пространство, и не к кому обратиться хотя бы мысленно, и нет ощущения
сопричастности чему-то родственному, - словом, если это все так, то зачем
мы? Этот вопрос _может_ задать себе человек... Вот как мне хотелось бы
объяснить твою "искривленность мира". Вот, Визин, чего ты, по-моему, не
досказал в письме к дочери, не додумал в самолете.
Понимаешь, что получается... Чувство исключительности, единственности -
индивидуализм - неудовлетворенность - рывок за пределы себя - отчаяние -
зло. Ну, а потом, как заключительный аккорд, желание "забыться и
заснуть"... "Покой и воля"... Многим хотелось бы этих покоя и воли. А
почему? Очевидно, от непокоя и неволи, не так ли? А что их породило? Да
все та же пресловутая единственность ваша. То есть непокой и неволя - в
вас самих, ваши собственные состояния... Ну, а если кто-то не желает
"забыться и заснуть", то кидается на поиски главного виновника бедствия:
где он, этот главный злодей, главный интриган, подать его сюда!.. Вместо
того, чтобы просто посмотреться в зеркало...
А ведь, казалось бы, несложная операция: отбрось свою аксиому, поверь,
пропитайся ощущением, что ты не один, есть другие Эдемы и в них тоже
цветут прекрасные цветы, поверь и ищи; появится благая цель - поиск
другого, ближнего, вместо бесплодной возни со своим одиночеством и
несовершенством; ищи смело, неустанно и терпеливо, отринув каноны,
поставив на службу этому все, - ведь поиск это жизнь; устреми свою мысль
туда, за колпак, работай, - и ты перестанешь чувствовать себя избранным и
одиноким, и искривление твоего мира застопорится. Недаром ведь один умный
землянин призывал не жаловаться на дурное время, а улучшать его - на то,
дескать, и человек... Да, не сложно как будто. Но как сбросить старую
шкуру, а, Визин?.. Ведь если ты пойдешь проповедовать не-избранность и
не-одиночество во Вселенной во имя выпрямления вашего мира, то не
исключено, что засмеют, скажут; еще одна завиральная идея, никто не
поверит, не станет слушать. Так? И все же ты подумай, вникни хорошенько в
эту идею.
Еще раз повторяю: никаких рецептов я тебе не даю и не утверждаю, что
сказанное мной - истина. Я всего-навсего предложил тебе один из вариантов
так называемой схемы. И поскольку я - ин, то неудивительно, что в моих
словах было много созвучного со сказанным в письмах твоих
оппонентов-инолюбов. Решать тебе.
Между прочим, юнцы наши, что порой тревожат вас, мешают спать спокойно,
все-таки, я полагаю, какую-то полезную работу делают, хотя и нарушают наши
принципы. По крайней мере, они заставили вас поднять глаза вверх, к небу.
Поприутихла ваша самонадеянность, отчасти просветлели глаза. Вы уже и
спорить о нас начинаете, разделились на верящих и неверящих, оптимистов и
пессимистов - ты, что вполне закономерно, побывал в обоих лагерях. Вы
сигналы наши стараетесь поймать, сами сигналите. Уже кое-что. Но это,
Визин, разминка, первая и легкая. Предварительные упражнения. Главная
работа - впереди. И никто за вас ее не сделает. От одних суеверий
избавиться чего стоит... Только не нужно придумывать себе жупелов, идолов,
богов. Скажу тебе по секрету: ины - тоже не боги... Ответь же что-нибудь!
6
Визин был нем.
7
"...У меня были такие чудесные сны, мама, - думал Жан, погружаясь в
теплое, мягкое облако. - В них были свет и радость. Пока не случилось
_то_. Какого сна я жду от Сонной Мари?.. Я не могу сейчас понять себя. Эта
удивительная женщина... Как мне забыть ее? Но я же не имею права ее не
забыть! Я просто обязан ее забыть! Иначе мне никогда больше не увидеть
светлого и радостного дня. Вот к чему я пришел, мама. Я ехал сюда, чтобы
забыть горе, и пока ехал, обрел радость. И теперь мне и ее нужно забыть...
И горе, и радость... Потому что эта радость ворованная, как и голос,
который я был обязан вернуть владельцу. И радость я должен буду вернуть, и
она станет горем... Она уедет в свои края, я - в свои, мы расстанемся
навсегда... Но нет-нет! Я не буду об этом думать, до этого еще далеко,
радость еще не превратилась в горе, она - вот, рядом, моя рука в ее руке.
Есть ли кто-нибудь в эту минуту, кто счастливее меня..."
8
- Хорошо, - сказал Двойник. - Хочешь молчать - молчи. Я-то прекрасно
понимаю твое состояние. Двойник, ин, рецепт выпрямления мира... Такой
нонсенс! Есть от чего лишиться дара речи. Самое удивительное, тебе же
никто не поверит, если ты станешь рассказывать, и твой авторитет ученого
рухнет. Да, пожалуй, ты смог бы объяснить встречу со мной, не сходя с
прежних своих позиций: нервы, дескать, переутомление, галлюцинации... С
тебя станется...
Он помолчал, подумал, глядя в землю, - со стороны могло показаться, что
он задремал. Но вот он снова поднял глаза, и в них была усмешка.
- Вот мы что сделаем, чтобы окончательно поколебать твои позиции...
Хочешь взглянуть на своего Звягольского, который превратился в Бокова?
Посмотри-ка вон туда, направо. Видишь две толстые сосны? Сейчас между
ними... будет...
Визин с опаской повернул голову. Между двумя стволами заклубился туман,
потом он быстро стал редеть, и показалась комната с зарешеченным окном,
дверью без ручки, незастланной кроватью и Звягольским, сидящим на ней
по-татарски. Вид у него был совершенно отсутствующий, дикий, широко
раскрытые глаза никуда не смотрели, ничего не видели, безвольное,
атрофированное лицо с отвислыми мокрыми губами было лишено выражения. Он
методично раскачивался и мычал. Все было настолько натуральным и
впечатляющим, что Визин почувствовал даже больничный запах.
- По-моему, он тебе никогда ничего не расскажет, - грустно проговорил
Двойник. - Даже если его вылечат, даже если он очень захочет. Потому что
он ничего не помнит и не вспомнит. И, даю тебе слово ина, это - не наша
работа... Можешь спросить у него что-нибудь - пожалуйста!
Визин отвернулся.
- Так, - сказал Двойник. - В самом деле хватит. Зрелище не из
благотворных... Ну, а это?
Вновь образовался туман, и в нем исчезла больничная палата, а когда он
опять растаял, взору Визина предстала его родная лаборатория и Алевтина
Викторовна за своим столом. Был, по всему, вечер и закатные лучи падали на
раскрытую тетрадь, в которой Алевтина Викторовна писала. Низко наклоненная
голова, свисающая почти до стола желтая прядь, неестественный излом
пальцев - особенно указательного, - сжимавших авторучку... А стол
начальника аккуратно убран, ни пылинки, кресло придвинуто вплотную, так
что спинка его касается столешницы - сразу видно, что за ним давно никто
не сидел...
- Она о тебе пишет, - прокомментировал Двойник.
И тут же Визин увидел тетрадь крупным планом и стал читать.
"...почему я раньше не села за эти записи? Не могу ответить, - строчила
Алевтина Викторовна. - Знаю толь" ко, что многое, к сожалению, упустила,
запамятовала, не совсем, конечно, но все-таки - как в дымке многое, и
этого себе никогда не прощу. Не слава мне нужна - ни прямая, ни
отраженная, - а долг мне велит. Ведь я знаю его с институтских времен. И
пусть он учился двумя курсами ниже, я все равно знала его, видела чуть ли
не каждый день. Как я тогда не разглядела, что разглядела позже?! А как
было разглядеть, если мы относились друг к другу чисто по-студенчески, то
есть поверхностно и легкомысленно. Возможно, если бы мы учились на одном
курсе, все было бы иначе... У таких людей, как Г.П., должны быть не только
прижизненные биографы, но и те, кто попросту записывает за ними. Да-да! Я
знаю, что говорю! Г.П. - Личность (не побоюсь громкости этого слова),
таких - единицы, и когда-нибудь каждое их слово будет иметь непреходящую
ценность..."
- Вот видишь, - негромко произнес Двойник, - не только Мэтр тебя
выделил, не только ины...
"...Он умеет и может все, за что бы он ни взялся - все ему покоряется.
Г.П. рожден, чтобы достигать! Я уверена, убеждена, если бы у него в семье
сложились другие отношения, если бы, говоря без обиняков, у него была
другая семья, он никуда не уехал бы, не сделал бы этого чудовищного
шага... А шеф от удовольствия потирает руки, потому что Г.П. был для него,
как бельмо в глазу... Боже мой, что теперь будет с лабо..."
Авторучка замерла, Алевтина Викторовна задумалась.
- Да будет тебе известно, - сказал Двойник, - она развила нешуточную
деятельность; упорно и тайно тебя разыскивает. Но тут я принял меры, - уж
извини, что не посоветовался с тобой; испросил разрешения у своего
начальства и направил ее поиски по ложному следу. Ты ведь мне не чужой, да
и мужская солидарность чего-то все же стоит. Не правда ли? Не беспокойся,
она нас не слышит и не видит...
Алевтина Викторовна глубоко вздохнула, слова посыпались дальше, и Визин
успел проглотить еще кусочек.
"Боже мой! Пусть будущий редактор вычеркнет это место, но просто нет
сил умолчать! Опять звонила эта дурочка, третьекурсница несчастная,
промяукала, как кошечка, и опять пришлось сказать ей, что он в отпуске и
будет через месяц. Ну на что, на что они рассчитывают? Где у них стыд?.."
- Она уверена, что ты вернешься. - Двойник деловито прокашлялся. -
Разумеется, с ее помощью. Она тебя вернет и водворит в лоно семьи, чтобы
уж совсем все выглядело благородно. Таковы мечты. Может быть, достаточно
Алевтины Викторовны? Она не скоро закончит... Давай-ка сменим вот этим
сюжетцем...
Визин увидел огромный воздушный шар, а в его корзине - Диму
Старовойтова и Колю. Он видел их как бы сверху и сбоку, поэтому лица
заслонялись растрепанными волосами; они размахивали руками, кричали,
что-то показывали друг другу - ими владел восторг; корзина плавно
раскачивалась.
- Это - из будущего, - пояснил Двойник. - Маленький кусочек одного
большого будущего. Нравится? А хочешь - из прошлого? Хочешь увидеть Мэтра?
Скажем, фрагмент вашей с ним беседы?.. Да уж не дал ли ты обет молчания!..
Можно, впрочем, из недавнего прошлого. Согласен посмотреть, как ты
выглядел, когда к тебе пришла Тоня после твоей ресторанной гастроли?.. Ну,
ты слишком уж стыдлив, щепетилен и - поразительное отсутствие
любопытства... Тогда, может быть, вот это?..
Из тумана стал прорисовываться горный пейзаж, лужок на берегу бурлящего
ручья, палатка. И вот на фоне желтой палатки медленно, как фотография в
проявителе, начало проступать Тамарино лицо... Визин зажмурился.
- Понятно, - кивнул Двойник. - Отставим... Между прочим, я тебе
показываю еще и затем, помимо всего прочего, чтобы ты не сомневался в моих
способностях. И чтобы ты никогда больше не пытался растолковать при помощи
своей науки то, что она, сегодняшняя ваша, растолковать не в состоянии.
Например, тех же твоих возлюбленных гидродев, на которых ты оттачивал свою
иронию. Внимание!
Возникла расписанная ресторанная стена - голубые водоросли, голубая
стеклянная влага, голубые пузырьки и посреди этого статического лазоревого
царства - голубая компания разноперых русалок, больших и крошечных, с
плутоватыми и томными, каверзными и таинственными лицами. Но вот влага
дрогнула, заволновалась, пузырьки потянулись кверху, водоросли
заколыхались, послышалось бульканье, плеск; голубой цвет нарушился,
появились оттенки и новые цвета - от багрово-фиолетового до золотистого;
русалки ожили, задвигали руками и хвостами, лица их вполне очеловечились,
словно сбросили маски, напяленные на них художником, одухотворились; они
стали переплывать с места на место, потом сгрудились в одной плоскости,
как будто прилипли к невидимой, идеально прозрачной стенке гигантского
аквариума, и вытаращились на Визина. Они смотрели на него немигающими
большими глазами, смотрели призывно и нетерпеливо, как будто хотели от
него что-то очень важное услышать, как будто он им что-то обещал и теперь
наступило время исполнить обещание. Он, как заколдованный, смотрел на них,
не мог оторвать взгляда и молчал. Тогда они вдруг запели - сначала тихо
начала одна, потом поддержала другая, третья, и вот уже зазвучал целый
хор, постепенно нарастая и усиливаясь. Это были какие-то электронные
голоса, разных тембров и высот, силы и наполненности; они звучали все
стройнее, все громче, все резче, и скоро Визину уже казалось, что гудит
десятка два-три автосирен, только хор хвостатых обитательниц вод был
гораздо пронзительнее. Его все больнее было слушать - казалось, в уши
вонзается по сверлу, но Визин не мог пересилить себя и отвести глаза, как
не мог поднять руки, чтобы заткнуть уши. Он уже почти терял сознание,
когда Двойник прекратил представление, и голоса, как и лица, канули в
туман.
- Канальи, - донесся его невозмутимый голос. - До чего же падки на
мужчин! Особенно, когда попадется представительный и симпатичный. Замучить
могут, стараясь перекричать друг дружку. А ведь им, сучкам, кажется, что
они куда как сладкозвучны... Возможно, чуть переборщил. Но ничего. После
сегодняшней встречи, я думаю, ты осмотришься несколько иначе, чем
осматривался до сих пор, и исчезнут, может быть, шоры, о которых тебе
напоминала Лина-Полина... Сейчас тебе опять будет хорошо. Уплыли
русалочки. Но если всерьез захочешь, опять приплывут - все зависит от
тебя. Ты ведь неравнодушен к ним, точно? И к водным, и к земноводным, и к
всецело сухопутным, у которых даже намека на хвост нет... Вполне
объяснимо. Тебе не очень повезло с семьей, Алевтина Викторовна права. И
увлечения твои были на редкость неудачными: то чуть ли не деловыми
какими-то, то безоглядно романтическими вдруг, то
примитивно-поверхностными. Ты, Визин, не любил никогда - сильно,
захватывающе, всепоглощающе, как выражаются ваши поэты. И в этом твоя
беда, ты тут основательно обделен - многие тебя выделяли, но Афродита
почему-то воздержалась... Вообще, что касается твоего матримониума, то тут
я в некотором смущении. Признаться, я, как и ты, неважный спец в данной
области, - недаром мы двойники, - и можешь мне поверить, у меня тоже есть
свои проблемы. И решать их должен каждый из нас сам. Но я все-таки не
могу, - из двойничества нашего и все из того же мужского единомыслия, - не
приоткрыть некоторой завесы, чтобы ты, чего доброго, в очередной раз не
наделал глупостей. Как вспомню воображенный тобой диалог с Тоней, когда ты
ее ждал и она не пришла, эти теоретические страсти, сентиментальную
дипломатию... Впрочем, взгляни-ка...
Открылся гостиничный номер - несомненно, его номер: вон выщербинка на
никелированной спинке кровати, вон его, Визина, отметка на карте района...
Стол был выдвинут на середину; он был уставлен яствами и питьем, а вокруг
него сидели усатые кавказцы и энергично беседовали; был тут и тот, у кого
Визин на базаре купил сливы. Была тут и Тоня - она стояла за спиной самого
красивого из молодцов и обнимала его за плечи, сплетя пальцы на его груди.
Он, похоже, воспринимал это как должное, обычное, иногда машинально
поглаживал ее обнаженную руку или прислонялся к ней щекой, и она улыбалась
как-то отсутствующе и безвольно, и взгляд ее был далеко - она, кажется,
совсем не слушала, о чем говорят мужчины. Картина шла на сей раз без
звука.
- Это, Визин, тоже будущее. Правда, не особенно отдаленное. Совсем,
можно сказать, близкое. Включить звук? Не надо?.. Ничего интересного ты и
не услышишь, ничего это не добавит к тому, что ты видишь. А Тоня все равно
молчит - она в данную минуту думает о тебе, да. Потому что, Визин, что
самое замечательное, она тебя взаправду любит. А этот Дон-Жуан обольстил
ее размахом. Притом, она, глупышка, решила, что так удастся вернее
выбросить тебя из головы. Повторяю: такая ситуация только еще впереди.
Следовательно, все поправимо: скачи - и успеешь спасти. Но прямо тебе
скажу, от такой перспективы я не в восторге. Почему? Да прокрутил я тут
эту перспективу, посмотрел... Ну представь себе: молодая жена ученого,
светила, туза, ты ее привозишь, акклиматизация, вывод в свет, привыкание,
потом проходит несколько лет, она освоилась, она поняла, она пополнела,
она себе представляется важной и значительной, забывается родство с Долгим
Логом... Нет, не стану даже прокручивать тебе, очень мне грустно еще раз
такое прокручивать...
Туман между стволами сгустился, будто пространство забили ватой;
гостиничные апартаменты пропали.
- Могу показать тебе другую перспективу. Да, есть, Визин, и Другая
перспектива. - Голос Двойника стал принужденным. - Особая. Тут я готов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг