П.П.Бажов
ДВЕ ЯЩЕРКИ
Нашу-то Полевую, сказывают, казна ставила. Никаких еще заводов тогда в
здешних местах не было. С боем шли. Ну, казна, известно. Солдат послали.
Деревню-то Горный Щит нарочно построили, чтоб дорога без опаски была. На
Гумешках, вишь-ты, в ту пору видимое богатство поверху лежало, - к нему и
подбирались. Добрались, конечно. Народу нагнали, завод установили, немцев
каких-то навезли, а не пошло дело. Не пошло и не пошло. То ли немцы
показать не хотели, то ли сами не знали - не могу объяснить, только
Гумешки-то у них безо внимания оказались. С другого рудника брали, а он
вовсе работы не стоил. Вовсе зряшный рудничишко, тощенький. На таком доброго
завода не поставишь. Вот тогда наша Полевая и попала Турчанинову.
До того он - этот Турчанинов - солью промышлял да торговал на
строгановских землях, и медным делом тоже маленько занимался. Завод у него
был. Так себе заводишко. Мало чем от мужичьих самоделок отошел. В кучах
руду-то обжигали, потом варили, переваривали, да еще хозяину барыш был.
Турчанинову, видно, этот барыш поглянулся.
Как услышал, что у казны медный завод плохо идет, так и подъехал:
нельзя ли такой завод получить? Мы, дескать, к медному делу привышны - у нас
пойдет.
Демидовы и другие заводчики, кои побогаче да поименитее, ни один не
повязался. У немцев, - думают, - толку не вышло - на что такой завод? Убыток
один. Так Турчанинову наш завод и отдали да еще Сысерть на придачу. Эко-то
богатство и вовсе даром!
Приехал Турчанинов в Полевую и мастеров своих привез. Насулил им,
конечно, того-другого. Купец, умел с народом обходиться! Кого хочешь обвести
мог.
- Постарайтесь, - говорит, - старички, а уж я вам по гроб жизни...
Ну, ласковый язычок, - напел! Смолоду на этом деле, - понаторел! Про
немцев тоже ввернул словечко:
- Неуж против их не выдюжите?
Старикам большой охоты переселяться со своих мест не было, а это слово
насчет немцев-то задело. Неохота себя ниже немцев показать. Те еще сами нос
задрали, свысока на наших мастеров глядят, будто и за людей их не считают.
Старикам и вовсе обидно стало. Оглядели они завод. Видят, хорошо устроено
против ихнего-то. Ну, казна строила. Потом на Гумешки походили, руду
тамошнюю поглядели, да и говорят прямо:
- Дураки тут сидели. Из такой-то руды да в этаких печах половина на
половину выгнать можно. Только, конечно, соли чтобы безотказно было, как по
нашим местам.
Они, слышь-ко, хитрость одну знали - руду с солью варить. На это и
надеялись. Турчанинов уверился на своих мастеров и всем немцам отказал:
- Больше ваших нам не требуется.
Немцам что делать, коли хозяин отказал? Стали собираться, кто домой,
кто на другие заводы. Только им все ж таки удивительно, как одни мужики
управляться с таким делом станут. Немцы и подговорили человек трех из
пришлых, кои у немцев при заводе работали.
- Поглядите, - говорят, - нет ли у этих мужиков хитрости какой. На что
они надеются, - за такое дело берутся? Коли узнаете, весточку нам подайте, а
уже мы вам отплатим.
Один из этих, кого немцы подбивали, добрый парень оказался. Он все
нашим мастерам и рассказал. Ну, мастера тогда и говорят Турчанинову:
- Лучше бы ты всех рабочих на медный завод из наших краев набрал, а то
видишь, что выходит. Поставишь незнамого человека, а он, может, от немцев
подосланный. Тебе же выгода, чтобы нашу хитрость с медью другие не знали.
Турчанинов, конечно, согласился, да у него еще и своя хитрость была.
Про нее мастерам не сказал, а сам думает: "К руке мне это".
Тогда, вишь-ты, Демидовы и другие заводчики здешние всяких беглых
принимали, башкир тоже, староверов там и протча. Эти, дескать, подешевле и
ответу за них нет, - что хошь с ними делай. Ну, а Турчанинов по-другому,
видно, считал:
- Наберешь таких-то, с бору да с сосенки, потом не управишься, себе не
рад станешь. Беглые народ бывалый, - один другого подучать станут. У башкир
опять язык свой и вера другая, - не углядишь за ними. Переманю-ко лучше из
дальних мест зазнамо да перевезу их с семьями. Куда тогда он убежит от
семьи-то? Спокойно будет, а как зажму в руке, так еще поглядим, у кого
выгоды больше закаплет. А беглых да башкир либо еще каких вовсе и к заводам
близко подпускать не надо.
Так оно, слышь-ко, и вышло потом. По нашим заводам, известно, все
одного закону. У тагильских вон мне случалось бывать, так у их этих вер-то
не пересчитать, а у нас и слыхом не слыхали, чтоб кто по какой другой вере
ходил. Ну, из других народов тоже нет, окромя начальства. Однем словом,
подогнано.
Тогда те речи плавильных мастеров Турчанинову шибко к сличью пришлись.
Он и давай наговаривать:
- Спасибо, старички, что надоумили. Век того не забуду. Все как есть по
вашему наученью устрою. Завод в наших местах прикрою и весь народ сюда
перевезу. А вы еще подглядите каких людей понадежнее, я их выкуплю, либо на
срока заподряжу. Потрудитесь уж, сделайте такую милость, а я вам...
И опять, значит, насулил свыше головы. Не жалко ему! Вином их поит,
угощенье поставил, сам за всяко просто пирует с ними, песни поет, пляшет.
Ну, обошел стариков.
Те приехали домой и давай расхваливать:
- Места привольные, угодья всякие, медь богатимая, заработки, по всему
видать, добрые будут. Хозяин простяга. С нами пил-гулял, не гнушался. С
таким жить можно.
А турчаниновски служки тут как тут. На те слова людей ловят. Так и
набрали народу не то что для медного заводу, а на все работы хватит.
Изоброчили больше, а кого и вовсе откупили. Крепость, вишь, была. Продавали
людей-то, как вот скот какой.
Мешкать не стали, в то же лето перевезли всех с семьями на новые места
- в Полевую нашу. Назад дорогу, конечно, начисто отломили. Не говоря о
купленных, оброчным и то обратно податься нельзя. Насчитали им за перевозку
столько, что до смерти не выплатишь. А бежать от семьи кто согласен? Своя
кровь, жалко. Так и посадил этих людей Турчанинов. Все едино как цепью
приковал.
Из старых рабочих на медном заводе только того парнюгу оставили,
который про немецкую подлость мастерам сказал. Турчанинов и его хотел в гору
загнать, да один мастер усовестил:
- Что ты это! Парень полезное нам сделал. Надо его к делу приспособить
- смышленый, видать. Потом и спрашивает у парня:
- Ты что при немцах делал?
- Стенбухарем, - отвечает, - был.
- Это по-нашему что же будет?
- По-нашему, около пестов ходил, - руду толчи да сеять.
- Это, - говорит мастер, - дело малое - в стенку бухать. А засыпку
немецкую знаешь?
- Нет, - отвечает, - не допущали наших. Свой у них был. Наши только
подтаскивали, кому сколько велит. По этой подноске я и примечал маленько.
Понять было охота. За карнахарем тоже примечать случалось. Это который у них
медь чистил, а к плавке вовсе допуску не было.
Мастер послушал-послушал и сказал твердое слово:
- Возьму тебя подручным. Учить буду по совести, а ты обратно мне
говори, что полезное у немцев видел.
Так этого парня - Андрюхой его звали - при печах и оставили. Он живо к
делу приобык и скоро сам не хуже того мастера стал, который его учил-то.
Вот прошло годика два. Вовсе не так в Полевой стало, как при немцах.
Меди во много раз больше пошло. Загремели наши Гумешки. По всей земле про
них слава прошла. Народу, конечно, большое увеличенье сделалось, и все из
тех краев, где у Турчанинова раньше заводишко был. У печей полно, а в горе и
того больше. У Турчанинова на это большая охота проявилась - деньги-то
огребать. Ему сколь хошь подавай - находил место.
Навидячу богател. На что Строгановы, и тех завидки взяли. Жалобу
подали, что Гумешки на их землях приходятся и Турчанинову зря попали. Надо,
дескать, их отобрать да им - Строгановым - отдать. Только Турчанинов в те
годы вовсе в силу вошел. С князьями да сенаторами попросту. Отбился от
Строгановых. При деньгах-то долго ли!
Ну, народу, конечно, тяжело приходилось, а мастерам плавильным еще и
обидно, что обманул их.
Сперва, как дело направлялось, мягонько похаживал перед этими
мастерами:
- Потерпите, старички! Не вдруг Москва строилась. Вот обладим завод по-
хорошему, тогда вам большое облегченье выйдет.
А какое облегченье? Чем дальше, тем хуже да хуже. На руднике вовсе
людей насмерть забивают, и у печей начальство лютовать стало. Самолучших
мастеров по зубам бьют да еще приговаривают:
- На то не надейтесь, что хитрость с медью показали. Теперь лучше
плавень знаем. Скажем вот барину, так он покажет!
Турчанинова тогда уже все барином звали. Барин да барин, имени другого
не стало. На завод он вовсе и дорожку забыл. Некогда, вишь, ему - денег
много, считать надо.
Вот мастера, которые подбивали народ переселяться в здешние места, и
говорят:
- Надо к самому сходить. Он, конечно, барином стал, а все ж таки
обходительный мужик, понимает дело. Не забыл, поди, как с нами пировал?
Обскажем ему начистоту.
Вот и пошли всем народом, а их и не допустили.
- Барин, - говорят, - кофею напился и спать лег. Ступайте-ко на свои
места к печам да работайте хорошенько.
Народ зашумел:
- Какой такой сон не к месту пришел! Время о полдни, а он спать!
Разбуди! Пущай к народу выходит!
На те слова барин и вылетел. Выспался, видно. С ним оборуженных сколько
хошь. А подручный тот - Андрюха-то, человек молодой, горячий, не испугался,
громче всех кричит, корит барина всяко. В конце концов и говорит:
- Ты про соль-то помнишь? Что бы ты без нее был?
- Как, - отвечает барин, - не помнить! Схватить этого, выпороть да
посолить хорошенько! Память крепче будет.
Ну, и других тоже хватать стали, на кого барин указывал. Только он,
сказывают, страсть хитрый был, - не так распорядился, как казенно
начальство. Не зря людей хватал, а со сноровкой: чтоб изъяну своему карману
не сделать. На завод хоть не ходил, а через наушников до тонкости про
всякого знал, кто чем дышит. Тех мастеров, кои побойчее да поразговорчивее,
всех отхлестали, а которые потише, - тех не задел. Погрозил только им: -
Глядите у меня! То же вам будет, коли стараться не станете!
Ну, те испугались, за двоих отвечают, за всяким местом глядят, - порухи
бы не вышло. Только все ж таки людей недохватка - как урону не быть? Стали
один по одному старых мастеров принимать, а этого, который Андрюху учил,
вовсе в живых не оказалось. Захлестали старика. Вот Андрюху и взяли на его
место. Он сперва ничего - хорошим мастером себя показал. Всех лучше у него
дело пошло. Турчаниновски прислужники думают - так и есть, подшучивают еще
над парнем. Соленым его прозвали. Он без обиды к этому. Когда и сам пошутит:
- Солено-то мяско крепче.
Ну, вот, так и уверились в него, а он тогда исхитрился, да и посадил
козлов сразу в две печи. Да так, слышь-ко, ловко заморозил, что крепче
нельзя. Со сноровкой сделал.
Его, конечно, схватили да в гору на цепь. Рудничные про Андрюху
наслышаны были, всяко старались его вызволить, а не вышло. Стража
понаставлена, людей на строгом счету держат... Ну, никак...
Человеку долго ли на цепи здоровье потерять? Хоть того крепче будь, не
выдюжит. Кормежка, вишь, худая, а воды когда принесут, когда и вовсе нет -
пей руднишную! А руднишная для сердца шибко вредная.
Помаялся так-то Андрюха с полгода ли, с год - вовсе из сил выбился.
Тень тенью стал, - не с кого работу спрашивать.
Руднишный надзиратель, и тот говорит:
- Погоди, скоро тебе облегченье выйдет. Тут в случае и закопаем, без
хлопот.
Хоронить, значит, ладится, да и сам Андрюха видит - плохо дело. А
молодой, - умирать неохота.
"Эх, - думает, - зря люди про Хозяйку горы сказывают. Будто помогает
она. Коли бы такая была, неуж мне не пособила бы? Видела, поди, как человека
в горе замордовали. Какая она Хозяйка! Пустое люди плетут, себя тешат".
Подумал так, да и свалился, где стоял. Так в руднишную мокреть и мякнулся,
только брызнуло. Холодная она - руднишная-то вода, а ему все равно - не
чует. Конец пришел.
Сколько он пролежал тут - и сам не знает, только тепло ему стало. Лежит
будто на травке, ветерком его обдувает, а солнышко так и припекает, так и
припекает. Как вот в покосную пору.
Лежит Андрюха, а в голове думка:
"Это мне перед смертью солнышко приснилось".
Только ему все жарче да жарче. Он и открыл глаза. Себе не поверил
сперва. Не в забое он, а на какой-то лесной горушечке. Сосны высоченные, на
горушке трава негустая и камешки мелконькие - плитнячок черный. Справа у
самой руки камень большой, как стена ровный, выше сосен.
Андрюха давай-ко себя руками ощупывать - не спит ли. Камень заденет,
травку сорвет, ноги принялся скоблить - изъедены ведь грязью-то... Выходит,
- не спит, и грязь самая руднишная, а цепей на ногах нет.
"Видно, - думает, - мертвяком меня выволокли, расковали, да и положили
тут, а я отлежался. Как теперь быть? В бега кинуться, али подождать, что
будет? Кто хоть меня в это место притащил?"
Огляделся и видит, - у камня туесочек стоит, а на нем хлеб ломтями
нарезанный. Ну, Андрюха и повеселел:
"Свои, значит, вытащили и за мертвого не считали. Вишь, хлеба поставили
да еще с питьем! По потемкам, поди, навестить придут. Тогда все и узнаю".
Съел Андрюха хлеб до крошки, из туеска до капельки все выпил и
подивился, - не разобрал, что за питье. Не хмелит будто, а так силы и
прибавляет. После еды-то вовсе ему хорошо стало. Век бы с этого места не
ушел. Только и то думает:
"Как дальше? Хорошо, если свои навестят, а вдруг вперед начальство
набежит? Надо оглядеться хоть, в котором это месте. Тоже вот в баню попасть
бы! Одежонку какую добыть!"
Однем словом, пришла забота. Известно, живой о живом и думает. Забрался
он на камень, видит - тут они, Гумешки-то, и завод близко, даже людей видно,
- как мухи ползают. Андрюхе даже боязно стало, - вдруг оттуда его тоже
увидят. Слез с камня, сел на старое место, раздумывает, а перед ним ящерки
бегают. Много их. Всякого цвету. А две на отличку. Обе зеленые. Одна
побольше, другая поменьше.
Вот бегают ящерки. Так и мелькают по траве-то, как ровно играют. Тоже,
видно, весело им на солнышке. Загляделся на них Андрюха и не заметил, как
облачко набежало. Запокапывало, и ящерки враз попрятались. Только те две
зеленые-то не угомонились, все друг за дружкой бегают и вовсе близко от
Андрюхи. Как посильнее дождичек пошел, и они под камешки спрятались. Сунули
головенки, - и нет их. Андрюхе это забавно показалось. Сам-то он от дождя
прятаться не стал. Теплый да, видать, и ненадолго. Андрюха взял и разделся.
"Хоть, - думает, - которую грязь смоет", - и ремки свои под этот дождик
разостлал.
Прошел дождик, опять ящерки появились. Туда-сюда шныряют и сухоньки
все. Ну, а ему холодно стало. К вечеру пошло, - у солнышка уж сила не та.
Андрюха тут и подумал:
"Вот бы человеку так же. Сунулся под камень - тут тебе и дом".
Сам рукой и уперся в большой камень, с которого на завод и Гумешки
глядел. Не то чтобы в силу уперся, а так легохонько толкнул в самый низ.
Только вдруг камень качнулся, как повалился на него. Андрюха отскочил, а
камень опять на место стал.
"Что, - думает, - за диво? Вон какой камень, а еле держится. Чуть меня
не задавил".
Подошел все ж таки поближе, оглядел камень со всех сторон. Никаких
щелей нет, глубоко в землю ушел. Уперся руками в одном месте, в другом. Ну,
скала и скала. Разве она пошевелится?
"Видно, у меня в голове круженье от нездоровья. Почудилось мне", -
подумал Андрюха и сел опять на старое место.
Те две ящерки тут же бегают. Одна ткнула головенкой в том же месте,
какое Андрюха сперва задевал, камень и качнулся. По всей стороне щель
прошла. Ящерка туда юркнула, и щели не стало. Другая ящерка пробежала до
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг