П.П.Бажов.
КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК
Не одни мраморски на славе были по каменному-то делу. Тоже и в наших
заводах, сказывают, это мастерство имели. Та только различка, что наши
больше с малахитом вожгались, как его было довольно, и сорт - выше нет. Вот
из этого малахиту и выделывали подходяще. Такие, слышь-ко, штучки, что диву
дашься: как ему помогло.
Был в ту пору мастер Прокопьич. По этим делам первый. Лучше его никто
не мог. В пожилых годах был.
Вот барин и велел приказчику поставить к этому Прокопьичу парнишек на
выучку.
- Пущай-де переймут все до тонкости.
Только Прокопьич, - то ли ему жаль было расставаться со своим
мастерством, то ли еще что, - учил шибко худо. Все у него с рывка да с
тычка. Насадит парнишке по всей голове шишек, уши чуть не оборвет, да и
говорит приказчику:
- Не гож этот... Глаз у него неспособный, рука не несет. Толку не
выйдет.
Приказчику, видно, заказано было ублаготворять Прокопьича.
- Не гож, так не гож... Другого дадим... - И нарядит другого парнишку.
Ребятишки прослышали про эту науку... Спозаранку ревут, как бы к
Прокопьичу не попасть. Отцам-матерям тоже не сладко родного дитенка на
зряшную муку отдавать, - выгораживать стали своих-то, кто как мог. И то,
сказать, нездорово это мастерство, с малахитом-то. Отрава чистая. Вот и
оберегаются люди.
Приказчик все ж таки помнит баринов наказ - ставит Прокопьичу учеников.
Тот по своему порядку помытарит парнишку, да и сдаст обратно приказчику.
- Не гож этот...
Приказчик взъедаться стал:
- До какой поры это будет? Не гож да не гож, когда гож будет? Учи
этого...
Прокопьич знай свое:
- Мне что... Хоть десять годов учить буду, а толку из этого парнишки не
будет...
- Какого тебе еще?
- Мне хоть и вовсе не ставь, - об этом не скучаю...
Так вот и перебрали приказчик с Прокопьичем много ребятишек, а толк
один: на голове шишки, а в голове - как бы убежать. Нарочно которые портили,
чтобы Прокопьич их прогнал.
Вот так-то и дошло дело до Данилки Недокормыша. Сиротка круглый был
этот парнишечко. Годов, поди, тогда двенадцати, а то и боле. На ногах
высоконький, а худой - расхудой, в чем душа держится. Ну, а с лица
чистенький. Волосенки кудрявеньки, глазенки голубеньки.
Его и взяли сперва в казачки при господском доме: табакерку, платок
подать, сбегать куда и протча. Только у этого сиротки дарованья к такому
делу не оказалось. Другие парнишки на таких-то местах вьюнами вьются. Чуть
что - навытяжку: что прикажете? А этот Данилко забьется куда в уголок,
уставится глазами на картину какую, а то на украшенье, да и стоит. Его
кричат, а он и ухом не ведет. Били, конечно, по началу-то, потом рукой
махнули:
- Блаженный какой-то! Тихоход! Из такого хорошего слуги не выйдет.
На заводскую работу либо в гору все ж таки не отдали - шибко жидко
место, на неделю не хватит. Поставил его приказчик в подпаски. И тут Данилко
не вовсе гож пришелся. Парнишечко ровно старательный, а все у него оплошка
выходит. Все будто думает о чем-то. Уставится глазами на травинку, а
коровы-то - вон где! Старый пастух ласковый попался, жалел сироту, и тот
временем ругался:
- Что только из тебя, Данилко, выйдет? Погубишь ты себя, да и мою
старую спину под бой подведешь. Куда это годится? О чем хоть думка-то у
тебя?
- Я и сам, дедко, не знаю... Так... ни о чем... Засмотрелся маленько.
Букашка по листочку ползла. Сама сизенька, а из-под крылышек у ней
желтенько выглядывает, а листок широконький... По краям зубчики, вроде
оборочки выгнуты. Тут потемнее показывает, а середка зеленая-презеленая,
ровно ее сейчас выкрасили... А букашка-то и ползет.
- Ну, не дурак ли ты, Данилко? Твое ли дело букашек разбирать? Ползет
она - и ползи, а твое дело за коровами глядеть. Смотри у меня, выбрось эту
дурь из головы, не то приказчику скажу!
Одно Данилушке далось. На рожке он играть научился-куда старику! Чисто
на музыке какой. Вечером, как коров пригонят, девки-бабы просят:
- Сыграй, Данилушко, песенку.
Он и начнет наигрывать. И песни все незнакомые. Не то лес шумит, не то
ручей журчит, пташки на всякие голоса перекликаются, а хорошо выходит.
Шибко за те песенки стали женщины привечать Данилушку. Кто пониточек
починит, кто холста на онучи отрежет, рубашонку новую сошьет. Про кусок и
разговору нет, - каждая норовит дать побольше да послаще. Старику пастуху
тоже данилушковы песни по душе пришлись. Только и тут маленько неладно
выходило. Начнет Данилушко наигрывать и все забудет, ровно и коров нет. На
этой игре и пристигла его беда.
Данилушко, видно, заигрался, а старик задремал по малости. Сколько-то
коровенок у них и отбилось. Как стали на выгон собирать, глядят - той нет,
другой нет. Искать кинулись, да где тебе. Пасли около Ельничной... Самое тут
волчье место, глухое... Одну только коровенку и нашли. Пригнали стадо
домой... Так и так обсказали. Ну, из завода тоже побежали-поехали на
розыски, да не нашли.
Расправа тогда, известно, какая была. За всякую вину спину кажи. На
грех еще одна-то корова из приказчичьего двора была. Тут и вовсе спуску не
жди. Растянули сперва старика, потом и до Данилушки дошло, а он худенький
да тощенький. Господский палач оговорился даже:
- Экой-то, - говорит, - с одного разу сомлеет, а то и вовсе душу выпустит.
Ударил все ж таки - не пожалел, а Данилушко молчит. Палач его
Вдругорядь - молчит, втретьи - молчит. Палач тут и расстервенился, давай
полысать со всего плеча, а сам кричит:
- Я тебя, молчуна, доведу... Дашь голос... Дашь...
Данилушко дрожит весь, слезы каплют, а молчит. Закусил губенку-то и
укрепился. Так и сомлел, а словечка от него не слыхали. Приказчик, - он тут
же, конечно, был, - удивился:
- Какой еще терпеливый выискался! Теперь знаю, куда его поставить, коли
живой останется.
Отлежался-таки Данилушко. Бабушка Вихориха его на ноги поставила. Была,
сказывают, старушка такая. Заместо лекаря по нашим заводам на большой славе
была. Силу в травах знала: которая от зубов, которая от надсады, которая от
ломоты... Ну, все как есть. Сама те травы собирала в самое время, когда
какая трава полную силу имела. Из таких трав да корешков настойки готовила,
отвары варила да с мазями мешала.
Хорошо Данилушке у этой бабушки Вихорихи пожилось. Старушка, слышь-ко,
ласковая да словоохотливая, а трав да корешков, да цветков всяких у ней
насушено да навешано по всей избе. Данилушко к травам-то любопытен - как эту
зовут? где растет? какой цветок? Старушка ему и рассказывает.
Раз Данилушко и спрашивает:
- Ты, бабушка, всякий цветок в наших местах знаешь?
- Хвастаться, - говорит, - не буду, а все будто знаю, какие
открытые-то.
- А разве, - спрашивает, - еще не открытые бывают?
- Есть, - отвечает, - и такие. Папору вот слыхал? Она будто цветет на
Иванов день. Тот цветок колдовской. Клады им открывают. Для человека
вредный. На разрыв-траве цветок - бегучий огонек. Поймай его - и все тебе
затворы открыты. Воровской это цветок. А то еще каменный цветок есть. В
малахитовой горе будто растет. На змеиный праздник полную силу имеет.
Несчастный тот человек, который каменный цветок увидит.
- Чем, бабушка, несчастный?
- А это, дитенок, я и сама не знаю. Так мне сказывали.
Данилушко у Вихорихи, может, и подольше бы пожил, да приказчиковы
вестовщики углядели, что парнишко мало-мало ходить стал, и сейчас к
приказчику. Приказчик Данилушку призвал, да и говорит:
- Иди-ко теперь к Прокопьичу - малахитному делу обучаться. Самая там по
тебе работа.
Ну, что сделаешь? Пошел Данилушко, а самого еще ветром качает.
Прокопьич поглядел на него, да и говорит:
- Еще такого недоставало. Здоровым парнишкам здешняя учеба не по силе,
а с такого что взыщешь - еле живой стоит.
Пошел Прокопьич к приказчику:
- Не надо такого. Еще ненароком убьешь - отвечать придется.
Только приказчик - куда тебе, слушать не стал:
- Дано тебе - учи, не рассуждай! Он - этот парнишка - крепкий. Не гляди, что жиденький.
- Ну, дело ваше, - говорит Прокопьич, - было бы сказано. Буду учить,
только бы к ответу не потянули.
- Тянуть некому. Одинокий этот парнишка, что хочешь с ним делай, -
отвечает приказчик.
Пришел Прокопьич домой, а Данилушко около станочка стоит, досочку
малахитовую оглядывает. На этой досочке зарез сделан - кромку отбить. Вот
Данилушко на это место уставился и головенкой покачивает. Прокопьичу
любопытно стало, что этот новенький парнишка тут разглядывает. Спросил
строго, как по его правилу велось:
- Ты это что? Кто тебя просил поделку в руки брать? Что тут
доглядываешь?
Данилушко и отвечает:
- На мой глаз, дедушко, не с этой стороны кромку отбивать надо. Вишь,
узор тут, а его и срежут.
Прокопьич закричал, конечно:
- Что? Кто ты такой? Мастер? У рук не бывало, а судишь? Что ты понимать
можешь?
- То и понимаю, что эту штуку испортили, - отвечает Данилушко.
- Кто испортил? а? Это ты, сопляк, мне - первому мастеру!.. Да я тебе
такую порчу покажу... жив не будешь!
Пошумел так-то, покричал, а Данилушку пальцем не задел. Прокопьич-то,
вишь, сам над этой досочкой думал - с которой стороны кромку срезать.
Данилушко своим разговором в самую точку попал. Прокричался Прокопьич и
говорит вовсе уж добром:
- Ну-ко, ты, мастер явленый, покажи, как, по-твоему, сделать?
Данилушко и стал показывать да рассказывать:
- Вот бы какой узор вышел. А того бы лучше - пустить досочку поуже, по
чистому полю кромку отбить, только бы сверху плетешок малый оставить.
Прокопьич, знай, покрикивает:
- Ну-ну... Как же! Много ты понимаешь. Накопил - не просыпь! - А про
себя думает: "Верно парнишка говорит. Из такого, пожалуй, толк будет. Только
учить-то его как? Стукни разок - он и ноги протянет".
Подумал так, да и спрашивает:
- Ты хоть чей, экий ученый?
Данилушко и рассказал про себя.
Дескать, сирота. Матери не помню, а про отца и вовсе не знаю, кто был.
Кличут Данилкой Недокормышем, а как отчество и прозванье отцовское - про
то не знаю. Рассказал, как он в дворне был и за что его прогнали, как потом
лето с коровьим стадом ходил, как под бой попал. Прокопьич пожалел:
- Не сладко, гляжу, тебе, парень, житьишко-то задалось, а тут еще ко
мне попал. У нас мастерство строгое.
Потом будто рассердился, заворчал:
- Ну, хватит, хватит! Вишь, разговорчивый какой! Языком-то - не руками,
- всяк бы работал. Целый вечер лясы да балясы! Ученичок тоже! Погляжу вот
завтра, какой у тебя толк. Садись ужинать, да и спать пора.
Прокопьич одиночкой жил. Жена-то у него давно умерла. Старушка
Митрофановна из соседей снаходу у него хозяйство вела. Утрами ходила
постряпать, сварить чего, в избе прибрать, а вечерами Прокопьич сам
управлял, что ему надо. Поели, Прокопьич и говорит:
- Ложись вон тут на скамеечке!
Данилушко разулся, котомку свою под голову, понитком закрылся, поежился
маленько, - вишь, холодно в избе-то было по осеннему времени, - все ж таки
вскорости уснул. Прокопьич тоже лег, а уснуть не может: все у него разговор
о малахитовом узоре из головы нейдет. Ворочался-ворочался, встал, зажег
свечку, да и к станку - давай эту малахитову досочку так и сяк примерять.
Одну кромку закроет, другую... прибавит поле, убавит. Так поставит, другой
стороной повернет, и все выходит, что парнишка лучше узор понял.
- Вот тебе и Недокормышек! - дивится Прокопьич. - Еще ничем-ничего, а
старому мастеру указал. Ну, и глазок! Ну, и глазок!
Пошел потихоньку в чулан, притащил оттуда подушку да большой овчинный
тулуп. Подсунул подушку Данилушке под голову, тулупом накрыл:
- Спи-ко, глазастый!
А тот и не проснулся, повернулся только на другой бочок, растянулся под
тулупом-то - тепло ему стало, - и давай насвистывать носом полегоньку. У
Прокопьича своих ребят не бывало, этот Данилушко и припал ему к сердцу.
Стоит мастер, любуется, а Данилушко, знай, посвистывает, спит себе
спокойненько. У Прокопьича забота - как бы этого парнишку хорошенько на
ноги поставить, чтоб не такой тощий да нездоровый был.
- С его ли здоровьишком нашему мастерству учиться. Пыль, отрава, - живо
зачахнет. Отдохнуть бы ему сперва, подправиться, потом учить стану. Толк,
видать, будет.
На другой день и говорит Данилушке:
- Ты спервоначалу по хозяйству помогать будешь. Такой уж у меня порядок
заведен. Понял? Для первого разу сходи за калиной. Ее иньями прихватило, -
в самый раз она теперь на пироги. Да, гляди, не ходи далеко-то. Сколь
наберешь - то и ладно. Хлеба возьми полишку, - естся в лесу-то, - да еще к
Митрофановне зайди. Говорил ей, чтоб тебе пару яичек испекла да молока в
туесочек плеснула. Понял?
На другой день опять говорит:
- Поймай-ко ты мне щегленка поголосистее да чечетку побойчее. Гляди,
чтобы к вечеру были. Понял?
Когда Данилушко поймал и принес, Прокопьич говорит:
- Ладно, да не вовсе. Лови других.
Так и пошло. На каждый день Прокопьич Данилушке работу дает, а все
забава. Как снег выпал, велел ему с соседом за дровами ездить - пособишь-де.
Ну, а какая подмога! Вперед на санях сидит, лошадью правит, а назад за возом
пешком идет. Промнется так-то, поест дома да и спит покрепче. Шубу ему
Прокопьич справил, шапку теплую, рукавицы, пимы на заказ скатали.
Прокопьич, видишь, имел достаток. Хоть крепостной был, а по оброку
ходил, зарабатывал маленько. К Данилушке-то он крепко прилип. Прямо сказать,
за сына держал. Ну, и не жалел для него, а к делу своему не подпускал до
времени.
В хорошем-то житье Данилушко живо поправляться стал и к Прокопьичу тоже
прильнул. Ну, как! - понял прокопьичеву заботу, в первый раз так-то
пришлось пожить. Прошла зима. Данилушке и вовсе вольготно стало. То он на
пруд, то в лес. Только и к мастерству Данилушко присматривался. Прибежит
домой, и сейчас же у них разговор. То, другое Прокопьичу расскажет, да и
спрашивает - это что да это как? Прокопьич объяснит, на деле покажет.
Данилушко примечает. Когда и сам примется. "Ну-ко, я..." - Прокопьич
глядит, поправит, когда надо, укажет, как лучше.
Вот как-то раз приказчик и углядел Данилушку на пруду. Спрашивает
своих-то вестовщиков:
- Это чей парнишка? Который день его на пруду вижу.. По будням с
удочкой балуется, а уж не маленький... Кто-то его от работы прячет...
Узнали вестовщики, говорят приказчику, а он не верит.
- Ну-ко, - говорит, - тащите парнишку ко мне, сам дознаюсь.
Привели Данилушку. Приказчик спрашивает:
- Ты чей?
Данилушко и отвечает:
- В ученье, дескать у мастера по малахитному делу.
Приказчик тогда хвать его за ухо:
- Так-то ты, стервец, учишься! - Да за ухо и повел к Прокопьичу.
Тот видит - неладно дело, давай выгораживать Данилушку:
- Это я сам его послал окуньков половить. Сильно о свеженьких-то
окуньках скучаю. По нездоровью моему другой еды принимать не могу. Вот и
велел парнишке половить.
Приказчик не поверил. Смекнул тоже, что Данилушко вовсе другой стал:
поправился, рубашонка на нем добрая, штанишки тоже и на ногах сапожнешки.
Вот и давай проверку Данилушке делать:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг