- Это я знаю про себя!
- Послушайте, - сказал незнакомец, - а ведь все серьезнее, чем вы
думаете. И зря вы веселитесь.
- Это - единственное средство, чтобы не сойти с ума.
- Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык
ночевать в гостинице.
- В какой вы остановились? - с веселой любезностью спросил Миллер.
- Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню...
- ...дом 37, квартира 14.
- Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок
заклинило. Ломать замок - это работа до утра, и я решил заночевать
напротив.
- В "Скарабей-паласе"?
- Да.
- Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?
- В какой ванной?
- В своей ванной, в своей квартире 14, дом 37, на своей улице
Грей-авеню.
- Та-а-ак.
- А ведь вы правы, - задумчиво продолжал Миллер, - положение
действительно гораздо серьезнее.
Помолчали.
- Послушайте меня спокойно. Кажется, я все понял, - сказал наконец
Миллер. - Так вот, я - настоящий Миллер, а вы - мой двойник, случайно
синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он
рассказывал мне не раз теорию матричной стереорегуляции. Человек - система
живых клеток, особенным образом организованных. Никакой души, духа и
прочей мистики. Физика и химия. Только! Организм для Чвиза - матрица. Он
дробит его на молекулярном уровне в поле своего гиперрегулятора и
перепечатывает наново... Полная копия, абсолютно полная, вплоть до
напряженности нейронов... Чвиз рассказывал об этом, но я всегда считал,
что это бред.
- Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец.
- Да-да, не перебивайте. Еще вчера утром вас не было. Поэтому мы
никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое мгновение, когда я
проходил мимо его биогологенератора или как там его называют.
- Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, - сказал Двойник. -
Почему "я - это вы"? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я
помню себя десятки лет? Я все помню, - сказал он задумчиво. - Я могу
показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои
фотографии... Мальчик на велосипеде...
- Это мои фотографии!
- ...и свои фотографии, и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые
увидел Ирен...
- Ирен! - воскликнул Миллер. - Вы знаете Ирен?
- Простите, это моя невеста, - спокойно ответил Двойник.
- Но это чудовищно!
- Успокойтесь, так называемый профессор Миллер. И давайте здраво
взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому
ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю
теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а
характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями
другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз
включил полет? Не помните? Разумеется, вы не помните: человек не может
контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне
на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы - настоящий Миллер, а я -
синтезированный?
Миллер молчал.
- Значит, критерия нет, - продолжал Двойник. - Сравнивать не с чем. И,
клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Синтезированный двойник - вы.
- Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было.
После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром...
- А я после разговора с Чвизом пошел домой пешком и опоздал: вы заперли
дверь.
- Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал.
- И я прекрасно помню, я тоже все время думал о своей установке
нейтронного торможения.
- Это ваша установка?
- Ну а чья же?
- Послушайте, но ведь это уже очень серьезно! Теперь нас двое. Наша
установка... - он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова - "наша
установка", - мы двое должны решить наконец...
- Не знаю, как вы, а я уже решил, - ответил Двойник. - Всю ночь в
"Скарабее" я ворочался с боку на бок и думал, думал...
В этот момент в дверь постучали.
- Это Ирен! - сказал Миллер.
- Да, это Ирен, вчера я попросил ее зайти ко мне, - подтвердил Двойник.
- Она не может видеть нас двоих, - зашептал Миллер, - вы должны уйти!
- Я?
В дверь опять постучали.
- Убирайтесь! - закричал Миллер.
- Послушайте, - глухо сказал Двойник, - эта женщина - единственное, что
есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.
Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.
6. КРЕДО
Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода
Ирен у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он
попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О Боже, оценить ситуацию! Люди
устроены так, что необычность своего положения по достоинству оценивают
потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы
запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь
спокойно и привычно, словно всю жизнь только тем и занимались, что на два
часа в сутки регулярно прятались в темных и душных стенных шкафах.
Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная
скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твердый
предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что неплохо
бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил
старенький опель-сейф... Впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо.
И тут вошла Ирен.
Дальнейшее было как в кино. Нет, как в романе. Нет, как во сне. Во
всяком случае, было так, как не бывает в обычной, нормальной жизни.
Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену
свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой
женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для ученого с его именем,
- он подглядывал за самим собой, причем подглядывал совсем иначе, нежели
мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. Он имел
возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка,
понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от
своего хозяина.
Миллер затаил дыхание и прильнул к замочной скважине.
Между тем Миллер-второй, подойдя к Ирен, поцеловал ее в лоб, как это
делал всегда Миллер-первый. Потом подумал и вдруг поцеловал в губы, что
Миллер-первый делал чрезвычайно редко, когда испытывал прилив особого
волнения от встречи с Ирен. Затем он специфическим миллеровским движением
шеи поправил воротничок рубашки, и Миллер-первый подумал про себя, что
жест этот выглядит со стороны удивительно неприятно и какое счастье, что
Ирен на этот раз, как, вероятно, и всегда, не обратила на него внимания.
Звук поцелуя помог Миллеру-первому очнуться от созерцательности. "Я
ревную или не ревную?" - неожиданно спросил он себя и понял, что сама
возможность спокойно задать этот вопрос уже есть ответ на него.
Он чуть не рассмеялся. В конце концов, можно относиться к происходящему
как к научному эксперименту, способному вызвать у ученого лишь
любопытство. Важно только понять, беспредельно ли оно. Итак, что будет
дальше? Пора предложить Ирен кресло у окна - ее любимое низкое кресло,
стоящее рядом с низким столиком, - затем открыть крышку бара, достать
начатую вчера бутылку кальвадоса или стерфорда... "Ты сегодня лирически
настроена, Ирен? Значит, кальвадос?"
Словно подчиняясь приказанию Миллера-первого, Двойник мягко проводил
Ирен в ее любимое кресло, затем беспомощно оглянулся, будто ища чего-то
("Действительно, - подумал в это же мгновение Миллер-первый, - куда я
сунул вчера ключ от бара?"), потом решительно протянул руку к той самой
книжной полке, где стоял недочитанный томик Вольтера ("Он вспомнил быстрее
меня!" - с интересом отметил Миллер-первый), достал ключ, и вот уже крышка
бара открыта.
- Я очень хочу, Ирен, чтобы ты была серьезной.
Итак, кальвадоса не будет. Ирен бросила на Миллера-второго внимательный
взгляд и протянула рюмку. Забулькал стерфорд.
Отлично. У юристов это называется "эксцессом исполнителя": отражение
проявило свою первую независимость от хозяина. Непонятно лишь, зачем Ирен
надо быть серьезной.
- Ты устал, Дюк?
Ну вот, они произнесли наконец по одной фразе. У Миллера гулко
застучало сердце: узнает ли Ирен подделку? Поймет ли, что перед ней не
настоящий Миллер? Не заподозрит ли по одним ей известным приметам, что это
двойник?
Нет, не заподозрила. Она сказала: "Дюк", она произнесла "Дюк", а не
свое обычное "Эдвард", и это была ее маленькая благодарность за его
волнение, за поцелуй при встрече, за предстоящий разговор, серьезность
которого она угадала, - так редко он доверял ей серьезные разговоры...
Признательность не всегда красноречива.
"Ты устал, Дюк?" И все. Ни одного лишнего слова.
- Спасибо, милая... Я плохо спал этой ночью.
- Сердце? (Бедняжка, она всегда волновалась из-за его сердца!)
- Нет. Думал. Я хочу сказать тебе...
В замочную скважину Миллер плохо видел выражение ее лица. Она сидела
вполоборота к шкафу, а свет из окна шел неяркий: на улице моросил дождь.
Но вся ее поза: и закинутая голова с пышной прической, и поставленная
быстрым движением рюмка, и рука, беспокойно лежащая на подлокотнике, - все
это говорило о том, что она волновалась.
- Что ты хочешь сказать мне? - переспросила Ирен, привыкшая к тому, что
Миллер, погруженный в свои мысли, не всегда торопился их излагать. - Ты
принял решение? Или что-нибудь случилось?
"Ого! Еще как случилось!" - подумал Миллер-первый и с благодарностью
посмотрел на Ирен: умница, все-таки почувствовала что-то...
- Да, - сказал Миллер-второй, - я, кажется, принял решение...
Зазвонил телефон. "Черт возьми, надо будет завтра сказать миссис Слоу,
чтобы она не лезла со своими звонками в дообеденные часы!" - нелепо
подумал Миллер-первый, нетерпение которого было естественным. Между тем
Двойник, извинившись перед Ирен, спокойно поднял трубку.
- Я вас слушаю, миссис Слоу. Дорон? Ну что ж, соедините. И скажите
Керберу, чтобы он зашел ко мне... минут через десять.
"Дорон? Как он некстати!" - подумал Миллер-первый и даже приподнялся со
своего сиденья, потому что никогда не видел себя разговаривающим по
телефону с шефом.
- Дорон? - сказал Двойник. - Вы очень кстати, я только что хотел вам
звонить... Да, генерал, я готов принять участие в испытаниях. Кое-что
есть, попробуем... Благодарю вас, шеф, но поздравления я буду принимать
после испытаний. Когда? Вы говорите, сегодня? Ну что ж, не возражаю. Пусть
будет в четыре. До встречи на полигоне!
Невероятным усилием воли Миллер-первый заставил себя усидеть в шкафу.
Так вот оно, решение! Минутный разговор с Дороном, десяток элементарных
слов - и подведена черта переживаниям, бессонным ночам, гамлетовским
раздумьям. Как это просто - в течение минуты решить судьбу свою, судьбу
Ирен, судьбу всего мира! И ничего вокруг не изменилось. Где-то по коридору
шагает спокойно Кербер; как всегда, подкрашивает губки миссис Слоу, едут
машины по улице, танцуют где-то пары; работают где-то люди; на какой-то
части земного шара шьется пальтишко для ребенка, и неизвестно теперь,
успеет ли он его надеть... Нет, не дрожит рука Миллера-второго; булькает
стерфорд в рюмку Ирен.
- Спасибо, Эдвард, я больше не хочу.
Он взял ее ладонь, прижал к своей щеке.
- Но ты же сама отдала мне решение.
- Ты говоришь так, будто я возражаю.
- У тебя теперь будет все, Ирен, - продолжал он, словно не слыша ее
слов. - Виллы, яхты, машины, покой, счастье... Знаешь, если верно, что
отдельные беды порождают общее благо, то пусть общая беда создаст хотя бы
наше с тобой счастье. Мне надоело...
- Ты говоришь так, - повторила Ирен, - будто я возражаю!
- Когда, Ирен, впереди идет гордость, позади идет убыток. Но я люблю
тебя, Ирен, ты понимаешь?
Раздался стук в дверь. Вошел помощник Миллера, Кербер. Он остановился у
порога, издали поклонился Ирен и, как всегда, сняв очки, молча обратил
свой взор к шефу. Он был в сером халате с рукавами, засученными до локтей,
а его голый череп, начищенный до блеска, опять, как и всегда, вызвал
желание у Миллера-первого поставить на нем печать. Даже сейчас, сидя в
шкафу, он почувствовал зуд в руках и, глядя на своего двойника, понял, что
и тот, вероятно, испытывает нечто подобное.
- Кербер, - сказал Миллер-второй, - мы сейчас осмотрим установку. К
четырем часам ее надо доставить на полигон. Ирен, это займет не более
десяти минут. Прости, тебе придется подождать. Я пришлю за тобой, как
только мы кончим.
Кербер расширил глаза, но ничего не ответил, только склонил голый
череп.
Они вышли.
Совершенно неожиданно Ирен показала им вслед язык, потом достала из
сумочки пудру и повернулась лицом к окну.
Не колеблясь, Миллер осторожно отворил дверцу и бесшумно вышел из
шкафа. Когда он, уже не таясь, сделал несколько шагов по кабинету, Ирен,
не оглядываясь, без удивления спросила:
- Так быстро?
- Да. Мне нужно позвонить.
- Ты где-то выпачкал весь костюм, - сказала, повернувшись, Ирен.
Миллер уже поднял телефонную трубку.
- Миссис Слоу, срочно соедините меня с Дороном!
Прошла долгая минута, прежде чем Миллер услышал:
- К сожалению, шеф, Дорон не отвечает.
Миллер швырнул трубку на рычаг.
- Черт возьми! - вырвалось у него.
- Эдвард, - сказала Ирен, - случилось еще что-нибудь?
- У тебя не будет ни яхт, ни вилл, Ирен. Это все бред. Ты будешь нищей,
как я. Ты будешь...
- Что это значит, Эдвард?
- Я не могу объяснить. Не умею. Нам пора уходить.
- Куда?
- Этого я тоже пока не знаю. Если угодно, я испытывал тебя, Ирен, хотел
проверить.
- И Дорона тоже испытывал? И Кербера? Зачем?!
- Пойдем, Ирен. Все очень сложно. Тебе не понять.
- У меня голова идет кругом... Опомнись и помоги, опом...
Она не договорила. Миллер вдруг увидел в ее глазах ужас. Она смотрела
мимо него совершенно невыносимым взглядом. Потрясение было так сильно, что
она лишилась чувств.
Он быстро оглянулся.
В дверях стоял Миллер-второй.
7. ГОЛЫЙ КОРОЛЬ
Нахальства у Двойника, очевидно, хватало. Он подтолкнул Миллера к
шкафу.
- Забирайтесь назад, - сказал он, - поговорим потом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг