Виталий БАБЕНКО
ЧИКЧАРНИ
(документально-фантастическая повесть)
I
Вопрос: что делать с трупом?
Пожалуй, на этот раз я по-настоящему влип. Взять бы лучше
собственную голову за уши и открутить ее напрочь. Тогда действительно
получится: две головы - пара.
Надо же - сам себя загнал в тупик. В совершенно незнакомой
стране, на незнакомом острове, в чужом городе, с чудовищной
видеомонеткой в кармане, из-за которой меня, вероятно, давно
разыскивают очень серьезные люди в пиджаках свободного покроя, - а
теперь к тому же труп на руках. В совокупности лет на двести тянет. И
плюс триста "по рогам".
Как же я не распознал Аллана с самого начала, идиот! Где были мои
глаза? Господи, скоро полтинник стукнет, в КОМРАЗе (КОМРАЗ - Комитет
разоружений) уже семь лет работаю, а все не научусь элементарной
физиогномике. Сейчас-то, на мертвом лице Аллана, все видно: в уголках
глаз - "гусиные лапки", подчеркнутые загаром, кожа пористая, состояние
подбородка и щек выдает многолетнее знакомство с бритвой. А я верил
парню и держал за студента. Полагал - ему двадцать, от силы двадцать
два. Куда там! Аллан всего на пятнадцать лет моложе меня. Был -
моложе, поправляю я себя, не сводя глаз с распростертого тела. В
хорошей поре был человек - тридцать три года. Христов возраст. И в
хорошей форме. Я ощупываю ребра. Нет, вроде целые, переломов нет. Но
больно - ужасно! И во рту - такое ощущение, будто долго жевал стекло.
Двух зубов нет. Бровь рассечена. Сильно тянет в низу живота - словно
туда зашили мешок дроби. Ну да ладно: живы будем - не помрем. Вот
только об Аллане этого уже не скажешь.
Ох и жилистый мужик! Кстати, это ведь тоже не юношеская
характеристика. Мальчики с такими жилами мне что-то не встреча лись.
Другое дело, что конституцию Аллана я впервые оценил лишь во время
драки. Но зато когда он орал на нас с Лесли возле самолета, я уж точно
должен был сделать определенные выводы. Лицо кирпичное, вены на висках
взбухли, жилы на шее - словно два каната, меж которых, как поршень,
ходит кадык. Впрочем, артист из Аллана был отменный. Он играл тогда
взбешенного юнца - и роль ему удалась: мне и в голову не пришло
заподозрить, что под личиной недоросля, угнавшего самолет, скрывается
опытный и коварный враг.
А самый главный прокол - нашивка. Ну почему, почему я был так
уверен с самого начала, будто это "инь" и "ян"? Аргумент
"каждый-знает-что-это-так" не имеет никаких оправданий. Я-то ведь не
каждый. За столько лет не усвоить, что две жирные запятые, соединенные
в круг, - это не только символ древнекитайской натурфилософии, но и
эмблема 29-й пехотной дивизии национальной гвардии США, - нет, таких
лопухов надо убивать... Кстати, Аллан это и пытался сделать. В духе
той самой древнекитайской философии. Если, конечно, "инь-ян"
трактовать как "быть или не быть".
Когда я и Аллан с грехом пополам приземлились на набережной
Стэффорд-Крика, когда нас выкрали, отвезли в Хард-Баргин и до
прашивали в странном кубическом здании, - я, разумеется, и не
вспоминал о нашивке. Но во время плавания на "содьяке" мы
познакомились поближе, если необходимость совершать совместные
действия в подобной ситуации можно назвать "знакомством". Тогда, в
открытом море, качаясь в надувной лодчонке над непостижимой бездной
"Языка Океана", я спросил Аллана о происхождении и на значении круглой
эмблемы на правом рукаве его куртки.
Он ответил в традициях восточной дипломатии - уклончиво,
многословно и с оттенком высокомерия: если собеседник распознает
цитату - хорошо, если нет - ему же хуже.
- Когда в Поднебесной узнали, что красота - это красота, по
явилось и уродство. Когда узнали, что добро - это добро, явилось и
зло. Вот почему бытие и небытие друг друга порождают, трудное и легкое
друг друга создают, короткое и длинное друг другом из меряются,
высокое и низкое друг к другу тянутся, звуки и голоса друг с другом
гармонируют, предыдущее и последующее друг за другом следуют. Вот
почему мудрец действует недеянием и учит молчанием...
Я не стал изображать всезнайку и спросил прямо:
- Откуда это, мудрец?
- Книга "Дао дэ цзин", - кратко ответил Аллан. Самое удивительное
- что мне этого хватило. Я успокоился и окончательно поверил
в-"востокоманию" Аллана. Как будто офицеру 29-й легкой пехотной
дивизии уставом запрещено увлекаться даосизмом и цитировать по памяти
отдельные фрагменты из "Книги о Пути и Добродетели", приписываемой
великому Лао-цзы.
...Я посмотрел на часы. До наступления темноты еще часа три.
Как-нибудь дотяну, а там нужно будет решать, что делать с трупом.
Я еще и еще раз перебираю в памяти наши беседы с Алланом. Неужели
у меня не возникало подозрений? Нет, честно признаюсь, не возникало.
Он вел себя очень чисто - вплоть до разговора о Штутгарте. А вот на
Штутгарте подорвался, словно на мине-ловушке. До сих пор не могу
понять, как это у них произошло. Во всем остальном - безупречная
подготовка, багамский москит носа не под точит, и вдруг - на тебе.
Нагромождение нелепостей. Неужели они не знают, что я был в Штутгарте?
Неужели в досье, собранном на меня, такие изъяны? Некрасиво, братцы.
Непрофессионально. Нескладно...
Я сразу и не вспомнил, с чего это вдруг наш разговор перескочил
на Штутгарт. Мы с Алланом вошли в гостиницу "Уильяме",
зарегистрировались под чужими именами, получили ключи. Номер был
средней руки. Впрочем, красиво жить мы не собирались. Наших
соединенных капиталов едва хватало, чтобы, затаившись, прожить в
Николс-Тауне несколько дней, а затем добраться морем до ближайшего
безопасного пункта. Я мечтал попасть в кубинский порт Кайбарьен - до
него по прямой, если двигаться строго на юг, менее полутораста миль.
Аллан, как я теперь понимаю, мог помышлять только о Майями - это
немногим больше ста миль на запад. В общем если бы мы не схватились в
гостинице, то на катере, который мы собирались арендовать, в любом
случае возникли бы определенные трения.
Итак, мы вошли в номер, заперли дверь, плюхнулись в кресла и
только теперь смогли перевести дух. Наши глаза встретились, и мы
расхохотались.
- Настоящий детектив! - восхитился Аллан.
- Голдстингер! - подхватил я, намекая одновременно на старый
фильм про Джеймса Бонда и на ракету, которая чуть было не отправила
нас на тот свет.
Аллан сначала не понял каламбура - или сделал вид, что не понял,
- а потом закивал головой и согнулся в новом приступе хохота.
- Октощусси! - просипел он, давясь смехом, и выкинул в мою
сторону правую руку со сжатым кулаком и оттопыренным вверх большим
пальцем. Это, видимо, означало - отмочил так отмочил!
Теперь была моя очередь закатывать глаза и панибратски хлопать
Аллана по плечу, одобряя ответный каламбур - не очень, правда,
изящный: один из фильмов бессмертной "бондианы" назывался "Октопусси",
и замена согласной в слоге с ударным "у" должна была, очевидно,
служить намеком на мою фамилию - Щукин.
- Слушай, кто же все-таки эти деятели, а? - спросил он,
отсмеявшись. - Сначала - ракета, потом - наш арест. Столько крови
пролито... И Дадли уже нет... Сдается мне, главная фигура во всей этой
истории - ты. То есть сначала ты гонялся за мной, а потом роли
поменялись, и кто-то стал преследовать тебя. Так вот, что ты можешь
сказать об этих "кто-то"?
Я молчал, соображая, надо ли мне рассказывать студенту
университета Таллахасси Аллану Бетелу подробности деятельности
Комитета вооружений.
Нет, конечно, история возникновения КОМРАЗа всем известна,
основные его задачи также понятны большинству прогрессивных людей и
разделяются практически всем человечеством: Комитет разоружений
проводит в различных точках земного шара аукционы, на которых
накопившаяся за десятилетия военная техника переходит из рук
производителей в руки неправительственных мирных международных
организаций, после чего разряженное и демонтированное оружие поступает
на нужды мировой экономики, науки, культуры... Есть, конечно, и такие
виды вооружений, которые не поддаются перелицеванию, к ним не
применишь девиз "перекуем мечи на Орала", - тогда их просто
уничтожают: в мировой практике разоружения уже много случаев, когда
одни ракеты шли под пресс, другие - взрывались (разумеется, без
начинки), когда отравляющие вещества сжигались, а радиоактивные
материалы, упакованные в контейнеры, запрятывались глубоко-глубоко под
землей. Впрочем, все это - о деятельности Комитета разоружений. Я же,
поглядывая на Аллана, размышлял о.другой организации - нелегальной,
неуловимой, таинственной, о международной милитаристской организации,
поставившей целью сорвать разоруженческие процессы, исказить идею
аукционов, перехватить как можно больше военной техники и
сконцентрировать ее в каких-то богом забытых местах, чтобы в нужный
час она смогла заработать по прямому назначению. Знал ли Аллан об этих
потайных пружинах мировой политики? Не выйду ли я за рамки отведенных
мне полномочий, рассказав Бетелу о некоторых операциях, проводимых
АрмКо? (АрмКо - Комитет вооружений)
- Вот, помню, в Штутгарте я тоже попался - туши свет! - вдруг
сказал Аллан, не сумев удержать разговор в прежнем русле. - Три дня не
выходил из "Графа Цеппелина". И зарегистрировался - как и сейчас - под
чужой фамилией: помогло водительское удостоверение моего дружка. Я
внутренне встрепенулся.
- Штутгарт? - небрежно переспросил. - Это интересно. А что ты
делал в Штутгарте?
- Дурака валял, - безмятежно ответил Аллан. - Захотелось по
старушке Европе поболтаться. Вот и проехал автостопом от Ольборга в
Дании до Неаполя. Красота!
- Что - деньги девать некуда было? - поинтересовался я, еще не
подозревая "липы", а лишь недоумевая: "Граф Цеппелин" - лучший и самый
дорогой отель Штутгарта, первый в категории "А". В мою бытность
(шестнадцать лет назад) за номер в "Цеппелине" надо было выложить от
130 до 200 марок.
- Какие деньги у студента? Перебивался кое-как. Воплощал тягу к
путешествиям в чистом виде.
"Перебивался, значит? - подумал я. - В лучшем-то отеле города?" -
А почему скрывался?
- Героин хотел толкнуть. У меня несколько пакетиков припасе но
было. На черный день. А тут подвернулся случай. Ну, "петухи" -
полицейские то есть - нас и застукали. Пришлось уносить ноги. Я бежал
от телебашни до самого ландтага, не останавливаясь ни на секунду. Чуть
не умер.
Да, умереть можно, прикинул я, телебашня в Штутгарте весьма
далеко от центра.
- От какой телебашни? - невинно спросил я.
- Будто их там десять! - огрызнулся Аллан. - От единственной в
мире Штутгартской телебашни...
Я так и не понял - ни тогда, ни теперь, - зачем Аллану
понадобилась эта чудовищная ложь. То ли, раз соврав, он не мог
остановиться - такое бывает с людьми (но только не с агентами). То ли
с ним не проработали как следует легенду. То ли он настолько вошел в
образ "студента-путешественника", что и сам верил всему, о чем
говорил. Для меня же очень быстро стало ясно, что в Штутгарте Аллан
никогда не был и изучал этот город по открыткам. Любой человек,
побывший в столице земли Баден-Вюртемберг, должен знать, что там две
телебашни - одна собственно телевизионная, а вторая обслуживает
дальнюю связь почтового ведомства. Она так и называется -
"Фернмельдетурм дер Пост".
- А почему прибежал к ландтагу? - спросил я.
- Так просто. Случайно получилось. Остановился, язык на плечо,
пот льет градом. А ведь лето, жара, да еще безветрие, флаг сна шпиле
ландтага висит тряпкой. Я отдышался и понесся к отелю.
Еще один прокол. Здание ландтага в Академическом саду - плоское,
как стол. Стекло, металл. Там никакого шпиля, насколько я помню, нет.
- Что ж, так Штутгарт и не удалось посмотреть?
- Почему же? Пока не ввязался в историю с наркотиками, я по нему
походил немало. В сущности, кроме Альтштадта, там смотреть 1 нечего.
Но сам Старый город очень красив. Великолепная Приютская церковь на
рыночной площади, старинная ратуша...
Аллан словно вздумал издеваться надо мной. Что ни фраза - то
чушь. Ратуша в Штутгарте никакая не старинная, а новая, современной
архитектуры, с часовой башней, представляющей собой сильно вытянутый
параллелепипед. А Штифтскирхе стоит не на Рыночной площади, а на
Шиллер-плац, по правую руку от бронзового Xиллера. На Рыночную площадь
выходит как раз ратуша...
Есть города - их очень много, - которые вовсе не оставляют в душе
ни малейшего следа. А иные западают в память в мельчайших деталях. К
таким принадлежит и Штутгарт - по крайней мере для меня. Я там пробыл
всего неделю в 1982 году, а помню так, словно вернулся оттуда вчера.
Жил конечно же не в "Графе Цеппелине", а в скромной гостинице "Пост" в
окраинном местечке Плининген. Местечко одновременно тихое и шумное.
Тихое - с точки зрения психологической: фахверковые бюргерские дома,
башенки со шпилями в германских предместьях всегда вызывают у меня
ощущение молчаливой замкнутости. А шумно было в самом прямом смысле:
по другую сторону автострады А8 - рукой подать - располагался
Штутгартский аэропорт. Если проехать по А8 километров двенадцать -
четырнадцать, можно было добраться до развилки Штутгарт - Вайхинген.
Туда мне, для собственного спокойствия, лучше было не соваться: в
Вайхингене располагается штаб-квартира всех видов вооруженных сил США
в Европе.
Перейдя через речку Керш, можно было от Плинингена пройти к
внушительному Гогенгеймскому дворцу, где располагается Немецкий
сельскохозяйственный музей. Впрочем, сельское хозяйство имело
минимальное отношение к моим занятиям. Каждый день я вставал в пять
утра и ехал через весь город на головной завод автомобильного концерна
"Даймлер-Бенц", где незадолго до того произошла крупная авария. Во
время пожара, причина которого так и осталась неизвестной, взорвалось
несколько цистерн с краской. Семь человек сгорели на месте, но самое
страшное заключалось в том, что взрыв выбросил облако сильноядовитого
газа, которое накрыло два цеха. Одна из цистерн была с новым типом
красителя - конечно же проверенным на токсичность и испытанным в
лабораторных условиях, - однако никто не предполагал, что смесь
продуктов горения разных красок может прореагировать и произвести на
свет смертоносное соединение, отличающееся стойкостью и длительностью
действия. Пятьдесят рабочих и служащих получили тяжелые отравления,
врачи боролись за их жизнь, а ситуация на заводе и в его окрестностях
несколько дней продолжала оставаться критической. Разумеется,
производство было остановлено, жителей ближайших кварталов пришлось
эвакуировать. В довершение всех несчастий в Музее Даймлер-Бенц в те
дни проходила встреча директоров европейских автомобильных компаний, и
несколько высокопоставленных лиц тоже оказались в больнице. Тут же
была создана международная комиссия, куда вошел к я.
В момент аварии я находился в Берлине. Получив известие о взрыве
на заводе "Даймлер-Бенц", я тут же вылетел в Штутгарт. Помех мне никто
не чинил: по счастью, в среде токсикологов я уже тогда пользовался
хорошей репутацией...
Воспоминания нахлынули на меня. Я словно еще раз прошелся по
широкой, зеленой, похожей на бульвар торговой Кениг-штрассе, где под
светильниками, выполненными в виде "летающих тарелок", всегда людская
суета. В голове моей была полнейшая мешанина. Перед глазами вставал
Штутгарт, который я видел и хорошо помнил, а в ушах звучал голос
Аллана, продолжавшего безбожно врать о городе, в котором он никогда в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг