принялись суетиться. Это было очень похоже на сильнейшее внушение.
Не скажу, что мне было страшно, я еще не до конца осознал всю опасность
сложившейся ситуации; но то, что нам нужно было немедленно удирать во все
лопатки, я понимал очень даже четко.
Теперь все зависело от помощника кэпа Пономарева, на которого после
несчастья с Ильиным неожиданно свалилось бремя власти.
Пономарева я знал как педантичного, исполнительного, но очень
осторожного человека, у которого преувеличенная осторожность граничила с
отсутствием инициативы, и сомневался, что сумею доказать ему необходимость
изменения курса, другими словами - сумею обосновать свои умозаключения.
Люкакин, сидевший за пультом и от нечего делать листавший вахтенный
журнал, обернулся на звук открываемой двери и с готовностью вскочил с
места.
- Будь добр, подежурь пока, - сказал я, - приплюсуется к основному
стажу. Мне срочно к Пономареву.
И вышел, некоторое время удерживая в памяти недовольное лицо
мальчишки-стажера.
Нет, все-таки чем-то он мне нравился, хотя и любитель был поворчать.
Пономарева я нашел в лаборатории анализа, где обрабатывалась,
идентифицировалась и систематизировалась вся информация, поступившая от
внешних приемных систем.
Вычислительная машина работала в диалоговом режиме и как раз сейчас
приятным женским голосом отвечала на вопрос Пономарева, который, понимающе
кивая крупной лысоватой головой, бегал карандашиком по распечатке.
- Казимир Михайлович, - сказал я твердо, - дело чрезвычайной важности.
Он кинул на меня быстрый недовольный взгляд и сухо проскрипел:
- Умейте ждать, Добрынин.
Не скрою, я настроился воинственно и принялся сверлить тяжелым взором
его обтянутую белым халатом рыхлую спину, постепенно сосредоточиваясь на
бледно-розовой лысине, обрамленной пушком седеющих волос. Пономарев
изредка раздраженно дергал плечом, но не оборачивался, продолжая задавать
вопросы и писать.
- Что у вас? - спросил он наконец, разворачивая длинную машинограмму и
впиваясь в нее глазами. - Почему не на вахте?
- Вам известно, что произошло с Ильиным? - довольно резко осведомился я.
- Известно, - буркнул Пономарев. - К сожалению.
Вот как? К сожалению? Видно, очень не хотелось ему быть на первых ролях.
- Нет, вам ничего не известно.
- Я бы вам посоветовал думать, прежде чем говорить, Добрынин.
М-да, начало было многообещающим.
- Казимир Михайлович, а вам не попадалась бумага с записью, ну скажем,
помехи в секторе СВ-1735, что наблюдалась в 4 часа 39 минут 52 секунды
прошлых суток?
Он по инерции развернул, даже выдернул из рулона еще с полметра
машинограммы, затем обернулся, затем встал.
- Ну-ка, ну-ка, что вам об этом известно, Добрынин?
- Давайте зададим этот вопрос машине, - предложил я.
- Что ж, - он сформулировал задачу.
- Информационный поток, - сказал приятный женский голос. - Расшифровке
не поддается.
- Правильно, - обрадовался я. - Образ трудно закодировать, тем более -
расшифровать. А несущая частота зарегистрирована, как помеха.
- Погодите, что это мы стоя? - засуетился Пономарев. - Присаживайтесь,
Анатолий Иванович, присаживайтесь, вместе подумаем.
Я сел и начал говорить. Но пономаревская реакция оказалась совершенно
неожиданной. По мере моего изложения, сопровождаемого достаточно логичными
умозаключениями и выводами, полное невыразительное лицо его скучнело и
делалось все более и более брезгливым. Наконец, он прервал меня на
полуслове.
- Это уже ни в какие ворота, - сказал он нетерпеливо. - Кому-то снятся
фантастические сны, а вы это представляете как факт. Несолидно, Добрынин.
Да, с Аркадием Семеновичем случилось несчастье, но это не повод для
домыслов. Я доложил в Центр, прибудет компетентная комиссия - им и решать
данную проблему. А мы давайте не будем.
Во время его речи я потихоньку закипал.
- И на прощание - маленький совет, - подытожил Пономарев. - Ни с кем
больше не делитесь этими вашими... измышлениями. Неумно это. Идите и
спокойно работайте.
Все, я дошел до точки кипения, но нашел в себе силы выйти спокойным
шагом. Черт возьми, Ильин бы меня понял, по крайней мере не стал бы
перебивать в начале рассказа. Он уже, кажется, и сам подбирался к отгадке,
только другими путями.
Самое скорое - комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто
катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия
быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла
привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции...
Кое-как додолбив вахту, я поспешил к Вадиму. Он уже пришел в себя и
выглядел вполне прилично. В его однокомнатной квартире царил идеальный
порядок, на столе алели оранжерейные тюльпаны, в хрустальном блюде
размером со средний тазик горкой лежали фрукты. Вадим просматривал
последние новости.
- Садись, - сказал он. - Все как сговорились. То цветочки притащат, то
вон плоды. Будто сам не могу сходить.
- Как себя чувствуешь? - осторожно спросил я.
- Как после наркоза. Голова тяжеловатая. Не привык к снотворному.
- Но вообще-то в форме?
- Вполне. Ты по поводу Аркадия Семеновича?
- Не только... Ведь укол-то тебе сделал я.
Вадим без всякого удивления, очень даже спокойно посмотрел мне в глаза.
- Зачем?
- Очевидно, чтобы ты не присутствовал на эксперименте.
- Очевидно? Ничего не понимаю.
Мои заключения он выслушал внимательно, не перебивая.
- Похоже на правду, - сказал Вадим, когда я закончил.
Он вдруг бодренько выскочил из кресла и прошелся по пружинящему ковру.
Остановившись перед фруктами, он приценился, выбрал огромное румяное
яблоко и хрустко откусил. Мне страшно захотелось яблока.
- Угощайся, - предложил Вадим, - а то пропадут.
Он был тысячу раз прав. Не пропадать же добру.
Между тем, Вадим расхаживал по комнате, спортивный, собранный, готовый
к действию, изредка хмурился, а я наблюдал за ним и машинально хрупал
яблоко за яблоком.
- Я думаю, надо с ним связаться, - сказал он наконец. - Надо его
предупредить, что человеческий мозг слаб и что на станции уже имеются
жертвы. Если он и дальше хочет испытывать наслаждение от общения с нами,
то пусть побережет клиентов, а то никого не останется. Нам нужно потянуть
время до приезда комиссии. На Пономарева надежда маленькая. Как ты
полагаешь?
- Что ж, рискнем, - согласился я. - Но это очень опасно. Уж до чего
Ильин сильный психогигиенист, а и то не выдержал.
- Потому и не выдержал, что шел в открытую, - Вадим усмехнулся. - Мы
подсунем Черу туповатого клиента, которому плохо и который все время
хнычет о помощи.
Туповатого клиента? Который все время хнычет о помощи? Все время.
Господи, как я до этого сам не додумался?
- Ты предлагаешь запись?
- Почему бы и нет?
- А сможем? - усомнился я.
- Надо, - уверенно сказал Вадим.
- Нет слов, - я развел руками.
- Просто я вовремя вспомнил свою тяжелую голову.
Этим он как бы даже благодарил меня за ночной визит. Ну что тут
скажешь?..
Сразу от входа бросилась в глаза распахнутая дверца аптечки. Уходя, я
ее, помнится, закрывал.
На кухне загремела посуда.
Прикрыв аптечный шкаф, я прошел на свою половину и здесь на письменном
столе обнаружил злосчастную коробку с мединалом. Рядом лежал
пневмопистолет. В коридоре послышались легкие Таины шаги.
- Это глупо, - крикнул я.
Хлопнула дверь. Вот чего мне сейчас не хватало, так это женских
капризов. Нет, это надо было пресекать и немедленно. Я направился к Тае.
Она лежала на кровати, отвернувшись к переборке, и никак не
отреагировала на мое появление.
- Ты, конечно, уверена, что я это сделал нарочно, - сказал я, плюхаясь
в пискнувшее кресло. - А теперь подумай, зачем мне это нужно? Лично мне?
Прежде всего - об эксперименте я узнал только сегодня. Далее - Вадим мне
симпатичен, как человек. И, наконец, к чему так рисковать? Ведь Вадим мог
проснуться, зашуметь. Вот и ты видела, что ночью я шарил в аптечке. Но
я-то ничего этого не помню.
- Не валяй дурака, - глухо произнесла Тая.
- Ты - злобный ревнивец.
Такого оборота я, признаться, не ожидал и, не сдержавшись, глуповато
хихикнул.
- Ну и что же, что он маленький, - тихо сказала Тая. - Я ведь все равно
ниже его. Он очень хороший. А ты - страшный эгоист.
Слушать ее было не то что неприятно, но как-то даже больно.
Чувствовалось, что она целый день думала, какой эгоист я и какой хороший
человек Вадим Коржиков.
Очень обидно было ее слушать.
- В свое время мы, кажется, договорились сначала понять, а уж потом
судить, - сказал я удрученно. - Ты меня даже не хочешь понять.
Тая резко села и уставилась на меня, как на чучело.
- А что тут понимать? Ты мне все время врешь. Да если бы Вадим не...
заболел, Аркадий Семенович был бы здоров. Зачем ты ему позволил
подключиться к ВИБРу? Ты же прекрасно знал, чем это может закончиться. Что
ты тут все время врешь?
- Ты можешь выслушать спокойно? - рявкнул я.
Она сразу нахохлилась. Затаилась.
- Тогда слушай, - продолжал я уже спокойно, задавив в себе внезапную
вспышку ярости.
И рассказал о том, что случилось, присовокупив сюда свои выводы.
- А ты не ходил к Аркадию Семеновичу? - спросила Тая упавшим голосом.
- К нему не пускают.
- О боже, какая я дура. Мой бедненький суслик. Иди ко мне...
Было раннее утро. Я проснулся от того, что Тая осторожно перебиралась
через меня.
- Не смотри, - попросила она, целуя мою колючую физиономию. - Спи. Мне
сегодня пораньше.
Я закрыл глаза и слушал, как Тая, одеваясь, легко бегает по комнате.
Тапки она игнорировала. Как-то незаметно я заснул, но, кажется, ненадолго.
Разбудило меня острое чувство тревоги. Это было похоже на сигнал о помощи,
как будто очень далекая труба печально выводила грустную безнадежную
мелодию...
Постовая уже была забита до отказа, а люди все прибывали и прибывали,
теснясь в коридоре. Я кое-как протолкался к рабочему месту и узрел пульт и
ВИБР в плачевном состоянии. Под ногами неприятно хрустели осколки
оргстекла. Кроме того, я обнаружил и орудие разбоя - небольшой, но
увесистый блок стабилизатора (БС), очевидно позаимствованный из ЗИПа и
помещенный кем-то на пультовую клавиатуру. Но не это было главное. Рядом,
закрыв лицо руками, стояла Тая, плечи ее вздрагивали. Вокруг нее
образовался пустой полукруг, и в этом полукруге, на полу, хищно свернулось
выдранное с корнем из гнезда "щупальце" с присосками. И еще сильно воняло
горелой изоляцией. По всей видимости, Тая включила аппаратуру и лишь затем
принялась ее крушить, чем вызвала короткое замыкание.
- Дорогу, товарищи, - раздался напряженный голос Пономарева.
Он обогнул меня и остановился напротив Таи.
- Кто позволил? - спросил он свистящим шепотом. - Вы представляете
себе, что натворили?
Пономарев на глазах побагровел и резко кинул в пространство:
- Как она сюда попала?
В полной тишине кто-то весело и нахально сказал:
- Так ведь это же Тая Добрынина.
- Добрынина? Ах, да. Это меняет дело. Ну и что, что Добрынина?
- Она дорабатывала ВИБР, - скучно объяснили рядом.
Нездоровый румянец с Пономарева спал.
- Так, так, дорабатывала, - протянул он, что-то соображая. - Значит,
аппаратура неучтенная?
- Значит, неучтенная, - согласился все тот же скучный голос (я узнал
Гусейнова).
- Пульт учтенный, но он пострадал мало.
- Безобразие, - сказал Пономарев, как сказал бы на его месте всякий
уважающий себя администратор. - Форменное безобразие. Более того -
хулиганство. На вас, Долгорукова, я подготовлю приказ по станции. И чтоб к
приезду комиссии аппаратура функционировала! Вот так.
Он удалился, перед ним нехотя расступались.
- А ведь до смены еще двадцать минут, - вдруг громко сказал Гусейнов.
- Ну и что?
Вопрос повис в воздухе, но тут же кто-то неуверенно произнес:
- Действительно, странно. Сигнала общего сбора вроде бы не было.
И тут все разом зашумели. Выяснилось, что сюда, в постовую, ноги
каждого принесли сами. Да, да, сразу после того, как прозвучала труба.
Откуда бы ей здесь взяться?..
Постепенно люди разошлись.
- Ну, ты чего же, Долгорукова, наделала? - Я уже безнадежно опаздывал
на вахту, но оставлять Таю в таком состоянии не мог.
- Перестань повторять чужие глупости, - устало сказала она. - Я не
думала, что сюда набежит столько народу.
- Тут говорили о трубе. Разве ты ее не слышала?
- Нет, конечно.
- Почему - конечно?
- Потому что здесь было шумно.
- Это совсем другая труба, - я постарался улыбнуться, хотя мне уже было
страшновато от того, что Черу повиновалось все население станции. Или
почти все.
- Что здесь случилось? - еще из коридора через открытую дверь спросил
Вадим. - Народ валом ва... Ба-а!
Он вошел и уставился на разгромленный пост. Еще один, который ничего не
слышал.
Слава богу их уже двое. Но - они первые, с кем Чер связался напрямую.
Парадокс.
- Восстановить невозможно? - скорее констатировал, чем спросил Вадим.
- Естественно, - задиристо отозвалась Тая. - Чего-чего, а ломать мы
умеем.
- Ну и напрасно, - сказал Вадим. - Мы тут с Толей придумали одну
забавную штуку.
Разве он тебе не говорил?
- К сожалению, не успел, - я вздохнул.
- Жаль, жаль. - Вадим, хрустя пластмассовой крошкой, подошел к пульту и
подкинул на ладони тяжелый БС, потом, хмыкнув, посмотрел на Таю.
- Вот именно, - сказала она.
- Судя по запаху, было включено?
- Ага, - в ее голосе было злорадство.
- Месть, так сказать, - весело произнес Вадим. - За Аркадия Семеновича
и кэпа.
Верно?
- Ага.
- Это для него, как слону дробинка. - Вадим аккуратно приспособил БС на
пульт. - Ты, Таечка, забыла, что он уже научился выходить на прямой
контакт. Теперь, Таечка, мы сидим на бочке с порохом. А нам нужно время до
приезда комиссии, потому что через Пономарева нам не перешагнуть. Толя
правильно сказал - нужно отсюда срочно драпать. Потому-то мы и придумали
забавную штучку с записью.
Наподобие магнитофонной. Понимаешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг