прострации. Кроме нее делом занимались, пожалуй, одни планетологи.
К счастью и несчастью, проработав лет семьдесят, любой человек
обеспечивает себя настолько, что всю оставшуюся жизнь может заниматься чем
угодно, либо вовсе ничем не заниматься. Главной движущей силой истории
давно стала не матушка-экономическая необходимость, а унаследованное от
приматов любопытство. Оно, это любопытство, порой принимает размеры
стихийного бедствия. Честное слово, иногда с завистью думаю о славных
временах рабовладения, когда было чему достойно посвятить свою жизнь -
борьбе за лучшее будущее человечества, которое мы не совсем заслуженно
имеем сейчас. Обнадеживает то, что если верить Гегелю, где-то за углом
сумрачное прошлое нас еще ожидает, поскольку исторический процесс имеет
форму и повадки змеи.
Со своей стороны, ответственно заявляю, что лично я, некто Серж
Рыкофф, по планете скакал мало, и хоть пользы от меня было примерно
столько же, ни у кого под ногами не путался, а тихо сидел и наблюдал за
сборкой глубокосерного аппарата. Ну, и за Мод еще наблюдал, было дело.
После технической проверки батискаф подняли на гребень невысокого
вулкана, который правильнее было бы считать гейзером. Экипаж парома
собрался в командном модуле. Наступал один из тех моментов, ради которых и
стоит стремиться в космос, - момент перед неизвестностью.
Нервно потерев ладони, Оксана надела сенсорный шлем, а Круклис нажал
клавишу пуска. На вершине вулкана механическая рука подхватила батискаф и
бережно опустила его в серное озеро.
Вокруг аппарата вздыбились пузыри и обломки серного льда. Влекомый
тяжелейшим иридиевым балластом, он проломил кору и начал погружаться.
- Пока холодно, - сказала Оксана.
Ее мозг принимал сигналы датчиков, имитирующих органы чувств
человека. Кроме того, часть из них позволяла, "видеть" в ультрафиолетовом
и инфракрасном диапазонах спектра, ловить биотоки, и много еще чего.
Оксана играла роль глаз и ушей всего эксперимента. Разумеется,
чувствительность приборов была отрегулирована с учетом условий,
существующих в недрах Феликситура: Оксана ощущала холод при плюс ста
десяти градусах Цельсия, температуре замерзания серы.
Любопытен все же этот любимый элемент богов преисподней -при
разогревании из желтого становится оранжевым, потом краснеет, а по
достижении двухсот пятидесяти градусов, приобретает непроницаемо черный
цвет с едва уловимой рыжинкой. Если происходит быстрое охлаждение,
затвердевшая сера сохраняет соответствующую окраску. Поэтому поверхности
серных планет очень цветасты. Еще необычность: в жидком состоянии сера
имеет меньшую плотность, чем в твердом, отчего серные льдины тонут. Наш
батискаф перенес многочисленные удары погружающихся кусков серного льда,
обломков твердого панциря, покрывавшего кратерное озеро. Его разметал
поток, неожиданно поднявшийся из глубины. Этот же поток как игрушку
подбрасывал сорокатонный аппарат до тех пор, пока софус не придал ему
вращательного движения, ввинчивая в расплав.
На экранах начали проступать неровные очертания вулканического
канала. Изображение дрожало, смазывалось тепловой конвекцией.
- Работать можно, - сказал Круклис. - Алло, Гравитон, картинку
принимаете?
- Да, - отозвался далекий Сумитомо. - Береги рули, второго батискафа
нет. - Легко сказать!
Батискаф швыряло в перпендикулярных плоскостях и время от времени
припечатывало к скальным стенкам.
- Кто-нибудь жалеет о том, что не находится там, внутри? -
поинтересовался Абдид.
Круклис решил подремать, но просил, чтоб разбудили, когда "уляжется
злая ирония". После долгих рысканий по курсу и глубине батискаф все-таки
справился с восходящим течением и пошел вниз.
- Оксана, налить тебе чего-нибудь горяченького?
- Спасибо, мне уже не холодно.
- Глубина девятьсот метров от гребня. Братцы, а посудину-то качает!
- Эка невидаль.
- Зепп, ты не понял. Качает ритмично.
- Вот как? Круклису устроили срочную побудку.
- Ага, - сказал он. - Разогретая сера стала более вязкой. В
результате отсеялись случайные колебания. Хотя давление тоже возросло.
Нет, не понимаю. Надо посчитать.
- Такое может быть, если чья-то туша бьется в узком канале, - пошутил
Зепп.
Завязалась дискуссия, не менее тягучая, чем сам серный расплав. Меня
в ней интересовал не столько предмет, сколько участники. Точнее, одна из
участниц. Мало вникая в то, что она говорила, я слушал к а к она говорила,
ловил интонации. И в конце концов поймал пару недоуменных взглядов. Пора
было прекращать пялиться. Я решил погулять снаружи. Пропустить что-то
интересное я не боялся. Если специалисты заспорили, ничего интересного не
будет, закон такой.
* * *
Ракетный паром тех времен представлял собой треугольную платформу с
шарами по вершинам. В этих сферах, пронизанных трубами двигателей,
располагался экипаж, приборы и бортовые запасы. Каждая из капсул могла
отстыковываться с помощью особых катапульт-болтов и за две секунды
превращаться в самостоятельную спасательную шлюпку. А на открытой площадке
между модулями допускалось размещение грузов любой конфигурации массой до
девяноста тонн. Красивое конструкторское решение. Жаль, что от него сейчас
отказались.
Выбравшись из шлюза, я остановился. С грузовой платформы открывался
довольно интересный вид. Над близким горизонтом висел Виктим. Рядом с ним
сквозь прозрачную желтоватую дымку сияла яркая звезда. Это был
приближавшийся малым ходом Грави-тон. Ниже него взметывался и опадал в
кратер, позже названный Оксанкиным, султан серных выбросов. На вершине
вулкана торчали балки разрушенного крана. По склону к нему тянулась
красная нить кабель-троса. Окрестности горы покрывали остывшие наплывы. За
ними начиналась равнина с беспорядочно разбросанными кратерами,
окольцованная горами - стенами огромного цирка, на дне которого мы и
находились. Все это заливал потусторонний, шафранного оттенка свет,
оставляющий резкие тени за каждым камнем. До сих пор я могу без особых
усилий вызвать в памяти эту панораму, если нужно, вспомнить вплоть до
мелких деталей. Например, двадцатитонную мортиру, установленную на
платформе, украшала инструкция: ВРУЧНУЮ НЕ КАНТОВАТЬ.
Спустившись по лесенке, я ступил на серный снег. Особой прыгающей
походкой, изобретенной астронавтом Нейлом Армстронгом еще в двадцатом
веке, обогнул паром и направился к соседнему кратеру. В шлемофоне
немедленно пискнул индикатор. Это означало, что дежурный радар взял под
контроль мои перемещения.
- Серж, - сказал Абдид. - Там еще не ступала нога человека.
- Ну-ну. Сейчас исправим, - бодро ответил я. Но оглянулся.
Под днищем парома возились арбайтеры - заваривали пробоину. Выше них,
на грузовой площадке, вращался барабан с кабелем. Еще выше пролетал катер
с большущим прозрачным колпаком над пилотской кабиной. Мирный деревенский
пейзаж Эфир гудел от голосов. При необходимости стоило лишь позвать, и на
помощь бросились бы десятки людей. Но почему-то было беспокойно. Пришло
предчувствие близкого сбоя в будничном ходе событий. Предчувствие
маловероятного вывиха, как потом называла это Мод. Я хорошо его помню.
Сильное это предчувствие, внезапное и пугающее. Хочется вернуться,
затеряться среди других людей, схо-ваться. Чтобы неведомый выбор
неведомого мог пасть на кого-то другого.
Но так нельзя. Шарахаться от теней недостойно. А если уж оказался на
пути тайны, нужно принимать ее вызов. Не каждому так везет. Жизнь все
равно когда-то закончится. Я двинулся дальше.
Часто попадались припорошенные неземным снегом камни и обломки
серного льда, приходилось смотреть под ноги, чтобы не растянуться. Поэтому
склон вырос передо мной как-то сразу, вдруг. Он оказался крутым и
скалистым. Я поднял голову. Прямые лучи Виктима в то место не попадали,
поскольку это была теневая сторона, но вполне хватало света, отраженного
долиной в сел паром.
Я увидел грань кратера, перечеркнутую старыми потеками лавы. Она была
неровной, напоминала трехзубую корону, надетую чуть набекрень, с
королевской небрежностью. Это придавало горе своеобразный вид. Больше
ничего особенного поначалу я не заметил. Но поднявшись выше, остановился.
На среднем, самом малом зубце короны, различался темный нарост. Он имел
слишком уж округлые среди характерных для Феликситура ломаных линий
очертания. Когда я рассмотрел его через телеобъектив, то понял, что оно
вовсе не темное. Пятно имело поверхность такой густой черноты, какая может
быть присуща лишь абсолютно черному телу. Эта чернота выделялась даже на
фоне чернущего неба Феликситура. Оседлав скалу, неизвестное образование,
казалось, наблюдало за тем, что происходит внизу.
У меня возникло впечатление, что при этом оно то ли колышется, то ли
как-то переливается внутри себя. С помощью измерительной оптики скафандра
я определил его поперечник: что-то около семнадцати метров. Последнее, что
успел сделать, прежде чем попал "под макулу".
О макулах тогда ничего не знали, поскольку как раз мне макула впервые
и встретилась. Да и сейчас, по прошествии без малого пятидесяти семи
геолет, знают не многим больше. В Энциклопедии Человечества макула
определяется как "локальный концентрат генерального поля с потенцией
переноса биомассы". Прелестно, не правда ли? Знать бы, что такое
генеральное поле. .. В отношении переноса биомассы - это пока что только
предположение. На данный момент твердо установлено одно: макулы могут
воздействовать на психику человека, причем сила этого действия подчиняется
классическому закону механики - убывает с расстоянием. В тот раз, прыгая к
кратеру, я успел пересечь границу "зова макулы". А может быть, она
зацепила меня еще на грузовой площадке, или даже внутри парома. Мне
кажется, я могу почуять ее издалека, но вот поддаюсь слабо, иначе не писал
бы сейчас ничего. Кроме того, не исключено, что макула попросту отпустила
меня. Так, на первый случай. Те, кто старше нас, тогда еще не решили, что
с нами делать. Да и Мод во-время появилась.
Часто спрашивают: каково это находиться "под макулой"? А никаково,
физические страдания отсутствуют. Чего не скажешь о голове. В старину
бытовало выражение о крови, стынущей в жилах. Вот так же застывает не
кровь, а мысли, активная рассудочная деятельность. Сознание у меня
сохранялось, окружающий мир я воспринимал, но он превратился в фон,
задники сцены, в нечто второстепенное. На какое-то время мозг превратился
в принимающее устройство и ничто более. В него врезалось одно, дьявольски
неотступное представление о бесцельности жизни. Жизни в
белково-нуклеиновой форме. Сам себя воспринимаешь уродливым мешком, чье
существование зависит от неприятного содержимого кишечника. Что это? ИХ
взгляд на НАС? Может быть и так, прекрасные мои соплеменники.
* * *
Вопреки всей сумятице в голове Мод я узнал сразу. До парома было
никак не меньше полумили, но как только на грузовой площадке появилась
фигурка в оранжевом скафандре, я сразу понял, что это она. - Ко мне,
Сережа. Идите ко мне.
Не ведая чего избежал, я отправился в обратный путь.
Сомнамбула-сомнамбулой.
Скатившись по релингу, она двинулась навстречу. - Отчего-то мне стало
за вас тревожно. С вами все в порядке?
- Все в порядке, - механически ответил я. Мне почему-то стало
тревожно за нее.
- Правда? Как вы себя чувствуете?
- Зара считает меня чересчур здоровым.
- Все же, мне кажется, вам не по себе.
- Да, был маленький абсенс.
- Инсайт?
- Нечто вроде. Уже прошло. А вы уже знаете?
- Про инсайты? Да.
Ко мне вернулась способность удивляться. Большинство старожилов
Гравитона так и не удостоились инсайтов, а Мод, прожившая на станции чуть
больше трех недель, уже успела. По неписанной традиции что-либо спрашивать
на эту тему было не принято. Но я не удержался.
- И каковы впечатления?
- Да так, - сказала Мод. - Присматриваюсь.
С нами связался Круклис.
- Хелло! Отойдите дальше. Сейчас буду стрелять.
- Мы в безопасности, Парамон, - сказала Мод. - Спасибо. То, что она
назвала его по имени, мне не понравилось.
- Не за что, - сказал Круклис и отключился. На платформе поднялось
крупнокалибкерное жерло. Развернувшись в сторону Оксанкиного кратера,
мортира выплюнула снаряд. Грунт под нашими ногами беззвучно дернулся.
- Это еще зачем? - спросил я.
- Вы разве не знаете?
- Собирался спросить, но самолюбие не позволило. Мод рассмеялась.
- Обаятельно. Серная льдина оборвала кабель. А в снаряде - станция
связи с батискафом. Прогуляемся? - С удовольствием.
Мы ступили на поверхность застывшей лавы. Поток был молодым, не
успевшим растрескаться, но замерзал он не одновременно, вспучиваясь,
образуя наплывы, на которые приходилось подниматься вбивая в податливую
серу носки сапог. Мод, шедшая впереди, упорно преодолевала препятствие за
препятствием. Выбравшись на плоскогорье, она остановилась, обвела широким
взмахом горизонт и сказала:
- Можете смеяться, но что-то здесь не так, я чувствую. И это - не
совсем суеверие.
- Да, необычная планета, - согласился я, отдуваясь.
- Необычная? Я бы сказала необыкновенная. Не удивлюсь, если здесь
произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее. Маловероятный вывих событий.
У меня засосало под ложечкой.
- Почему вы так думаете?
- Не могу представить, как она оказалась на своей нынешней орбите.
- Шансов на возникновение земной жизни тоже было не так уж много.
- Что вы хотите сказать?
- Гипотеза об искусственном происхождении жизни все еще не
опровергнута. Но можем ли мы себя считать плодом чьего-то эксперимента?
Есть вопросы, на которые нет определенного ответа сотни лет. Но это не
значит, что ответ должен быть обязательно м-м... парадоксальным.
- Кто знает... Те же сотни лет поиска внеземных цивилизаций пока
безуспешны. Одно из трех: либо их нет, либо очень далеки, либо трудно
распознаваемы. Но если следы разумной деятельности трудно различимы, не
значит ли это, что их легко принять за другое? Я рассмеялся.
- Например, за коллапсар?
- Почему бы и нет?
- Не знаю.
- Это все, что вы можете сказать, как специалист по физике "черных
дыр"?
- Не все. Но самое глубокое.
- Пора возвращаться, - неожиданно сказала она.
* * *
Из-за малых размеров парома мне пришлось делить каюту с Круклисом.
Утром меня разбудил его недовольный голос. Он разговаривал со своей женой,
оставшейся на Гравитоне, по видеофону. Лицо Лауры выглядело расстроенным.
- Постараюсь, - буркнул Круклис.
Чтобы не мешать, я вышел. На кухне несколько человек завтракало. Лица
были меланхолические.
- Что случилось? - спросил я.
- В том-то и беда, что ничего, - вздохнула Оксана. Выяснилось, что за
прошедшие сутки батискаф забрался в обширную каверну, размеры которой не
определялись. Разогретая сера становилась все более вязкой, что снижало
скорость аппарата. Одновременно колебательные движения расплава,
обнаруженные накануне, потеряли свою периодичность. Накапливались данные о
том, что они являлись следствием сейсмической активности планеты. Проще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг