заводчик это. Лопочет тот заяц зеленоглазой-то, а она хоть бы бровью
повела, будто его вовсе нет.
Танюшка глядит на эту барыню, дивится на нее и только тут заметила:
- Ведь каменья-то на ней тятины! - сойкала Танюшка, и ничего не стало.
А женщина та посмеивается:
- Не доглядела, доченька! Не тужи, по времени доглядишь.
Танюшка, конечно, доспрашивается - где это такое помещение?
- А это, - говорит, - царский дворец. Та самая палатка, коя здешним
малахитом изукрашена. Твой покойный отец его добывал-то.
- А это кто в тятиных уборах и какой это с ней заяц?
- Ну, этого не скажу, сама скоро узнаешь.
В тот же день, как пришла Настасья домой, эта женщина собираться в
дорогу стала.
Поклонилась низенько хозяйке, подала Танюшке узелок с шелками да
бисером, потом достала пуговку махоньку. То ли она из стекла, то ли из
дурмашка на простую грань обделана. Подает ее Танюшке да и говорит:
- Прими-ко, доченька, от меня памятку. Как что забудешь по работе либо
трудный случай подойдет, погляди на эту пуговку. Тут тебе ответ и будет.
Сказала так-то и ушла. Только ее и видели.
С той поры Танюшка и стала мастерицей, а уж в годы входить стала, вовсе
невестой глядит. Заводские парни о Настасьины окошки глаза обмозолили, а
подступить к Танюшке боятся. Вишь, неласковая она, невеселая, да и за
крепостного где же вольная пойдет. Кому охота петлю надевать?
В барском доме тоже проведали про Танюшку из-за мастерства-то ее.
Подсылать к ней стали. Лакея помоложе да поладнее оденут по-господски,
часы с цепочкой дадут и пошлют к Танюшке, будто за делом каким. Думают, не
обзарится ли девка на экого молодца. Тогда ее обратать* можно. Толку все ж
таки не выходило. Скажет Танюшка что по делу, а другие разговоры того
лакея безо внимания. Надоест, так еще надсмешку подстроит:
- Ступай-ко, любезный, ступай! Ждут ведь. Боятся, поди, как бы у тебя
часы потом не изошли и цепка не помедела. Вишь, без привычки-то как ты их
мозолишь.
Ну, лакею или другому барскому служке эти слова, как собаке кипяток.
Бежит, как ошпаренный, фырчит про себя:
- Разве это девка? Статуй каменный, зеленоглазый! Такую ли найдем!
Фырчит так-то, а самого уж захлестнуло. Которого пошлют, забыть не
может Танюшкину красоту. Как привороженного к тому месту тянет - хоть мимо
пройти, в окошко поглядеть. По праздникам чуть не всему заводскому
холостяжнику дело на той улице. Дорогу у самых окошек проторили, а Танюшка
и не глядит.
Суседки уж стали Настасью корить:
- Что это у тебя Татьяна шибко высоко себя повела? Подружек у ней нет,
на парней глядеть не хочет. Царевича-королевича ждет аль в Христовы
невесты ладится?
Настасья на эти покоры только вздыхает:
- Ой, бабоньки, и сама не ведаю. И так-то у меня девка мудреная была, а
колдунья эта проходящая вконец ее извела. Станешь ей говорить, а она
уставится на свою колдовскую пуговку и молчит. Так бы и выбросила эту
проклятую пуговку, да по делу она ей на пользу. Как шелка переменить или
что, так в пуговку и глядит.
Казала и мне, да у меня, видно, глаза тупы стали, не вижу. Налупила бы
девку, да, вишь, она у нас старательница. Почитай, ее работой только и
живем.
Думаю-думаю так-то и зареву. Ну, тогда она скажет: "Мамонька, ведь знаю
я, что тут моей судьбы нет. То никого и не привечаю и на игрища не хожу.
Что зря людей в тоску вгонять? А что под окошком сижу, так работа моя того
требует. За что на меня приходишь?* Что я худого сделала?" Вот и ответь ей!
Ну, жить все ж таки ладно стали. Танюшкино рукоделье на моду пошло. Не
то что в заводе аль в нашем городе, по другим местам про него узнали,
заказы посылают и деньги платят немалые. Доброму мужику впору столько-то
заробить. Только тут беда их и пристигла - пожар случился. А ночью дело
было. Пригон*, завозня*, лошадь, корова, снасть всяка - все сгорело. С тем
только и остались, в чем выскочили.
Шкатулку, однако, Настасья выхватила, успела-таки. На другой день и
говорит:
- Видно, край пришел - придется продать шкатулку.
Сыновья в один голос:
- Продавай, мамонька. Не продешеви только.
Танюшка украдкой на пуговку поглядела, а там зеленоглазая маячит -
пущай продают. Горько стало Танюшке, а что поделаешь? Все равно уйдет
отцова памятка этой зеленоглазой. Вздохнула и говорит:
- Продавать так продавать. - И даже не стала на прощанье те камни
глядеть. И то сказать - у соседей приютились, где тут раскладываться.
Придумали так - продать-то, а купцы уж тут как тут. Кто, может, сам и
поджог-от подстроил, чтобы шкатулкой завладеть. Тоже ведь народишко-то -
ноготок, доцарапается! Видят, - робята подросли, - больше дают. Пятьсот там,
семьсот, один до тысячи дошел. По заводу деньги немалые, можно на их
обзавестись. Ну, Настасья запросила все-таки две тысячи. Ходят, значит, к
ней, рядятся. Накидывают помаленьку, а сами друг от друга таятся,
сговориться меж собой не могут. Вишь, кусок-от такой - ни одному
отступиться неохота. Пока они так-то ходили, в Полевую и приехал новый
приказчик.
Когда ведь они - приказчики-то - подолгу сидят, а в те годы им какой-то
перевод случился. Душного козла, который при Степане был, старый барин на
Крылатовско за вонь отставил. Потом был Жареной Зад. Рабочие его на
болванку посадили. Тут заступил Северьян Убойца. Этого опять Хозяйка
Медной горы в пусту породу перекинула. Там еще двое ли, трое каких-то
были, а потом и приехал этот.
Он, сказывают, из чужестранных земель был, на всяких языках будто
говорил, а по-русски похуже. Чисто-то выговаривал одно - пороть. Свысока
так, с растяжкой - па-роть. О какой недостаче ему заговорят, одно кричит:
пароть! Его Паротей и прозвали.
На деле этот Паротя не шибко худой был. Он хоть кричал, а вовсе народ
на пожарну* не гонял. Тамошним охлестышам* вовсе и дела не стало. Вздохнул
маленько народ при этом Пароте.
Тут, вишь, штука-то в чем. Старый барин к той поре вовсе утлый стал,
еле ногами перебирал. Он и придумал сына женить на какой-то там графине
ли, что ли. Ну, а у этого молодого барина была полюбовница, и он к ей
большую приверженность имел.
Как делу быть? Неловко все ж таки. Что новые сватовья скажут? Вот
старый барин и стал сговаривать ту женщину - сынову-то полюбовницу - за
музыканта. У барина же этот музыкант служил. Робятишек на музыках обучал и
так разговору чужестранному, как ведется по ихнему положению.
- Чем, - говорит, - тебе так-то жить на худой славе, выходи-ко ты замуж.
Приданым тебя оделю, а мужа приказчиком в Полевую пошлю. Там дело
направлено, пущай только построже народ держит. Хватит, поди, на это
толку, что хоть и музыкант. А ты с ним лучше лучшего проживешь в
Полевой-то. Первый человек, можно сказать, будешь. Почет тебе, уважение от
всякого. Чем плохо?
Бабочка сговорная оказалась. То ли она в рассорке с молодым барином
была, то ли хитрость поимела.
- Давно, - говорит, - об этом мечтанье имела, да сказать - не насмелилась.
Ну, музыкант, конечно, сперва уперся:
- Не желаю, - шибко про нее худа слава, потаскуха вроде.
Только барин - старичонко хитрой. Недаром заводы нажил. Живо обломал
этого музыканта. Припугнул чем али улестил, либо подпоил - ихнее дело,
только вскорости свадьбу справили, и молодые поехали в Полевую. Так вот
Паротя и появился в нашем заводе. Недолго только прожил, а так - что зря
говорить - человек не вредный. Потом, как Полторы Хари вместо его заступил
- из своих заводских, так жалели даже этого Паротю.
Приехал с женой Паротя как раз в ту пору, как купцы Настасью обхаживали.
Паротина баба тоже видная была. Белая да румяная - однем словом,
полюбовница.
Небось худу-то бы не взял барин. Тоже, поди, выбирал! Вот эта Паротина
жена и прослышала - шкатулку продают. "Дай-ко, - думает, - посмотрю, может,
всамделе стоющее что". Живехонько срядилась и прикатила к Настасье. Им
ведь лошадки-то заводские завсегда готовы!
- Ну-ко, - говорит, - милая, покажи, какие такие камешки продаешь?
Настасья достала шкатулку, показывает. У Паротиной бабы и глаза
забегали. Она, слышь-ко, в Сам-Петербурхе воспитывалась, в заграницах
разных с молодым барином бывала, толк в этих нарядах имела. "Что же это,-
думает,- такое? У самой царицы эдаких украшениев нет, а тут нако - в
Полевой, у погорельцев! Как бы только не сорвалась покупочка".
- Сколько, - спрашивает, - просишь?
Настасья говорит:
- Две бы тысячи охота взять.
- Ну, милая, собирайся! Поедем ко мне со шкатулкой. Там деньги сполна
получишь.
Настасья, однако, на это не подалась.
- У нас, - говорит, - такого обычая нет, чтобы хлеб за брюхом ходил.
Принесешь деньги - шкатулка твоя.
Барыня видит - вон какая женщина, - живо скрутилась за деньгами, а сама
наказывает:
- Ты уж, милая, не продавай шкатулку.
Настасья отвечает:
- Это будь в надежде. От своего слова не отопрусь. До вечера ждать
буду, а дальше моя воля.
Уехала Паротина жена, а купцы-то и набежали все разом. Они, вишь,
следили.
Спрашивают:
- Ну, как?
- Запродала, - отвечает Настасья.
- За сколь?
- За две, как назначила.
- Что ты, - кричат, - ума решилась али что! В чужие руки отдаешь, а своим
отказываешь! - И давай-ко цену набавлять.
Ну, Настасья на эту удочку не клюнула.
- Это, - говорит, - вам привышно дело в словах вертеться, а мне не
доводилось. Обнадежила женщину, и разговору конец!
Паротина баба крутехонько обернулась. Привезла деньги, передала из
ручки в ручку, подхватила шкатулку и айда домой. Только на порог, а
навстречу Танюшка.
Она, вишь, куда-то ходила, и вся эта продажа без нее была. Видит -
барыня какая-то и со шкатулкой. Уставилась на нее Танюшка - дескать, не та
ведь, какую тогда видела. А Паротина жена пуще того воззрилась.
- Что за наваждение? Чья такая? - спрашивает.
- Дочерью люди зовут, - отвечает Настасья. - Самая как есть наследница
шкатулки-то, кою ты купила. Не продала бы, кабы не край пришел. С
малолетства любила этими уборами играть. Играет да нахваливает - как-де от
них тепло да хорошо. Да что об этом говорить! Что с возу пало - то пропало!
- Напрасно, милая, так думаешь, - говорит Паротина баба. - Найду я
местичко этим каменьям. - А про себя думает: "Хорошо, что эта зеленоглазая
силы своей не чует.
Покажись такая в Сам-Петербурхе, царями бы вертела. Надо - мой-то
дурачок Турчанинов ее не увидал".
С тем и разошлись.
Паротина жена, как приехала домой, похвасталась:
- Теперь, друг любезный, я не то что тобой, и Турчаниновым не
понуждаюсь. Чуть что - до свиданья! Уеду в Сам-Петербурх либо, того лучше,
в заграницу, продам шкатулочку и таких-то мужей, как ты, две дюжины куплю,
коли надобность случится.
Похвасталась, а показать на себе новокупку все ж таки охота. Ну, как -
женщина!
Подбежала к зеркалу и первым делом наголовник пристроила. - Ой, ой, что
такое! - Терпенья нет - крутит и дерет волосы-то. Еле выпростала. А
неймется. Серьги надела - чуть мочки не разорвала. Палец в перстень сунула
- заковало, еле с мылом стащила. Муж посмеивается: не таким, видно, носить!
А она думает: "Что за штука? Надо в город ехать, мастеру показать.
Подгонит как надо, только бы камни не подменил"
Сказано - сделано. На другой день с утра укатила. На заводской-то
тройке ведь недалеко. Узнала, какой самый надежный мастер, - и к нему.
Мастер старый-престарый, а по своему делу дока. Оглядел шкатулку,
спрашивает, у кого куплено. Барыня рассказала, что знала. Оглядел еще раз
мастер шкатулку, а на камни не взглянул.
- Не возьмусь, - говорит, - что хошь давайте. Не здешних это мастеров
работа. Нам несподручно с ними тягаться.
Барыня, конечно, не поняла, в чем тут закорючка, фыркнула и побежала к
другим мастерам. Только все как сговорились: оглядят шкатулку, полюбуются,
а на камни не смотрят и от работы наотрез отказываются. Барыня тогда на
хитрости пошла, говорит, что эту шкатулку из Сам-Петербурху привезла. Там
всё и делали. Ну, мастер, которому она это плела, только рассмеялся.
- Знаю, -говорит, - в каком месте шкатулка делана, и про мастера много
наслышан.
Тягаться с ним всем нашим не по плечу. На одного кого тот мастер
подгоняет, другому не подойдет, что хошь делай.
Барыня и тут не поняла всего-то, только то и уразумела - неладно дело,
боятся кого-то мастера. Припомнила, что старая хозяйка сказывала, будто
дочь любила эти уборы на себя надевать.
"Не по этой ли зеленоглазой подгонялись? Вот беда-то!"
Потом опять переводит в уме:
"Да мне-то что! Продам какой ни есть богатой дуре. Пущай мается, а
денежки у меня будут!" С этим и уехала в Полевую.
Приехала, а там новость: весточку получили - старый барин приказал долго
жить.
Хитренько с Паротей-то он устроил, а смерть его перехитрила - взяла и
стукнула.
Сына так и не успел женить, и он теперь полным хозяином стал. Через
малое время Паротина жена получила писемышко. Так и так, моя любезная, по
вешней воде приеду на заводах показаться и тебя увезу, а музыканта твоего
куда-нибудь законопатим.
Паротя про это как-то узнал, шум-крик поднял. Обидно, вишь, ему перед
народом-то. Как-никак приказчик, а тут вон что - жену отбирают. Сильно
выпивать стал. Со служащими, конечно. Они рады стараться на даровщинку-то.
Вот раз пировали. Кто-то из этих запивох и похвастай:
- Выросла-де у нас в заводе красавица, другую такую не скоро сыщешь.
Паротя и спрашивает:
- Чья такая? В котором месте живет?
Ну, ему рассказали и про шкатулку помянули - в этой-де семье ваша жена
шкатулку покупала. Паротя и говорит:
- Поглядеть бы, - а у запивох и заделье* нашлось.
- Хоть сейчас пойдем - освидетельствовать, ладно ли они новую избу
поставили.
Семья хоть из вольных, а на заводской земле живут. В случае чего и
прижать можно.
Пошли двое ли, трое с этим Паротей. Цепь притащили, давай промер
делать, не зарезалась ли Настасья в чужую усадьбу, выходят ли вершки меж
столбами.
Подыскиваются, однем словом. Потом заходят в избу, а Танюшка как раз
одна была.
Глянул на нее Паротя и слова потерял. Ну, ни в каких землях такой
красоты не видывал. Стоит как дурак, а она сидит - помалкивает, будто ее
дело не касается.
Потом отошел малость Паротя, стал спрашивать: - Что поделываете?
Танюшка говорит:
- По заказу шью, - и работу свою показала.
- Мне, - говорит Паротя, - можно заказ сделать?
- Отчего же нет, коли в цене сойдемся.
- Можете, - спрашивает опять Паротя, - мне с себя патрет шелками вышить?
Танюшка потихоньку на пуговку поглядела, а там зеленоглазая ей знак
подает - бери заказ! - и на себя пальцем указывает. Танюшка и отвечает:
- Свой патрет не буду, а есть у меня на примете женщина одна в дорогих
каменьях, в царицыном платье, эту вышить могу. Только недешево будет
стоить такая работа.
- Об этом, - говорит, - не сумлевайтесь, хоть сто, хоть двести рублей
заплачу, лишь бы сходственность с вами была.
- В лице, - отвечает, - сходственность будет, а одежа другая.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг