действующей - перед самой войной и отправился служить в Сибирском корпусе:
то ли в Туркестан, то ли - Монголию.
Мама говорит, что это последний наш дом, где он нас еще сможет найти.
Вот приедет он из Монголии, заберет всех нас и тогда мы уедем. Куда-нибудь.
Может в Англию, где у нас много родственников, а может и - Штаты. Или -
Аргентину. Папе решать.
Дядя Арнольд с ней не согласен. Он верит, что комиссары нагрянут со дня
- на день. Он говорит, что дело не в том, что мы - бывшие, но... Просто у
нас - остались деньги и драгоценности. А комиссары с чекистами - те же
воры. Они убьют нас на за то, что мы - бывшие, но - чтоб никто и никогда
не смог рассказать, - сколько они в этом доме награбили!
Мама в ответ пожимает плечами:
- "Ты преувеличиваешь, Арно! Ты - Крест мой. Ты - вечный трус. Кто
тебя просил называться толстовцем?! Твое поведение недостойно нас -
Рыцарей. Истинный немец должен идти на Войну и Умереть, если что... Да, они
могут прийти. Да, они могут убить нас.
Ты думаешь, я... Я побегу от этого быдла? Да, мы переезжали из дому в
дом. Мы - подданные Российской Империи и ежели наша с тобой Родина
принимала Закон, согласно коему...
Ужасный Закон. Несправедливый. Кощунственный. Но - Закон! И любой
Истинный Рыцарь ОБЯЗАН ПОДЧИНИТЬСЯ ЗАКОНУ, как бы ни был этот Закон -
несправедлив! Это Суть - Рыцарства. Нашего - НЕМЕЦКОГО Рыцарства.
Поэтому мы - переезжали. Но бежать от убийц, негодяев и Хамов. Я
никуда не побегу. Верней, - побегу. Но лишь - за мужем! По его Воле,
Приказу и Требованью!"
И вот мы живем в "охотничьем домике", ожидая неизвестно чего. Каждый
вечер мама зажигает свечи над старинным роялем и они с моей старшей сестрой
садятся за пожелтелые ноты, кои каким-то мистическим образом нашлись здесь
- в карельской глуши.
Я сижу у самой двери, прислонясь спиной к печи и мне тепло и уютно, а
дядя Арно сидит рядом со мной и курит трубку. У нас уже почти нет хорошего
табака, но дядя нарочно ездит в Петрозаводск и выменивает что-нибудь на
табак. Такой уж он человек. Не может курить "самосад". Толстовец.
С улицы шум, - слышно как подъехали сани. Да не одни - много!
Я вскакиваю и кричу: "Это - папа!" - и сразу же осекаюсь. У дяди
Арнольда какой-то стеклянный взгляд. Он трясущимися руками начинает выбивать
трубку прямо на пол и растаптывать табачный пепел по былому паркету. Я не
верю своим глазам, - табачный пепел трудно отмыть - фрау Краузе необычайно
расстроится.
Сзади раздается сухой мамин голос:
- "Не обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни
нервов, ни - трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и..."
Дядя Арнольд отпирает дверь в нашу комнату, в прихожей уже сгрудились
слуги. Они - и вышли из своей комнаты, и в то же время, - как бы пытаются
спрятаться - здесь, среди вешалок.
В дверь бьют чем-то тяжелым. Дядя откашливается, кивает старому Фрицу и
тот отпирает огромную дверь.
Я на всю жизнь запомнил их лица. Потом - на всяких малинах, да кичах
мне говорили: "Комиссары - жиды! Продали Русь инородцам!" Не знаю...
Они зашли какою-то темной, серою массой. Человек двадцать. Из семи тех,
кого я успел увидать, да запомнить - еврейские лица были у одного, может -
двух. Остальные же... Испитые лица уличной мрази. Люмпенов, как их называли
мои домашние учителя.
И еще - я запомнил их выражения лиц. Они смотрели на нашу мебель, как
голодные сироты - на господскую елку. Кто-то из них сразу же потянул
бархатную гардину, она захрустела, оторвалась и чекист... Бросил ее куда-то
назад с криком:
- "Примите кто-нибудь. И давайте мешки. А то - не хватит!"
В следующий миг дядя Арнольд подхватил меня на руки и с силой бросил
прямо в окно с криком:
- "Беги, Клаус! Они всех перебьют!" - грохнул выстрел.
В следующий миг я с головой провалился в высокий сугроб, выбрался из
него и побежал, что есть сил, а за мною все хлопали и хлопали выстрелы.
Когда я упал в снег, совсем обессиленный, я понял, что из меня течет
кровь. Я немного порезался, вылетая через застекленное окно, и теперь у меня
чуток кровило со лба и щеки. Я не знал, что мне делать и... Я вернулся
назад. Кружным путем. Под утро.
Я вернулся, чтоб услыхать, как кричат мама и Аннхен. И фрау Краузе. И
ее дочь Паула. И фроляйн Мильх...
А я лежал в снегу и все это слушал и - ничего не мог сделать. Я даже
не умел стрелять - потому что мне в ту ночь было лишь десять.
Потом... Чекисты уехали, а я бегал вокруг горящего дома и - не мог
ничего. Единственное что меня утешало: маму и Аннхен убили под утро. Об этом
говорили сами чекисты, когда садились на свои груженые сани. А еще они
сравнивали маму и Аннхен, как - женщин.
Когда все догорело, я пробрался на бывшую кухню. Я нашел их. Они лежали
там - рядышком, сильно обгорелые - лицом вниз. Видно их - то ли облили
чем-нибудь, то ли - посыпали порохом, потому что... Остались лишь обгорелые
кости с ошметками мяса и я только лишь по размерам, да остаткам одежды
различил тело мамы и Аннхен.
В обгорелых черепах с остатками волос на них были дырки. В районе
затылка. А кости рук так и остались сведенными за спиной и огонь так и не
дожрал остатки веревок, коими они были скручены.
И я сидел над телами и возносил Хвалу Господу, что все кончилось именно
так: пуля в затылок - легкая смерть.
Знаете... Я не мог долго быть рядом с ними. Я, как сын офицера и Рыцаря
- знал, как убивать, и - как умирать, ежели что, но... Эти два обгорелые
трупа не были моими мамой и Аннхен. Мама и Аннхен вознеслись прямо на небо,
а это... Тлен и чей-то пепел.
Я забросал трупы снегом - жирным, почернелым с запахом горелого сала и
копоти, извинился пред телами слуг, что не могу их прикрыть и пошел искать
дядю Арнольда.
Я не нашел его среди прочих и решил, что он - верно, был убит сразу в
прихожей, а там - все здорово выгорело.
Меньше всего пострадал бывший кабинет моего отца. Я забрался в него,
собрал все теплые вещи, что смог надеть на себя и вышел из дому, чтоб
никогда в него не вернуться.
Чекисты забрали почти что все, кроме того, что им невозможно было - ни
носить, ни продать. Поэтому я шел по карельскому лесу в парадной шинели
офицера Императорской Гвардии и полы ее волочились за мной.
Шинель быстро отсырела, намокла и стала как камень тянуть меня за
собой. Тогда я решил бросить ее, и уже снимая, случайно сунул руку в карман
- там я вдруг нащупал крохотный золотой медальон с гравировкой и маминым
лицом на эмали. Я - Верующий и во всем вижу Волю Божию. Я понял, что
Господь послал мне его - неспроста. Я отрезал от тяжкой шинели шнур к
аксельбантам, продел его в дужку последней памятки о матушке и надел шнурок
на шею.
Я (даже в десять лет!) знал, что это - ошибка, коя может стоить мне
жизни. Но я - Рыцарь и готов был рискнуть.
Я очнулся. Снова раскрылась дверь к проверяющим и былой унтер Потапыч,
щурясь, громко прочел:
- "Крафт! Эй, Граф - твоя очередь!"
Я вошел в длинную, похожую на извилистый коридор учительскую
"Образцовой колонии для беспризорников" и сразу понял - они выследили меня.
Комната была заполнена людьми в штатском, по одному виду коих можно
было сказать, - ЧеКа. Столько лет, столько дней я скрывался от них... И вот
теперь - все. Они меня взяли.
Во главе стола сидел длинный худощавый человек в выцветшей гимнастерке
с козлиным лицом и бородкой. Он читал какие-то бумажки, сложенные перед ним.
Не глядя на меня, он указал рукой на ряд стульев и я хотел сесть на
ближайший. Кто-то вовремя прошептал:
- "Атенсьон!" - и я увидал, что у стула ножка надломлена. Я поменял
его и другой человек со смехом добавил что-то еще. На чьем-то птичьем.
Слишком поздно я осознал, что у этого стула непрочная спинка и чуть не упал.
Кто-то чуть засмеялся, кто-то что-то шепнул. В длинной темной комнате
будто бы ожили десятки теней. В этот миг козлоликий чекист, тряся своей
редкой бородкой , прочел:
- "Крафт Николай Янович - немец, атеист, родился в Ташкенте в 1911
году в семье инженера-путейца. Отец - комиссар Путей Сообщения
Туркестанской Республики. Казнен вместе со всею семьей в дни басмаческого
выступления... Круглый сирота.
Поступил в колонию три недели назад из тифозного карантина после
выздоровления от сыпняка. Свободно говорит по-немецки, по-русски - с
сильным акцентом. Пользуется непререкаемым авторитетом среди прочих
воспитанников. Кличка, - производная от фамилии - Граф. Все верно?"
Я чуть кивнул. Козлоликий показал мне старую затертую фотографию с
человеком в форме путейца, обнимающего такую же светловолосую женщину и трех
детей. Я кивнул еще раз. "Да, это мы - Крафты". Так мне сказал тот,
умиравший от тифа парнишечка.
Сам не знаю, - почему я его подобрал. Он бредил по-нашему, по-немецки,
а никто не мог разобрать и все думали его бросить.
Я случайно пристал к той компании. Меня с улицы взяли воры, кои и
научили всяким премудростям. Как вскрыть замок, как взломать дверь, иль -
залезть в форточку. Лет пять так и жил, а когда всех повязали, "сорвался" с
пересылки.
На той пересылке я "погонялово" получил, а по малолетству меня не
шибко-то охраняли. Вот и "спрыгнул".
Пристал к мелкоте, а потом - дернула меня нелегкая ходить за
умирающим! (Видно, и укусила меня в эти дни вошь.) Когда парень помер, будто
сам Господь подсказал мне, и взял я из тряпья и лохмотьев старую фотографию
и справку - "Свидетельство о Рождении", выданное комиссариатом
Туркестанской Республики.
Когда очнулся, все кругом меня звали - Крафт и всячески нянчились. Я и
думать не мог, что папаша этого Крафта прославился комиссаром и мальчонку
все эти годы искало ЧеКа!
- "А это... Откуда он у тебя?"
Козлоликий чекист держал за почернелый шнурок крохотный золотой
медальон с инкрустациями. Медальон был открыт и из него на меня глядел лик
моей мамы. И я знал...
- "Нашел".
- "Точно нашел? Не украл?"
- "Я - не вор. Нашел".
Чекист задумчиво посмотрел на меня, а потом еще раз на мамино
изображение на драгоценной эмали. Тихо пробормотал:
- "Странная штука Наследственность. Ты нисколько не похож на своих же
родителей, а на эту женщину... Как родной сын.
Дорогая вещица. Что ж не продал-то?"
- "Понравилась. Дорогая, - вот и понравилась".
Чекист, не выпуская из рук крутящийся на шнурке медальон, достал
какую-то папку, и протягивая ее мне, вдруг спросил:
- "Посмотри-ка на эти вот фотографии. Не узнаешь ли там кого? Посмотри
повнимательней".
Я сразу же узнал их. Они сидели с красными бантами, да в солдатских
папахах. Я запомнил их лица - тех, кто приезжал в тот вечер к нам в дом.
Узнал ли я их? Как я мог - забыть хоть единого?!
Я просмотрел все показанные мне фотографии, навсегда запомнил надписи
на знаменах: "Особый отряд ЧеКа Петрозаводской волости", и... вернул их со
словами:
- "Нет. Ни единого".
Козлоликий человек в выцветшей гимнастерке все это время испытующе
смотрел на меня и отцов медальон покачивался в его нервных пальцах. Услыхав
мой ответ, он небрежно сказал:
- "Раз так... Этот медальон я забираю. Это - вещественное
доказательство к одному старому делу. Ты... не против?"
- "Это - не мой. Я нашел его..." - у меня похолодели руки и ноги, а
горло сдавило, когда я отвечал эти слова. Но в мозгу звучал мамин голос: "Не
обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни нервов, ни -
трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и..."
Я сам удивился, заметив, что когда мне подали фотографию Крафтов, руки
мои были совершенно покойны. И я мог покойно глядеть в лицо козлоликого.
Тот, не глядя, кинул куда-то в сторону медальон, он стукнулся в
какой-то там ящик и... Я очень хотел посмотреть - куда он упал, но - не
мог сделать этого. Я аккуратно сложил старую фотографию Крафтов,
"Свидетельство о рождении" и хотел уже встать.
Следившие за мною чекисты сразу все зашушукались, двое из них
попеременно склонялись к козлоликому и что-то шептали ему на ухо. У них был
такой вид, будто они наконец-то поймали ужаснейшего преступника и сердце мое
- опять ушло в пятки.
Чекист с козлиной бородкой знаком приказал мне сидеть, достал откуда-то
из стола пачку дорогих папирос и двинул их в мою сторону. Я отрицательно
качнул головой, и он, усмехнувшись, сказал мне:
- "И верно. Курить - здоровью вредить. Я расскажу тебе одну сказку.
Тебя она, конечно же не касается, но мне хотелось бы, чтобы ты о ней знал.
Мне кажется, что... Мы не понимаем друг друга. А мне хотелось бы найти с
тобою - общий язык.
Жил-был один офицер. Так же, как и ты - граф. Только лишь не по
кличке, но - званию. И был он - немцем.
Так уж получилось, что многие родственники его жили, да и сейчас живут
за границей - в Германии. Поэтому, - когда разразилась германская, его
отправили на восток - комполка в Туркестан.
Жена же его - курляндская немка такого же круга и положения была
выселена сперва в Питер, а потом и - под Петрозаводск. Была она настолько
богата и родовита, что в ссылку сию с ней отправились даже слуги. Так бывает
у немцев...
Когда произошла Революция, граф вступил в армию Колчака и погиб в одном
из сражений. Тело его было обнаружено и труп захоронен со всеми почестями.
Согласно правилам, принятым средь колчаковцев, сообщение о смерти его было
передано и в Германию, и к нам - в Россию.
Иных наследников у графа не было и все состояние после смерти досталось
жене и двум детям. Их искали в Петрозаводске, но, говорят, что - графиня
никогда не покидала свой дом, а вместо нее в получении Известия о Наследстве
расписался ее младший брат - всецело принявший Революцию.
Сложно сказать, - как бы все повернулось, но Наследники огромных
богатств, находящихся вне пределов России, поступали на особый учет и сразу
же из Москвы в Петрозаводск выехал спецотряд Чрезвычайной Комиссии, коему
было приказано срочно вывезти графиню с детьми для особого разбирательства.
Не скрою, - кое-кто надеялся, что женщину удастся уговорить передать все ее
зарубежное состояние - в обмен на... скажем так - безопасность ее малышей.
Но когда сей отряд прибыл в Петрозаводск, выяснилось... Якобы
неизвестная банда напала на дом и убила графиню, ее детей и всех слуг. Чудом
выжил лишь младший брат той самой женщины, что была изображена на найденном
тобой медальоне. Этот человек уже получил свидетельства о смерти всей
несчастной семьи и выехал из страны, чтоб получить неслыханное наследство...
После гибели сестры, племянника и племянницы именно он унаследовал все
их состояние!
Нашей комиссии это все не понравилось, мы стали копать и выяснили
удивительную подробность: ежели бы графиня, или кто-нибудь из ее детей
остались в живых, богач сей - стал бы нищим! Война прошла как раз по
владениям их семьи и все - решительно все уничтожила! Зато имущество зятя
этого человека оказалось почти что - не тронутым.
Мало того... Следователи обнаружили еще одну вещь. В семьях чекистов и
следователей местного отдела ЧеКа обнаружились предметы и вещи, вывезенные
из дома вырезанной семьи. Нашлись свидетели, утверждавшие что в некую ночь
местный отряд ЧеКа выезжал за город, а вернулся с санями, груженными
барахлом.
По-моему приказу все эти люди были немедленно арестованы, а моя
комиссия начала особое следствие. Огромные деньги ушли из страны и кто-то
должен за сие отвечать.
В ходе следствия выяснилось... На пожарище не хватило одного трупа.
Тело десятилетнего мальчика бесследно исчезло, а местные охотники
подтвердили, что вокруг дома в ту страшную ночь ходил мальчик. Они указали и
место, где он лежал, следя и слыша все, что происходило в том доме, и то...
где он бросил дорогую шинель офицера-гвардейца. Глупо.
Кто, кроме ребенка, мог надеть на себя длиннополую шинель гвардейского
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг