: барская, купецкая,
рабочая. Тут Андрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку -
весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел - отдышался. Оделся потом
по-рабочему, как ему привычно. Вышел из баньки, а ящерки его у большой двери
ждут.
Отворил он - что такое? Палата перед ним, каких он и во сне не видал.
Стены-то все каменным узором изукрашены, а посередке стол. Всякой еды и
питья на нем наставлено. Ну, Андрюха уж давно проголодался. Раздумывать не
стал, за стол сел. Еда обыкновенная, питье не разберешь. На то походит,
какое он из туесочка-то пил. Сильное питье, а не хмелит.
Наелся-напился Андрюха, как на самом большом празднике либо на свадьбе,
ящеркам поклонился:
- На угощенье, хозяюшки!
А они сидят обе на скамеечке высоконькой, головенками помахивают:
- На здоровье, гостенек! На здоровье!
Потом одна ящерка - поменьше-то - соскочила со скамеечки и побежала.
Андрюха за ней пошел. Подбежала она ко кровати, остановилась - ложись,
дескать, спать теперь! Кровать до того убранная, что и задеть-то ее боязно.
Ну, все ж таки Андрюха насмелился. Лег на кровать и сразу уснул. Тут и свет
потух.
А на Гумешках тем временем руднишный надзиратель переполошился.
Заглянул утром в забой, - жив ли прикованный, - а там одна цепь.
Забеспокоился надзиратель, запобегивал:
- Куда девался? Как теперь быть?
Пометался-пометался, никаких знаков нет, и на кого подумать - не знает.
Сказать начальству боится - самому отвечать придется. Скажут - плохо
глядел. Вот этот руднишный надзиратель и придумал обрушить кровлю над тем
местом. Не шибко это просто, а исхитрился все ж таки, - кое с боков
подгреб, кое сверху наковырял. Тогда и по начальству сказал. Начальство,
видно, не крепко в деле понимало, поверило.
- И то, - говорит, - обвал. Вишь, как его задавило, чуть цепь видно.
Надзиратель, конечно, поет:
- Отрывать тут не к чему. Кровля вон какая ненадежная, руды настоящей
давно нет, а мертвому не все ли равно, где лежать.
Руднишные видели, конечно, - подстроено тут, а молчали.
"Отмаялся, - думают, - человек. Чем ему поможешь?" Так начальство и барину
сказало:
- Задавило, дескать, того, Соленого-то, который нарочно в печи козлов
посадил.
Барин и тут свою выгоду не забыл:
- Это, - говорит, - его сам бог наказал. Надо про эту штуку попам
сказать. Пущай народ наставляют, как барину супротивничать.
Попы и зашумели. Весь народ про Андрюху-то узнал, что его кровлей
задавило. Пожалели, конечно:
- Хороший парень был. Немного таких осталось.
А он что? После бани-то спит да спит. Тепло ему, мягко. День проспал,
два проспал, на другой бок перевернулся да пуще того. Выспался все ж таки и
вовсе здоровый стал, будто не хворал и в руднике не бывал. Глядит - стол
опять полнехонек, и обе ящерки на скамейке сидят, поглядывают. Наелся,
напился Андрюха, ящеркам поклонился, да и говорит:
- Теперь не худо бы барину Турчанинову за соль спасибо сказать.
Подарочек сделать, чтоб до слез чихнул.
Одна ящерка - поменьше-то - сейчас соскочила со скамейки и побежала.
Андрюха за ней. Привела его ящерка к другой двери. Отворил, а там тоже
лестница, в потолок идет. На потолке скобочка медная, как ручка. Андрюха,
понятно, догадался, к чему она. Поднялся по лестнице, повел эту скобочку,
выход и открылся. Вышел Андрюха на горушечку, а время, глядит, к вечеру -
солнышко на закате.
"Это, - думает, - мне и надо. Схожу по потемкам на рудник. Может,
повидаю кого, узнаю, как у них там и в заводе что".
Пошел потихоньку. Сторожится, конечно, как бы его не увидели, кому не
надо. Подобрался к руднику, за вересовым кустом притаился. Людей у руды
много, а подходящего случаю не выходит. Либо грудками копошатся, либо не те
люди. Темненько уж стало. Тут и отбился один, близко подошел. Парень
простоватый, а так надежный. Вместе с Андрюхой у печей ходил, да тоже на
Гумешки попал. Андрюха и говорит ему негромко:
- Михайло! Иди-ко поближе.
Тот сперва пошел на голос, потом остановился, спрашивает:
- Кому надо?
- Иди, - говорю, - ближе.
Михайло еще подался, а уж, видать, боится чего-то. Андрюха тогда и
выглянул из-за куста, показаться хотел, чтоб он не сомневался. Михайло
сойкнул да бежать. Как нарочно в ту пору еще бабеночку одну к тому месту
занесло. Она тоже Андрюху-то увидала. Визг подняла - уши затыкай.
- Ой, батюшки, покойник! Ой, покойник!
Михайло тоже кричит:
- Андрюху Соленого видел! Как есть такой показался, как до рудника был!
Вон за тем кустом вересовым!
В народе беспокойство пошло. Побежали которые с рудника, а начальство
вперед всех. Другие говорят;
- Надо поглядеть, что за штука!
Пошли тулаем, а так Андрюхе неладно показалось.
"Покажись, - думает, - зря-то, а мало ли кто в народе случится".
Он и отошел подальше в лес. Те побоялись глубоко-то заходить,
потолклись около куста, расходиться стали.
Андрюха тут и удумал. Обошел Гумешки лесом да ночью прямо на медный
завод. Увидели его там - перепугались. Побросали все, да кто куда.
Надзиратель ночной с перепугу на крышу залез. На другой день уж его сняли -
обеспамятел вовсе... Андрюха и походил у печей-то, опять все наглухо
заморозил да к барину.
Тот, конечно, прослышал о покойнике, попов велел нарядить, только их на
ту пору найти не могли. Тогда барин накрепко заперся в доме и не велел
никому отворять. Андрюха видит - не добудешь его, ушел на свое место - в
узорчату палату. Сам думает:
"Погоди! Еще я тебе соль попомню!"
На другой день в заводе суматоха. Шутка ли, во всех печах козлы. Барин
слезами ревет. На Гумешках тоже толкошатся. Им велел отрыть задавленного и
попам отдать, - пущай, дескать, хорошенько захоронят, по всем правилам, чтоб
не встал больше.
Разобрали обвал, а там тела-то и нет. Одна цепь осталась и кольца
ножные целехоньки, не надпилены даже. Тут руднишного надзирателя потянули.
Он еще повертелся, на рабочих хотел свалить, потом уж рассказал, как было
дело. Сказали барину - сейчас перемена вышла. Рвет и мечет:
- Поймать, коли живой!
Всех своих стражников-прислужников нарядил лес обыскивать.
Андрюха этого не знал и вечером опять на горушечку вышел. Сколь, видно,
ни хорошо в подземной палате, а на горушечке все лучше. Сидит у камня и
раздумывает, как бы ему со своими друзьями повидаться. Ну, девушка тоже одна
на уме была.
"Небось, и она поверила, что умер. Поплакала, поди, сколь-нибудь?"
Как на грех, в ту пору женщины по лесу шли. С покосу ворочались али
так, ягодницы припозднились... Ну, мало ли по лесу народу летом проходит. От
той горушечки близенько шли. Сначала Андрюха слышал, как песни пели, потом и
разговор разбирать стал.
Вот одна-то и говорит:
- Заподумывала, поди, Тасютка, как про Андрюху услыхала. Живой ведь,
сказывают, он.
Другая отвечает:
- Как не живой, коли все печи заморозил!
- Ну, а Тасютка-то что? Искать, поди, собралась?
- Дура она, Тасютка-то. Вчера сколь ей говорила, а она старухам своим
верит. Боится, как бы Андрюха к ней под окошко не пришел, а сама ревет.
- Дура и есть. Не стоит такого парня. Вот бы у меня такой был -
мертвого бы не побоялась.
Слышит это Андрюха, и потянуло его поглядеть, кто это Тасютку осудил.
Сам думает: "Нельзя ли через них весточку послать?"
Пошел на голоса. Видит - знакомые девчонки, только никак объявиться
нельзя. Много, вишь-ты, народу-то идет, да еще ребятишки есть. Ну, как
объявишься? Поглядел-поглядел, не показался. Пошел обратно.
Сел на старое место, пригорюнился. А пока он ходил, его, видно,
какой-то барский пес и углядел да потихоньку другим весточку подал. Окружили
горушечку. Радуются все. Самоглавный закричал:
- Бери его!
Андрюха видит - со всех сторон бегут... Нажал на камень, да и туда.
Стражники-прислужники подбежали, - никого нет. Куда девался? Давай на тот
камень напирать. Пыхтят-стараются. Ну, разве его сдвинешь? Одумались
маленько, страх опять на них напал:
- В самделе, видно, покойник, коли через камень ушел.
Побежали к барину, обсказали ему. Того и запотряхивало с перепугу-то.
- В Сысерть, - говорит, - мне надо. Дело спешное там. Вы тут без меня
ловите. В случае не поймаете - строго взыщу с вас.
Погрозил - и на лошадь да в Сысерть и угнал. Прислужники не знают, что
им делать. Ну, на то вывели - надо горушку караулить. Андрюха там, под
камнем-то, тоже заподумывал: как быть? Сидеть без дела непривычно, а
выходить не приходится.
"Ночью, - думает, - попытаю. Не удастся ли по потемкам выбраться, а там
видно будет".
Надумал эдак-то, хотел еды маленько на дорогу в узелок навязать, а
ящерок нету. Ему как-то без них неловко стало, вроде крадучись возьмет.
"Ладно, - думает, - и без этого обойдусь. Живой буду - хлеба добуду".
Поглядел на узорчату палату, полюбовался, как все устроено, и говорит:
- Спасибо этому дому - пойду к другому.
Тут Хозяйка и показалась ему, как быть должно. Остолбенел парень -
красота какая! А Хозяйка говорит:
- На верх больше ходу нет. Другой дорогой пойдешь. О еде не беспокойся.
Будет тебе, как захочешь, - заслужил. Выведет тебя дорога, куда надо. Иди
вон в те двери, только, чур, не оглядывайся. Не забудешь?
- Не забуду, - отвечает, - спасибо тебе за все доброе.
Поклонился ей и пошел к дверям, а там точь-в-точь такая же девица
стоит, только еще ровно краше. Андрюха не вытерпел, оглянулся, - где та-то?
А она пальцем грозит:
- Забыл обещанье свое?
- Забыл, - отвечает, - ума в голове не стало.
- Эх ты, - говорит, - а еще Соленый! По всем статьям парень вышел, а
как девок разбирать, так и неустойку показал. Что мне теперь с тобой
делать-то?
- Твоя, - говорит, - воля.
- Ну, ладно. На первый раз прощается, другой раз не оглянись. Худо
тогда будет.
Пошел Андрюха, а та, другая-то, сама ему двери отворила. Там штольня
пошла. Светло в ней, и конца не видно.
Оглянулся ли другой раз Андрей и куда его штольня вывела, - про то мне
старики не сказывали. С той только поры в наших местах этого парня больше
не видали, а на памяти держали.
Посолил он Турчанинову-то!
А те - прислужники-то турчаниновски - долго, слышь-ко, камень
караулили.
Днем и ночью кругом камня стояли. Нарочно народ ходил поглядеть на эких
дураков. Потом, видно, им самим надоело. Давай тот камень порохом рвать.
Руднишных нагнали. Ну, разломали, конечно, а барин к той поре отутовел, -
отошел от страху да их же ругать.
- Пока, - кричит, - вы пустой камень караулили, мало ли в заводе и на
Гумешках урону вышло. Вон у приказчика-то зад сожгли. Куда годится?
Собрание сочинений в трех томах. Том первый
Сказ "Медной горы Хозяйка" положил начало целой группе произведений,
объединяемых образом Малахитницы. В эту группу, кроме указанного сказа,
входят еще девять произведений, в том числе; "Приказчиковы подошвы" (1936),
"Сочневы камешки" (1937), "Малахитовая шкатулка" (1938), "Каменный цветок"
(1938), "Горный мастер" (1939), "Две ящерки" (1939), "Хрупкая веточка"
(1940), "Травяная западенка" (1940), "Таюткино зеркальце" (1941).
Впервые опубликован в 1939 г. (журнал "Октябрь", э 5-6, 1939 г., а
также в первом издании книги "Малахитовая шкатулка", Свердловское областное
издательство, 1939 г.).
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.06.2005 12:43
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг