дут жить, влекомые воздушными потоками, как риниафиты, - и думал - как
можно так легкомысленно отталкивать землю, противиться ей - меня же
они обвинят в пресмыкании, потому что я отрываю ногу от земли для то-
го, чтобы тут же на нее ступить, и в этом коротком промежутке, в этом
коротком отрыве я слышу ее зов, и я ей за это благодарен; они взяли на
вооружение все мыслимые и немыслимые мифы и сказания древних, но я не
уверен в их подлинности, вполне возможно, кое-что они выдумали сами,
подняв, возвеличив выдуманное до легенды в своем неоглядном стремлении
летать; но если птицы - видимые, осязаемые слова, исторгнутые горлом
земли, и им должно парить, как звукам, то мы есть глаза земли, но не
взгляд, и не должно глазам покидать глазницы - пусть заговорят те, кто
прошел через подобную казнь, - и так уж в этом мире у земли множество
слепых глаз - и он думал - наверное, будущее за ними, но за мной прош-
лое, и кто знает, так ли велико их будущее, как огромно, грандиозно
мое прошлое, заметь, Ольга, ведь будущее имеет тенденцию к таянию, мое
же прошлое с каждой минутой растет.
Уходил он в эти раздумья путями, проторенными отвлечением и уста-
лостью, как уходят из города, нуждаясь в отдыхе от знакомых строений и
дорог, но, вернувшись, вновь и вновь сталкивался с неотступным чувс-
твом, которое лишало его покоя, вновь толкало к скорейшему выявлению
важного просчета, допущенного в последнее время. Он ловил себя на том,
что, погружаясь в работу, не может больше растворяться в сложнейшей
электрической сети, не может двигаться и растекаться, как ток, в ко-
лоссальном замкнутом лабиринте смертоносного напряжения. Он покрывался
испариной оттого, что его покинуло безошибочное предвидение, магичес-
кое чутье, выручавшее в тех случаях, когда ему недоставало знаний,
чутье, которое позволяло уверенно существовать в электрическом орга-
низме наравне с проводами и пластинами, ионами и электронами, самосто-
ятельно открывая, познавая, но не формулируя труднодоступные законы и
положения физики.
И вот однажды, наведавшись к матери, чьи глаза светились радостью,
измотанный тревогой, которая неуклонно вела его к необозримому рву по-
ражения, поглотившему несметное количество боевых колесниц, он вдруг
натолкнулся на тленную бумагу завещания, вмиг создавшую прочнейший
мост, и, не веривший в подарки судьбы, он с благодарностью подумал -
вот ведь, Ольга, не иначе, это ты даешь мне важнейшее в этой трудной
жизни - шерсть дохлого пса и лист бумаги - и думал - теперь-то мне ос-
тается самое малое - получить деньги и увековечить то и другое в золо-
тых рамках. А потом он посмотрел на мать и подумал - как молодеет че-
ловек, составив завещание. Она ему сказала - я не хотела тебе гово-
рить, но раз ты увидел, то будешь знать - и сказала - я сделала это
вчера; он сказал - а я сделаю это завтра.
Тогда он и сказал матери, что немедленно пойдет к сестре Ольги,
только купит по пути дверной глазок и зайдет на работу за электрод-
релью и удлинителем, и сказал - больше я туда ходить не буду, потому
что после составления завещания не вижу в этом смысла, приду лишь тог-
да, когда получу на руки деньги - и пояснил - когда приду, чтобы заб-
рать Ольгу, а то, неровен час, ее сестра еще что-нибудь придумает, -
потом сказал - все-таки я думаю, это ее идея, Ольге бы такое в голову
не пришло; мать спросила - что? - какая идея?; он спокойно сказал - да
с этой дурацкой смертью, какая же еще.
Сразу после его ухода Алла Сергеевна позвонила Ирине и тихо сказала
- он идет к тебе; Ирина сказала - зачем? у меня полно работы, а вместо
этого я должна слушать изощрения его садистского языка? что еще ему
нужно? он не успокоится, пока меня не похоронят?; Алла Сергеевна ска-
зала - он идет к тебе, чтобы вставить дверной глазок.
Полтора часа спустя, в промежутках между включениями электродрели,
визг которой звонко разносился по лестничным пролетам подъезда, Кожу-
хин сказал ей - не иначе тебе позвонила моя мать; она сказала - да; он
удовлетворенно хмыкнул и сказал - то-то я и гляжу, ты успела спрова-
дить Ольгу, - и сказал - не беда, я потерплю, теперь я спешить не бу-
ду, вот только составлю завещание, закреплю за Ольгой свой банковский
вклад, а завтра отпрошусь с работы и заверю его у нотариуса, - он
опустил дрель и повел рукой в сторону - здесь недалеко, через два дома
есть нотариальная контора, чтобы вам, в случае моей смерти, удобней
было добираться, а чтобы вы с Ольгой не бежали туда наперегонки, скажу
- о тебе там не будет ни слова, но это, повторяю, в случае моей смер-
ти, что практически исключено - слишком тяжкое бремя мне приходится с
вами нести, чтобы бог убрал из-под вас мои плечи, и вряд ли он допус-
тит, чтобы бремя это пало, проломив землю прямо посреди нашего города.
Она стояла в узком маленьком коридоре, прислонившись к основанию
массивной вешалки, кутаясь в широкий домашний халат, наблюдала за точ-
ными движениями его рук, молча проглатывая его слова, точно зачерс-
твевший, царапающий нёбо хлеб, перед стеной его неколебимого, уверен-
ного безумия, безумия, способного убедить мягким, неторопливым вхожде-
нием в чужое сознание, способного подмять чужую волю, замутить ясность
кристального знания, посеять короткую неразбериху в памяти, чтобы изъ-
ять оттуда любое событие навсегда.
Покончив с дверным глазком, как бы не замечая, что ею овладел лег-
кий столбняк, Кожухин повернулся и двинулся по коридору к розетке, на-
мереваясь отключить дрель и вывернуть сверло, и его взгляд, бесцельно
скользивший по письменному столу, пишущей машинке, заваленной внуши-
тельными кипами бумаг, вдруг натолкнулся на фотографию Ольги в черной
рамке. И от бешеного, стремительного рывка, от грохота брошенной дре-
ли, от волны воздуха, поднятой большим, прыгнувшим к фотографии телом,
от далекого хруста рамки Ирина, не сознавая, что происходит, медленно
и ровно, как капля дождя, стекла на пол. Над ней нависло отяжелевшее
лицо, налитое бурлящей кровью, похожее на перезревший, готовый лоп-
нуть, фантастический плод, и перекошенный, наполовину парализованный
неудержимой злостью рот вколачивал в дрожащее пространство сваи слов,
не замечая, что они летят в пустоту, как болиды, слов, из которых она
запомнила лишь одно - зависть. Потом она слышала долгий шум воды, пу-
щенной в ванной комнате, плеск в голове, и вновь расплывчатые очерта-
ния его крупной фигуры надвинулись на нее, надвинулось изменившееся
лицо, потому что разрывавшая его мимика была усмирена железной волей,
отчего кожа на нем натянулась, как на крепко сжатом костистом кулаке,
и она, одновременно, почувствовала и услышала громкий отрезвляющий
шлепок, когда он с размаху бросил ей в лоб мокрый носовой платок, как
крупицу необходимого холода. Затем, увидев, что она начинает приходить
в себя, чеканя звук, сказал - двадцать пятого мая следующего года в
шесть часов утра я приду, и Ольга должна полностью - до последней нит-
ки - быть собрана на выезд.
Не дожидаясь, когда смолкнут на лестнице его шаги, на внезапно отк-
рывшемся втором дыхании разума Ирина бросилась к телефону, набрала но-
мер его матери и сбивчиво, голосом, переходящим с крика на шепот, ска-
зала, да, наконец она поняла, что он не шутит и он верит, тупо верит в
свою незыблемую правоту, противопоставив себя всему сущему, и его не-
обходимо остановить любым способом, благо, он указал нотариальную кон-
тору, в которую собирается обратиться, и сказала, что немедленно пой-
дет к нотариусу, отстоит любую очередь, представит ему свидетельство о
смерти, все объяснит и уговорит его что-нибудь сделать, как-нибудь от-
казать, избегая прямого отказа, потому что нотариус официальное лицо,
он, в отличие от них, беспристрастен, и, по ее мнению, только нотариус
способен убедить Кожухина своей официальностью - здесь ему уже никак
не отвертеться, сказала, что рано или поздно, так или иначе этот
страшный узел должен быть разрублен, сказала - потому что еще одного
прихода вашего сына мне не пережить.
Кожухин узнал об этом во второй половине следующего дня, как только
опустился на стул напротив одного из тысячи людей, которых не запоми-
нал, стирая в памяти, как пыль со стекла, дабы они не оскверняли ясную
чистоту дали. Он выслушал от начала до конца все, что ему было сказа-
но, в полном спокойствии, ни на минуту не забывая, что нотариусов не
может быть мало. На свидетельство о смерти Ольги он даже не взглянул.
Потом, глядя в непроницаемые глаза нотариуса, отливавшие перламутром,
как ухоженные ногти, он сухо сказал - есть множество того, что я нена-
вижу, и ничего существенно не изменится, если это самое множество по-
полнится одним нотариусом, для весов моей ненависти - это ничтожнее
щепотки пуха.
В это время Алла Сергеевна, заняв руки вязальными спицами, не зажи-
гая свет, сидела у окна лицом к надвигающемуся сумраку осеннего вече-
ра, опустив веки под давлением жалости, она представляла, как сын бе-
жит к ней, захлебываясь мутным миром, чтобы сказать то, что она и так
знала. Вместо этого почти сразу после шестикратного боя часов она ус-
лышала резкий щелчок замка, короткий скрип входной двери, твердые шаги
в темноте, увидела высокую черную фигуру. Он включил свет, повернулся
к ней и презрительно сказал - этот гад мне попросту не поверил.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.03.2002 14:14
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг