другое перестанет существовать. Что это, а? Земному земное, да?..
Хорошо, не перебивай, я знаю, что ты сейчас можешь сказать. А я тебе
могу сказать, что испытал счастье - полное, яркое, цельное - слов нет:
такое на Земле нормальному человеку, может быть, и не снилось. Я испытал
счастье и - удивительная вещь! - не чувствую, что нарушил какие-то
моральные или нравственные нормы. То есть греха не чувствую, как говорили
в старину. Почему же я, изменивший жене, семье, поправший мораль, не
чувствую греха? Вот в чем вопрос... Ты знаешь, как она меня выловила из
космоса? Знаешь! А обезволить меня, сбить с толку - это уже не составляло
никакого труда, они там все мастера на такие штуки. В общем, в этом
отношении мы по сравнению с ними младенцы. Ты только представь себе, что
это такое - их теперешнее плечо викогитации, докуда они дотянуться могут!
Да, старина, до границ нашей Системы. Потому-то у нас голубое свечение
пропадает, а нырнул за Систему - опять появляется. И стало быть, все, что
записывал наш уважаемый коллега уникум (а он добросовестно записывал все,
что происходило), было Доми при помощи плеча стерто. Я сам ее об этом
попросил! И стало быть, никто у нас на Земле ничего не узнал, и ломают
теперь голову над голубым свечением, и уже даже версия есть: воздействие
случайного или малоизученного космического излучения. И должен тебе
сказать, Зенон, все, что уникум запишет и на этот раз (в частности и наш с
тобой разговор) также потом будет стерто. Вот что такое сила мысли! Но не
это меня перевернуло, не это... У них, Зенон, на самом деле нет ничего,
что мы называем жилищами, предприятиями, учреждениями, машинами, кораблями
и так далее - ничего, словом, искусственного. Дома-то те белые Доми
специально ведь для меня, так сказать, выстроила, чтобы освоился быстрей,
а кубическую форму им придала - для экзотики, значит. На самом же деле у
них есть одно - мысль, и в ней все. Мысль строит, если кому-то захотелось,
и убирает, кормит и одевает, переносит обитателя с места на место и
создает ему это место по его хотению; мысль изменяет погоду и климат,
внушает желание, а потом удовлетворяет или гасит его, она же и боль
унимает, и врачует. Короче, мысль - все. И поэтому у них просторно и
красиво на планете. Я думаю, им и музыкального общения не надо было - и
тут бы при помощи мысли обошлось. Только ведь музыка-то - это же красиво.
Вот в чем фокус.
Кто они, откуда, что за цивилизация? Не знаю. Никогда в космосе мне не
встречалось ничего похожего на Оперу, Зенон... А вот теперь - главное.
Слушай. Я сказал ей: "У тебя есть муж, у меня - жена. Мы преступили закон
морали". Она засмеялась: "Какой же мы могли преступить закон, если сделали
так, как хотели? Ведь нам было хорошо!" Я рассказал ей о нашей морали,
этике, о сути единобрачия, ну, в общем, обо всем таком. Так вот она
ответила, что у них тоже есть мораль, тоже единобрачие, но все это,
дескать, не противоречит желаниям и влечениям их - "гуманным желаниям и
влечениям", - сказала она. И на вопрос мой, какие желания у них считаются
гуманными, ответила: "Такие, которые не ущемляют блага других". - "Измена
мужу, - говорю, - это не ущемление его блага?" И она объяснила, и вот что,
Зенон, я понял. Брак у них, как и у нас, совершается по любви. Но не без
предварительной процедуры, которую можно было бы назвать проверкой на
супружескую совместимость. Это у них очень важная процедура, тут
подключаются разные специальные институты. И только после такой проверки
поступает разрешение на брак или запрещение. Так они заботятся о
потомстве, его здоровье и полноценности. Запрещение на брак, однако, не
исключает близости между влюбленными, если они к ней стремятся, но
потомство производится только в браке. Могут влюбленные и погасить свою
влюбленность - сознательно, самолично или же, если это им не под силу,
обратившись к рестингатору - есть у них такие специалисты, гасители
душевных пожаров. Все с помощью мысли, конечно. В общем-то, каждый из них
в той или иной степени рестингатор, но когда дело очень серьезно и
запутанно, то без мастера, естественно, не обойтись. Когда одна сторона
желает погашения, а другая противится, например, то побеждает та, у
которой чувство сильнее. Ты понимаешь меня, универсус Зенон?..
Больно ли побежденной, так сказать, стороне? Да. Но победившая
немедленно, силой своей мысли усмиряет, унимает эту боль. Так что
побежденная, можно сказать, ничего не успевает почувствовать... Вот,
Зенон, какая у них нравственность, какая мораль. По этой-то самой морали и
вышло, что мужу Доми не было больно от того, что она со мной, то есть она
сделала так, чтобы ему не было больно, ее мысль на сей раз была сильнее,
он не почувствовал обиды или уязвления, он почувствовал только, что она,
его жена, счастлива... Они, скажу я тебе, старина, вообще не знают, что
такое "подавлять желания", - ни свои, ни чужие. Так устроено их общество.
Полная свобода. Не осознанная необходимость, а именно полное,
разностороннее, абсолютно свободное проявление себя, своей личности. И это
не только в области матримониального, любовного, айв любой другой.
Чувствует, например, индивидуум, что такое-то, скажем, установление
общества ему в тягость, не согласуется с его желаниями; чувствует и не
подавляет этих противоречащих обществу желаний, а удовлетворяет их, и
общество ему в этом не препятствует. То есть он не накапливает подавленные
желания, не создает в себе этакого мрачного и душного погреба, который в
конце концов может однажды вдруг взорваться. Ну да, можно спросить: а если
эти желания индивидуума агрессивны, мерзки, общественно опасны, тогда что?
Но в том-то и дело, старина, что не возникает почему-то у них таких
желаний, что они гуманны, как сказала Доми. То ли они не возникают потому,
что соответствующей почвы нет (известно ведь: без надлежащей почвы семя не
прорастет), то ли тут опять какой-нибудь сверхрестингатор действует... Я
не знаю, Зенон, как все это у них получается, что там за механизм
работает. Но я видел... И лечу туда, чтобы понять, узнать... У нас,
старина, на Земле с нашей нравственностью что-то не так. Вечная пропасть
между "хочу" и "могу". Да и может ли быть иначе у нас? Необходимость,
пусть она будет и трижды осознанной, все-таки остается необходимостью. И
вот постепенно накапливаются эти "нельзя", "не могу", это
несбывшееся-несостоявшееся, и образуется погреб... Я хочу любить Кору, а
меня тащит туда, к неизведанному, называется ли оно Доми или как-то иначе.
Я сознаю, что уникум необходим, что он выполняет важную работу, но душа
возмущается, потому что неуютно ей все время быть под прицелом. Я
испытываю неприязнь к моему шурину, но вынужден подчиняться ему, потому
что он - шеф. И так - сплошь и рядом, сплошь и рядом я поступаю вопреки
своим истинным желаниям, должен подавлять их.
Почему?
Когда в человеческом обществе начался этот перекос? Кто провел эту
границу между желаемым и возможным?..
И вот я спрашиваю себя, Зенон: что случилось бы, если бы я делал лишь
то, что хотел, если бы не надо было подавлять желаний? Что бы произошло?
Как бы все было?.. А было бы, старина, так: я, как и теперь, мерил бы во
Вселенной парсеки, считался бы асом, имел бы женой Кору, любил бы ее и
детей. Только разной дряни в душе скопилось бы меньше, а то и вовсе была
бы чиста. Да уникум бы не подглядывал в замочную скважину, а смотрел бы
прямо, да Кора смеялась бы чаще, да братец ее постарался бы заслужить
настоящее мое уважение... Да, может, и седых волос к моим сорока трем
годам было бы меньше... Зенон! Я возвращаюсь на Оперу, чтобы узнать.
Понимаешь? Я хочу понять, как это делается, чтобы другим твои желания не
причиняли боли. Я хочу уяснить, как ликвидировать разрыв между "хочу" и
"могу". Я хочу научиться управлять силой мысли, хочу стать хотя бы
учеником викогитатора. Когда я там был, я чувствовал себя так, словно
передо мной тысячи закрытых дверей. У меня было мало времени, чтобы
хорошенько отпереть хотя бы одну: я заглянул лишь в несколько щелей. Я
хочу отпереть эти двери. Такова задача. И я их отопру и привезу на Землю
то, что никто еще никогда не привозил: освобождение...
Зенон почтительно и спокойно слушал.
9
Так в беседах проходили дни, и "Матлот", стремительно впиваясь в
пространство, шел к Яслям, и уже четко обозначились впереди звездные
подступы к глухоманной ФК 12-С 4874 - скоро должна была показаться и сама
звезда.
Корабль шел на авторежиме. Дублер, изредка наведываясь в кабину
управления, большую часть времени слонялся по отсекам корабля, проверяя
работу подсобников, или торчал в своей каюте, листая допотопное сувенирное
издание "Занимательного космоведения". Киберы; метеоритолог, фельдшер и
связист - были заняты дифференциальной игрой преследования, причем, первый
был догоняющим, а вторые двое - убегающими. Остальные тоже бездельничали,
лишь дежурные были начеку, да посверкивал недреманными очами, как всегда
перегруженный работой, неустанный уникум, для которого никакие стены и
защитные поля не являлись препятствием. Словом, рейс проходил истинно
"разгрузочно", все блоки и системы "Матлота" работали надежно, и Филипп,
отмечая это, мог быть по-настоящему спокоен и доволен, мог - если бы перед
ним был достойный собеседник, - противник или единомышленник - все равно!
- а не нянька, всего лишь нянька, которая дальше своего носа ничего не
видит.
Да, Зенон не понимал его, не проникся идеей, не был готов ни принять,
ни квалифицированно опровергнуть ее - он лишь возражал, и возражения эти
были то брюзгливыми, то досадливыми, то охранительными, а в общем-то все,
надо полагать, сводилось к тому, чтобы чисто по-ординарщицки удержать
своего подопечного от неразумного шага. "Конечно, - думал Филипп. - Я
переоценил его талант к автоэдификации, его способность чувствовать. Куча
электронного хлама - разве может она воспринять суть серьезных вещей? Осел
я, на что надеялся?.." И Филипп раздраженно прерывал разговор, но уже
через час-другой остывал, нетерпение снова начинало точить, и дискуссия
продолжалась.
- Ты, Фил, сам не готов к спору, - сказал Зенон. - Ты и не готовился
вовсе. Тебе не оппонент нужен был, а восторженный поклонник,
рукоплескатель.
- Но я не услышал ни одного стоящего, серьезного контрдовода!
- Совершенно верно, ты не услышал, хотя я и приводил их. Ты похож на
капризного юнца, который случайно наткнулся на что-то и решил, что он -
избранник.
- Не нужно досужих аналогий, старина. Тебе это не к лицу. Вот ты
утверждаешь, что люди не примут нравственности оперян. Почему? Испугаются?
Поленятся? Не поверят? Но история знает тысячи примеров, когда то, что
человек сегодня не принимал, считал абсурдом, завтра становилось его
повседневностью.
- Так, Фил, так. И все же. Мы, сказал ты, младенцы по сравнению с ними.
- В обуздании энергии мысли! - воскликнул Филипп.
- Да-да, в этом самом, от чего, по всей вероятности, у них и другая
нравственность. И если младенцы станут перенимать действия взрослых,
копировать их, что получится?
- Младенец взрослеет, Зенон! Ты хотя бы можешь допустить, что в будущем
мы сможем воспользоваться их опытом?
- В будущем? - переспросил Зенон и, подумав, продолжал: - Возможно.
Шанс есть. Хотя у людей уже было достаточно будущего, чтобы определить
свой путь.
- Младенцы не боятся крутых поворотов!
- Младенцы никогда не спасали мир.
- Спасали! Или ты не знаешь древней пословицы: устами младенца глаголет
истина?
- Мы говорим о разных младенцах, Фил. Есть младенец, лежащий в
колыбели, а есть - размежевывающий на сектора и участки космос.
- Прости, но это софистика, старина.
- Не всегда то, против чего не возразишь, является софистикой...
Они расходились; Зенон занимал место у иллюминатора, Филипп спал, ел,
купался, принимал массаж, и постепенно спор снова разгорался.
- Я ведь не отговариваю тебя. Высаживайся на своей Опере, встречайся с
голубой дамой, заглядывай в эти тысячи дверей. Ты волен поступать по
своему усмотрению, Фил. Но представь себе, что Кора, что... короче, она не
подавляет некое свое желание, но жалеет тебя, делает тебе не больно...
- Да, старина! Да! Я это себе представил прежде всего. И я говорю тебе:
я готов!
- Так. Тебя превратили в того, кому не больно. И потом вернули, надо
полагать, в прежнее состояние. Как ты перенесешь сознание случившегося?
Тебе ведь уже не может быть не больно.
- А что я знаю о случившемся? И потом - я ведь свободен! Я смогу себе
объяснить. Я ведь тоже имею право не подавлять своих желаний. Уже одно
сознание этого нейтрализует то, что ты называешь "потом". Я надеюсь, ты
понимаешь, старина, что я не говорю о каких-то там действиях в ответ, о
мести. Притом, речь-то ведь не об одних любовных желаниях.
- Понимаю, Фил. Ну, а стыд? Обыкновенный ваш человеческий стыд.
- Что ты знаешь о стыде?
- То, что и ты. Я стараюсь говорить с тобой на одном языке. Манипуляции
с не-болью разве не обман? И ты не почувствуешь стыда? Что-то ты, видимо,
не так понял у этих оперян.
- Не спорю. Но так, как нарисовал ты, так чувствовал бы себя человек
сегодняшнего дня. Стыд, а чаще ложный стыд - багаж современного человека.
Но когда он узнает, что есть, может быть и другая мораль, не унижающая его
достоинства, когда в нем исчезнут темные омуты подавленных желаний, не
будет границы между "хочу" и "могу"...
- Стыд, - сказал Зенон, - не багаж, а страх бесчестья. И этот страх - в
природе человека. Человек не может изменить свою природу, чтобы не
перестать быть собой.
- Старые химеры, Зенон! Не может человек быть вечным рабом своей
природы. Он не настолько слаб, чтобы мириться со своей жалкой природой. И
не мирился никогда.
- Человек совершенствовался, постепенно постигая логику вещей.
- Ну да, логика. - Филипп кисло усмехнулся. - Я все время забываю, что
ты устроен по логической системе.
- Да, я робот, - сказал Зенон. - Но моя логическая система - это
логическая система моего изобретателя и его учителей. И твоих учителей.
- Еще не хватало, чтобы мы поссорились, старина.
- Роботы не умеют ссориться, ты знаешь...
И снова они расходились, и, спустя время, Филипп опять приступал к
своей няньке, потому что, даже совсем разочаровавшись в Зеноне, как
диспутанте, все еще ждал, что тот вдруг приведет некий аргумент, который
был бы как стена, как подножка, который заставил бы всерьез усомниться в
стройности своих идей, вынудил бы еще раз перетрясти всю затею; Филипп не
отличался чрезмерными осторожностью и осмотрительностью, однако он ценил
сомнение. Но Зенон по-прежнему оставался лишь внимательной нянькой.
- Ты ведь хочешь спасти человечество, Фил?
- Да, хочу. И не ищи в моем желании тщеславия или гордыни. Это даже не
желание, это - как призыв или приказ.
- Но какова же твоя программа?
- И ты еще будешь утверждать, что слушал меня, старина?
- Но то, что ты рассказал, не программа, ибо я слушал тебя внимательно.
Это скорее похоже на школьное сочинение на тему "О чем я мечтаю". Я не
осуждаю тебя, Фил. То, что с тобой сейчас происходит - наглядная
иллюстрация к твоим "хочу" и "могу".
- А если я все-таки смогу? А я смогу! Я чувствую, что смогу, Зенон!
- Фил! Ты подошел к Опере со своими человеческими мерками. Поэтому ты
не можешь обосновать, разделить, что там разумно, а что не разумно.
- За этим я и лечу туда. Чтобы обосновать, узнать.
- А как ты узнаешь? Допустим, ты откроешь эти тысячи дверей. И что ты
там увидишь? Ведь мы - младенцы перед ними. Представь, на какой-то юной
планете к тебе подошли бы существа из пещер, и ты бы стал им объяснять,
как устроен твой "Матлот". Что бы они поняли?
- Ты не хочешь, чтобы я летел к ней? Ты считаешь, это свинство по
отношению к Коре?
- Я считаю, что ничего стоящего ты оттуда не вывезешь. И разумнее было
бы развернуться. И ловить на озере рыбу.
- Я буду на Опере! - резко оборвал его Филипп. - Буду! И увижу ее. И
посмотрю, как это все делается!
- Успокойся, Фил. Я всего лишь сказал, что думаю, - миролюбиво
проговорил Зенон. - А кстати, скажи пожалуйста, почему она оставила себя
голубой, как ты считаешь? Ведь в твоей памяти она могла увидеть только
белых женщин, или хотя бы смуглых. Почему она не побоялась оттолкнуть тебя
своей голубизной?
- Не знаю, - хмуро ответил Филипп. - Не задумывался. Может быть, чтобы
заинтриговать?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг