Срядились за сто рублей. Танюшка и срок назначила - через месяц. Только
Паротя нет-нет и забежит, будто о заказе узнать, а у самого вовсе не то на
уме. Тоже обахмурило его, а Танюшка ровно и вовсе не замечает. Скажет
два-три слова, и весь разговор. Запивохи-то Паротины подсмеиваться над ним
стали:
- Тут-де не отломится. Зря сапоги треплешь!
Ну вот, вышила Танюшка тот патрет. Глядит Паротя - фу ты, боже мой! Да
ведь это она самая и есть, одежой да каменьями изукрашенная. Подает,
конечно, три сотенных билета, только Танюшка два-то не взяла.
- Не привышны, - говорит, - мы подарки принимать. Трудами кормимся.
Прибежал Паротя домой, любуется на патрет, а от жены впотай держит.
Пировать меньше стал, в заводское дело вникать мало-мало начал.
Весной приехал на заводы молодой барин. В Полевую прикатил. Народ
согнали, молебен отслужили, и потом в господском доме тонцы-звонцы* пошли.
Народу тоже две бочки вина выкатили - помянуть старого, проздравить нового
барина. Затравку, значит, сделали. На это все Турчаниновы мастера были.
Как зальешь господскую чарку десятком своих, так и невесть какой праздник
покажется, а на поверку выйдет - последние копейки умыл и вовсе ни к чему.
На другой день народ на работу, а в господском дому опять пировля. Да так
и пошло. Поспят сколько да опять за гулянку. Ну, там, на лодках катаются,
на лошадях в лес ездят, на музыках бренчат, да мало ли. А Паротя все время
пьяной. Нарочно к нему барин самых залихватских питухов поставил -
накачивай-де до отказу! Ну, те и стараются новому барину подслужиться.
Паротя хоть пьяной, а чует, к чему дело клонится. Ему перед гостями
неловко. Он и говорит за столом, при всех:
- Это мне безо внимания, что барин Турчанинов хочет у меня жену увезти.
Пущай повезет! Мне такую не надо. У меня вот кто есть! - Да и достает из
кармана тот шелковый патрет. Все так и ахнули, а Паротина баба и рот
закрыть не может. Барин тоже въелся глазами-то. Любопытно ему стало.
- Кто такая? - спрашивает.
Паротя знай похохатывает:
- Полон стол золота насыпь - и то не скажу!
Ну, а как не скажешь, коли заводские сразу Танюшку признали. Один перед
другим стараются - барину объясняют. Паротина баба руками-ногами:
- Что вы! Что вы! Околесицу этаку городите! Откуда у заводской девки
платье такое да еще каменья дорогие? А патрет этот муж из-за границы
привез. Еще до свадьбы мне показывал. Теперь с пьяных-то глаз мало ли что
сплетет. Себя скоро помнить не будет. Ишь, опух весь!
Паротя видит, что жене шибко не мило, он и давай чехвостить:
- Страмина ты, страмина! Что ты косоплетки* плетешь, барину в глаза
песком бросаешь! Какой я тебе патрет показывал? Здесь мне его шили. Та
самая девушка, про которую они вон говорят. Насчет платья - лгать не буду
- не знаю. Платье какое хошь надеть можно. А камни у них были. Теперь у
тебя в шкапу заперты. Сама же их купила за две тысячи, да надеть не
смогла. Видно, не подходит корове черкасско седло. Весь завод про
покупку-то знает!
Барин как услышал про камни, так сейчас же:
- Ну-ко, покажи!
Он, слышь-ко, малоуменький был, мотоватый. Однем словом, наследник. К
камням-то сильное пристрастие имел. Щегольнуть ему было нечем, - как
говорится, ни росту, ни голосу, - так хоть каменьями. Где ни прослышит про
хороший камень, сейчас купить ладится. И толк в камнях знал, даром что не
шибко умный.
Паротина баба видит - делать нечего, - принесла шкатулку. Барин взглянул
и сразу:
- Сколько?
Та и бухнула вовсе неслыханно. Барин рядиться. На половине сошлись, и
заемную бумагу барин подписал: не было, вишь, денег-то с собой. Поставил
барин перед собой шкатулку на стол да и говорит:
- Позовите-ко эту девку, про которую разговор.
Сбегали за Танюшкой. Она ничего, сразу пошла, - думала, заказ какой
большой.
Приходит в комнату, а там народу полно и посредине тот самый заяц,
которого она тогда видела. Перед этим зайцем шкатулка - отцово подаренье.
Танюшка сразу признала барина и спрашивает:
- Зачем звали?
Барин и слова сказать не может. Уставился на нее да и все. Потом все ж
таки нашел разговор:
- Ваши камни?
- Были наши, теперь вон ихние, - и показала на Паротину жену.
- Мои теперь, - похвалился барин.
- Это дело ваше.
- А хошь, подарю обратно?
- Отдаривать нечем.
- Ну, а примерить на себя ты их можешь? Взглянуть мне охота, как эти
камни на человеке придутся.
- Это, - отвечает Танюшка, - можно.
Взяла шкатулку, разобрала уборы, - привычно дело, - и живо их к месту
пристроила.
Барин глядит и только ахает. Ах да ах, больше и речей нет. Танюшка
постояла в уборе-то и спрашивает:
- Поглядели? Будет? Мне ведь не от простой поры тут стоять - работа
есть.
Барин тут при всех и говорит:
- Выходи за меня замуж. Согласна?
Танюшка только усмехнулась:
- Не под стать бы ровно барину такое говорить. - Сняла уборы и ушла.
Только барин не отстает. На другой день свататься приехал. Просит-молит
Настасью-то: отдай за меня дочь.
Настасья говорит:
- Я с нее воли не снимаю, как она хочет, а по-моему - будто не подходит.
Танюшка слушала-слушала да и молвит:
- Вот что, не то... Слышала я, будто в царском дворце есть палата,
малахитом тятиной добычи обделанная. Вот если ты в этой палате царицу мне
покажешь - тогда выйду за тебя замуж.
Барин, конечно, на все согласен. Сейчас же в Сам-Петербурх стал
собираться и Танюшку с собой зовет - лошадей, говорит, тебе предоставлю. А
Танюшка отвечает:
- По нашему-то обряду и к венцу на жениховых лошадях невеста не ездит,
а мы ведь еще никто. Потом уж об этом говорить будем, как ты свое обещанье
выполнишь.
- Когда же, - спрашивает, - ты в Сам-Петербурхе будешь?
- К Покрову, - говорит, - непременно буду. Об этом не сумлевайся, а пока
уезжай отсюда.
Барин уехал, Паротину жену, конечно, не взял, не глядит даже на нее.
Как домой в Сам-Петербурх-от приехал, давай по всему городу славить про
камни и про свою невесту. Многим шкатулку-то показывал. Ну, сильно
залюбопытствовали невесту посмотреть. К осеням-то барин квартиру Танюшке
приготовил, платьев всяких навез, обую, а она весточку и прислала, - тут
она, живет у такой-то вдовы на самой окраине. Барин, конечно, сейчас же
туда:
- Что вы! Мысленное ли дело тут проживать? Квартерка приготовлена,
первый сорт!
А Танюшка отвечает:
- Мне и тут хорошо.
Слух про каменья да турчаниновску невесту и до царицы дошел. Она и
говорит:
- Пущай-ка Турчанинов покажет мне свою невесту. Что-то много про нее
врут.
Барин к Танюшке, - дескать, приготовиться надо. Наряд такой сшить, чтобы
во дворец можно, камни из малахитовой шкатулки надеть. Танюшка отвечает:
- О наряде не твоя печаль, а камни возьму на подержанье. Да, смотри, не
вздумай за мной лошадей посылать. На своих буду. Жди только меня у
крылечка, во дворце-то.
Барин думает, - откуда у ней лошади? где платье дворцовское? - а
спрашивать все ж таки не насмелился.
Вот стали во дворец собираться. На лошадях все подъезжают, в шелках да
бархатах.
Турчанинов барин спозаранку у крыльца вертится - невесту свою
поджидает. Другим тоже любопытно на нее поглядеть, - тут же остановились. А
Танюшка надела каменья, подвязалась платочком по-заводски, шубейку свою
накинула и идет себе потихонечку. Ну, народ - откуда такая? - валом за ней
валит. Подошла Танюшка ко дворцу, а царские лакеи не пущают - не
дозволено, говорят, заводским-то.
Турчанинов барин издаля Танюшку завидел, только ему перед своими-то
стыдно, что его невеста пешком, да еще в экой шубейке, он взял да и
спрятался. Танюшка тут распахнула шубейку, лакеи глядят - платье-то! У
царицы такого нет! - сразу пустили. А как Танюшка сняла платочек да
шубейку, все кругом сахнули:
- Чья такая? Каких земель царица?
А барин Турчанинов тут как тут.
- Моя невеста, - говорит.
Танюшка эдак строго на него поглядела:
- Это еще вперед поглядим! Пошто ты меня обманул - у крылечка не
дождался?
Барин туда-сюда, - оплошка-де вышла. Извини, пожалуйста.
Пошли они в палаты царские, куда было велено. Глядит Танюшка - не то
место. Еще строже спросила Турчанинова барина:
- Это еще что за обман? Сказано тебе, что в той палате, которая
малахитом тятиной работы обделана! - И пошла по дворцу-то, как дома. А
сенаторы, генералы и протчи за ней.
- Что, дескать, такое? Видно, туда велено.
Народу набралось полным-полно, и все глаз с Танюшки не сводят, а она
стала к самой малахитовой стенке и ждет. Турчанинов, конечно, тут же.
Лопочет ей, что ведь неладно, не в этом помещенье царица дожидаться
велела. А Танюшка стоит спокойнешенько, хоть бы бровью повела, будто
барина вовсе нет.
Царица вышла в комнату-то, куда назначено. Глядит - никого нет.
Царицыны наушницы и доводят - турчаниновска невеста всех в малахитову
палату увела.
Царица поворчала, конечно, - что за самовольство! Запотопывала ногами-то.
Осердилась, значит, маленько. Приходит царица в палату малахитову. Все
ей кланяются, а Танюшка стоит - не шевельнется.
Царица и кричит:
- Ну-ко, показывайте мне эту самовольницу - турчаниновску невесту!
Танюшка это услышала, вовсе брови свела, говорит барину:
- Это еще что придумал! Я велела мне царицу показать, а ты подстроил
меня ей показывать. Опять обман! Видеть тебя больше не хочу! Получи свои
камни!
С этим словом прислонилась к стенке малахитовой и растаяла. Только и
осталось, что на стенке камни сверкают, как прилипли к тем местам, где
голова была, шея, руки.
Все, конечно, перепугались, а царица в беспамятстве на пол брякнула.
Засуетились, поднимать стали. Потом, когда суматоха поулеглась,
приятели и говорят Турчанинову:
- Подбери хоть камни-то! Живо разворуют. Не како-нибудь место - дворец!
Тут цену знают!
Турчанинов и давай хватать те каменья. Какой схватит, тот у него и
свернется в капельку. Ина капля чистая, как вот слеза, ина желтая, а то
опять, как кровь, густая. Так ничего и не собрал. Глядит - на полу пуговка
валяется. Из бутылочного стекла, на простую грань. Вовсе пустяковая. С
горя он и схватил ее.
Только взял в руку, а в этой пуговке, как в большом зеркале,
зеленоглазая красавица в малахитовом платье, вся дорогими каменьями
изукрашенная, хохочет-заливается:
- Эх ты, полоумный косой заяц! Тебе ли меня взять! Разве ты мне пара?
Барин после этого и последний умишко потерял, а пуговку не бросил.
Нет-нет и поглядит в нее, а там все одно: стоит зеленоглазая, хохочет и
обидные слова говорит. С горя барин давай-ко пировать, долгов наделал,
чуть при нем наши-то заводы с молотка не пошли.
А Паротя, как его отстранили, по кабакам пошел. До ремков пропился, а
патрет тот шелковый берег. Куда этот патрет потом девался - никому не
известно.
Не поживилась и Паротина жена: поди-ко, получи по заемной бумаге, коли
все железо и медь заложены!
Про Танюшку с той поры в нашем заводе ни слуху ни духу. Как не было.
Погоревала, конечно, Настасья, да тоже не от силы. Танюшка-то, вишь,
хоть радетельница для семьи была, а все Настасье как чужая.
И то сказать, парни у Настасьи к тому времени выросли. Женились оба.
Внучата пошли. Народу в избе густенько стало. Знай поворачивайся - за тем
догляди, другому подай... До скуки ли тут!
Холостяжник - тот дольше не забывал. Все под Настасьиными окошками
топтался.
Поджидали, не появится ли у окошечка Танюшка, да так и не дождались.
Потом, конечно, оженились, а нет-нет и помянут:
- Вот-де какая у нас в заводе девка была! Другой такой в жизни не
увидишь.
Да еще после этого случаю заметочка вышла. Сказывали, будто Хозяйка
Медной горы двоиться стала: сразу двух девиц в малахитовых платьях люди
видали.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.06.2005 12:41
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг