Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
тон. И он тут же себя одергивал, укоряя  за  излишнюю  подозрительность  и
недоверчивость,  приказывая  себе   не   сомневаться   в   искренности   и
самобытности Евдокии Ивановны. Тем более, что именно в  эти  минуты  очень
менялось ее лицо: оно  совершенно  утрачивало  резкие  черты,  становилось
таинственным и притягательным. "Значит, к ней отсылают не  только  потому,
что она племянница Варвары Лапчатовой", - подумал он.
   - Вот рассказываеть-рассказываеть, дражнить-дражнить, а потома: далеко,
говорить, ой далеко ето место, Дуняша. И не удумай туды ходить. Вырастешь,
тада и пойдешь, есля нада станеть.
   - Во-во, - встряла Анна Захаровна. - И нам, бывало: вырастете,  тада  и
пойдете. Правильно, Дуня.
   Анна  Захаровна,  видимо,  все  же  перебила  настрой  хозяйки,  и   та
замолчала, опустив глаза. Визин выждал некоторое время и решился спросить:
   - Варвара Алексеевна одна ходила туда? Другие не ходили?
   - Можеть раньше, до Варвары, кто и  ходил.  Дык  кто  знаеть,  че  тама
раньше было. Некада было людям ходить  -  семьи,  работа.  А  охотникам  и
шишкарям тама делать нече.
   - Верно, Дуня, правильно. А усе ж таки и до Варвары ходили. Слыхала  я.
Было.
   - Дык  конешно  было!  -  Евдокия  Ивановна  недовольно  посмотрела  на
подругу; ей, видимо, не нравилось, что ее  перебивают,  норовят  показать,
что знают больше, чем она. - Рассказывали, дед  Паша  ходил  раны  лечить,
када его ведьмедь подрал. Ен ведьмедя нашел и свалил. А тот его усе ж таки
успел подрать. И ен, домой не заходя, прямиком, уроде,  на  Марь  подался.
Недели через две, говорить, тока и заявился. Живой, здоровый,  одны  рубцы
осталися. Мы тада еще у люльке качалися.
   - А помнишь, - не могла  уняться  Анна  Захаровна,  -  малый-то  Решаев
заблудил? Уласка-то. Лет шесть ребенку. Узял и пропал.  У  лес,  говорять,
ушел:  видал  кто-то,  как  ен   по   проулку   потрусил.   Искали-искали,
кричали-кричали, стреляли-стреляли - без толку. На третий день сам  пришел
- покусанный увесь, поцарапанный, одны лохмотья от  штанов  ды  рубахи.  И
ниче не помнить: ни как зовуть, ни деревни, и не узнаеть никого, одну тока
матерю и узнал. Посля уже разговорился: на  Сонной,  говорить,  Мари  был,
хозяйкю видал. Какую хозяйкю? Хозяйкю,  говорить.  И  усе.  Как  ополоумел
малай. Такой и остался на усю жизню.
   - А, - махнула рукой Евдокия Ивановна, - у етых Решаевых  уся  семья  -
чудики одны. Отца евоного возьми, деда, братов, кого хошь.
   - Ну, знаешь, Дуня, Улас усе ж таки был не такой...
   - А какой?
   - Особый, усе ж.
   - Ага, "особый"... Тута Сонная Марь  ни  при  чем,  -  сказала  Евдокия
Ивановна, усмехнувшись и многозначительно стрельнув глазами в  подругу.  -
Тута другое при чем.
   - Ну ладно, ни при чем, - поспешила согласиться Анна  Захаровна.  -  Че
спорить-то? А вот с самой Варварой возьми.
   - Че с Варварой?
   - Ай забыла? Померла у ей мать. Тетка Ховра. И остались оны одны:  трое
детей. Варвара - старшая, Нюра ды Колькя,  меньший  самый,  у  гражданскую
погиб, колчаковцы повесили. А отец ихный давно помер: пчелы  закусали.  Ну
вот и одны - Варваре лет двенадцать и было усего.
   - Одиннадцать, - уточнила Евдокия Ивановна.
   - Одиннадцать. Вот. Похоронили матерю. Варькя -  старшая,  за  хозяйкю,
брата ды сестру кормить, одевать, мыть.  И  стала  к  им  мать  приходить,
Ховра. Сядуть вужинать, а она - стук у дверю  и  заходить.  "Здравствуйте,
детки мои родные, как вы тута без меня?" И - к им за стол.  Сидить,  есть,
Варьке подсказываете Кольке сопли вытираеть. А Варьке, говорила,  кусок  у
горло не идеть. Ну иде тама, када такое - мученье одно. И остальные тожа -
сидять, глаза таращуть, есть не могуть.  А  Ховра  поесть,  усе  съесть  и
пошла, "Вы,  детки,  матерю  не  забывайте,  дверю  не  закрючайте".  День
проходить, другой, третий - целаю неделю отходила. И закрючала  Варькя,  и
подпирала - усе равно: открыить и - нате вам: "Опять я  пришла,  нехорошо,
детки, делаете, закрючаетеся, матерю не хочите  пущать,  покормить".  Тута
Варвара возьми ды скажи крестной своей, Аксенье: так и так, ходить  кажный
вечер, усе съедаить, скоро есть нече будеть. А  Аксенья  и  говорить:  "Не
мать ета твоя, не Ховра". - "А кто?" - "А  вот,  говорить,  ты,  када  она
придеть, погляди ей на ноги". - "А как я погляжу?" - "А ты ложку под  стол
урони и уроде как подымать полезь". Ну она так и сделала. Приходить  Ховра
вечером, за стол: "Чем седня угощать будешь?" Варькя собрала, тока сели  -
бац: ложку уронила. Полезла под стол подымать, глядить, а у ей не ноги,  а
копыта.  Вот.  Господи  Исусе  Христе,  вон  кто  ходить-то,  оказывается.
Перекрестилась,  и  гостью  -  как  корова  языком.  А   младшие   сидять,
перепужалися, плачуть: "Иде мамка, куды мамка делася?" "Какая ж, говорить,
она нам мамка? Не мамка ета, а..." Господи Исусе Христе... На другой  день
приходить: "Ты че, говорить, отрекаешься от меня?" -  "Нет,  говорить,  от
мамки родной никогда не отрекуся,  а  тока  че  ета  у  тибе  заместо  ног
копыта?" - "А потому, говорить, что тама, иде я теперича,  у  усех  так  -
када сама будешь, сама и увидишь". И ходить, и ходить. Варвара сызнова - к
крестной. А та: "Ты, говорить, када она придеть, скажи: не знаю  тебя,  не
помню". - "Дык как  не  помнить-то,  када  помню.  Как  матерю  родную  не
помнить?" - "Не путай матерю с етой, забудь". - "Ды как  я  забуду-то?"  -
"Ты не матерю забудь, а того, кто к вам приходить". -  "Ой,  говорить,  не
могу". Ну Аксенья и говорить: "Тада  тебе  одна  дорога:  на  Сонную  Марь
идить". - Анна Захаровна передохнула; воспоминания явно взволновали ее,  и
она не  хотела  этого  показывать,  и  обвела,  гостей  смущенным,  словно
извиняющимся взглядом.
   Евдокия Ивановна рассмеялась.
   - Ды не тада она у первай раз пошла!
   - Как не тада, ты че? Тада и пошла.
   - Другой раз она пошла.
   - Када другой-то?
   - А тада, када ее гусь-лебедь етот объехал, свадьбу заказал,  а  сам  -
будь здоров. Вот када.
   - Ну можеть, конешно... А че, Ховра ходить перестала?
   - Кол осиновый у воротах вбили, во че.
   Женщины  еще  поспорили  неазартно,  и  когда  Визину  показалось,  что
интересующая его тема заслоняется другими, он деликатно остановил спорщиц.
   - Извините меня, но почему так называется, почему "Сонная Марь"?
   - Дык... - Евдокия Ивановна подумала. - Назвали и усе. Мало ли! Сказали
тада Макарову, что Марь тама за болотом. "Сонная Марь", сказали  -  так  и
пошло. Кто ж его знаеть, зачем разные имена такые даются?
   - Но почему именно "сонная"?
   - А можеть, понюхаеть человек того пару и звенеть.
   - Да, - сказал Визин и посмотрел на  Андромедова.  -  А  что  если  тут
собака и зарыта? Засыпает человек, а во сне все худое забывается. Только и
всего.
   Андромедов отвел глаза и ничего не ответил. А  Евдокия  Ивановна  опять
усмехнулась.
   - Нехай наука ваша разбирается, почему так называется.
   - А что такое "марь"? - неугомонно  спросил  Визин,  рискуя  раздражить
хозяйку.
   - Марь и есть Марь.  Смариваеть.  Морока,  значить,  Морочь.  Нехорошее
место, одным словом.
   - Как же нехорошее-то, Евдокия Ивановна! Ведь, как вы сказали,  и  раны
там залечивали, и горе забывалось. Чем же оно нехорошее?
   - А тем, что страшное.
   - Понятно, - сказал Визин. - Значит, Варвара Алексеевна так  всю  жизнь
одна и прожила?
   - Так и прожила. А че? Многие так прожили, не она одна.
   - Умница она была, царство  ей  небесное,  -  опять  пристроилась  Анна
Захаровна. - Усе знала, усе умела. А помирала тяжко.  Усе  так  помирають,
кто много че такого знаеть, а передать некому.
   - Так никого и не нашлось? - спросил Визин.
   - Была одна девка, Михеевых. Усе бегала к Варваре, када она уже  старая
стала. Подсобить, поможеть.  И  уже  када  Варвара  помирать  стала,  усем
выйтить велела, а ее оставила при себе, чтоб, верно, передать.
   - От удумають тоже! - воскликнула с досадой Евдокия Ивановна.  -  Ды  я
сама при ей тада была.
   - Не, Дуня, ты выходила, я помню. А Стешка  оставалася.  И  сразу  тада
Варвара померла... А Михеевы потома уехали.
   - Куда?
   - Кто знаеть... Усе отседова разъехалися.
   - А где похоронена Варвара Алексеевна?
   - Дык иде ж! Тута и похоронена, у Макарове, - сказала Евдокия Ивановна.
   - Такая интересная история, - со вздохом проговорил  Визин.  -  Как  ты
считаешь, Коля?
   И Андромедов, во все время разговора не проронивший ни звука, прочистил
голос и не без волнения ответил:
   - Вам, Герман Петрович, Евдокия Ивановна и  Анна  Захаровна  рассказали
гораздо больше, чем мне.
   - Ну во! - хмыкнула хозяйка. - Ломалися-ломалися, а рассказали больше.
   - Спасибо вам! - с чувством сказал Визин. - Вот бы  только  знать,  где
она, эта интересная  и  загадочная  Сонная  Марь,  в  каком  уголке  тайги
прячется.
   - То-то и оно, - отозвалась Анна Захаровна. - Иде она, в каком  уголку.
Кто скажеть, када тетка Варвара тама последняя была. Ребяты наши,  бывало,
залезуть на лесину, глядять-глядять, усе глаза проглядять:  иде  она,  ета
Марь? Ниче и не видать - одна тайга на  усе  стороны.  А  кто  ходил,  дык
побродють-побродють и - назад ни с чем. Во и думай, иде она.  Усе  ж  таки
иде-то, верно, есть, зря ж не говорили б...
   - Ага, - кивнула Евдокия Ивановна и насмешливым взором обвела гостей. -
Брехня ета усе.
   Визин изумленно уставился на нее: такого заключительного аккорда он  не
ожидал.
   - Ай, Дуня, - конфузясь за подругу, сказала Анна Захаровна. - Ну  че  ж
ты так-то? Вы не думайте, - обратилась она к Визину, - она ета так.  Вурос
свой показываеть. Век рядом живем, а че у ей  на  уме,  так  и  не  пойму.
Вуросливая девка.
   Визин  не  понял  этого  слова,  посмотрел  на  Андромедова,  тот  тихо
пробормотал - "строптивость, упрямство..."
   Хозяйка, глядя на поднимающегося с трудом ученого  гостя,  проговорила,
заминая улыбку:
   - Не привыкли, видно, пеши ходить... А до Мари-то подале, как от  Рощей
будеть.
   - Осилим, - подчеркнуто бодро ответил Визин и учтиво начал  извиняться,
благодарить, прощаться.


   Когда они вышли, Андромедов сказал:
   - Я думал, вы и про доктора Морозова спросите.
   - А к чему? Что бы я нового узнал? Или ты что утаил?
   - Нет, я ничего не утаил, Герман Петрович. Но вот про Сонную Марь я вам
тоже немало наговорил, а они, видите, как рассказали.  Уже  гораздо  более
интересная  информация  получается.  Надо  было,  я  думаю,  спросить  про
Морозова...
   - Что ж - спросим в другой раз.
   Они шли тихо; вышли за дома в сторону пасеки,  потом  повернули  назад,
потом - опять  к  пасеке.  Визин  сказал,  что  ему  необходима  разминка.
Андромедов поддержал; конечно, правильно, исключительно необходима. На лбу
Визина собирались складки; он сосредоточенно  смотрел  под  ноги,  отвечал
отрывисто, рассеянно; он  сказал,  что  "переваривает  бабок".  Андромедов
кивнул: ничего, дескать, удивительного.
   - Мне, Герман Петрович, кажется, - заявил он, помолчав, -  я  тогда  не
договорил вам про свои соображения, - так вот мне  кажется  и  это  вполне
допустимо, что Сергей Игнатьевич Морозов нашел тот самый препарат:  это  -
пары Сонной Мари. Я чувствую, понимаете, чувствую! Ведь он стал  проверять
легенду, понимаете? А в легенде, вы слышали: "и забывается горе, с которым
пришел". Горе, Герман Петрович! То самое - наиболее активное  в  настоящий
момент переживание, воспоминание. Пришел к источнику,  вдохнул  -  и  горе
прошло.  Ты  идешь,  значит,   туда   с   этим   активным   воспоминанием,
сосредоточиваешься на нем, все помыслы -  о  нем.  Надо,  значит,  вдыхая,
сосредоточиться на том, что мучает, гнетет, Вот что  мне  кажется,  Герман
Петрович.
   - Перекрестись, - сказал Визин. - Как бабки эти.
   - Ну что, разве не верный ход мыслей?
   - Это, коллега, не мысли. Это домыслы. А еще вернее - стихи.  Так  они,
скорее всего, и пишутся... Но ты радуйся: твоя все же  взяла.  Слышал  про
остров в болоте? Про камешки, которые там звенят?
   - Да! А вот мне они про  камешки  не  рассказывали.  Может,  просто  не
вспомнилось тогда? Подумаешь, мол, камешки...
   - А про то, что брехня все, тоже не говорили?
   - Не говорили.
   - А если б сказали, ты бы, конечно, не поверил?
   - Конечно! Они и сами не верят, что брехня. А вы разве поверили?
   - Психолог какой, - пробормотал Визин.  -  Очень  она  любопытная,  эта
Евдокия Ивановна.
   - Я думаю, все - ее уросливость. Гордая женщина! Может быть, она до сих
пор таит обиду на свою тетку Варвару, что та не ей свои секреты передала.
   - Может быть, кажется... - Визин сделался угрюмым. - Все может  быть  и
кажется...  Препарат,  видите  ли,  Морозов  нашел...  -  Он  остановился,
повернулся к замершему Андромедову. - Ты видел эту черную  папку  у  меня?
Ну, я тебе сказал еще, что работаю над ней, буду писать рецензию.
   - Да, - сказал Андромедов.
   - Я солгал тебе. Это - труд моего учителя. "Главный труд жизни"  -  так
он  называл.  Неофициально.  А  официально  -  "Медиаторы  торможения".  И
подзаголовок - "О механизме памяти и его регуляциях".
   Андромедов не дышал.
   - Понимаешь теперь, почему я у тебя про нейрохимию спросил?
   - Понимаю, - прошептал тот.
   - И почему лирический кусочек серьезной статьи  из  газеты  "Заря"  мог
привлечь внимание восходящей звезды газологии?
   - Понимаю...
   - С какой стати ты именно мне прислал ту вырезку? Именно мне! Разве  ты
не вычитал других подходящих фамилий?
   - Вычитал, конечно, - ответил Андромедов. - Но ваш  спор  с  инолюбами,
ваша позиция, потом все так занятно  повернулось...  Вы  извините,  Герман
Петрович, мне казалось, что я вас прямо-таки  видел,  чувствовал.  Это  не
просто! Я...
   - Опять - "казалось"! Хорошо. Идем. -  Визин  пошагал  вперед.  -  Мэтр
умер. Перед смертью он заявил, что всю жизнь  занимался  чепухой,  что  ни
разу не почувствовал себя полноценным человеком. Он  перечеркнул  себя.  В
том числе  и  свой  "главный  труд  жизни".  Эту  папку  нашли  на  складе
макулатуры.
   - Невероятно!
   -  Очень  даже  вероятно.  Мэтр  занимался  плазмой.  Но,  как   теперь
выяснилось, не только ею.  Он  вплотную  подошел  к  получению  "препарата
Морозова", - назовем его так, - в лабораторных условиях.  И  испугался,  и
все уничтожил.
   - А почему "всю жизнь занимался чепухой"?
   - Потому, наверно, что в конце этой жизни понял некую истину.
   - Значит, не чепухой, если понял истину!
   -  Я  дам  тебе,  Коля,  эту   папку.   Посмотри.   Там   много   чисто
профессионального, специфического - спрашивай, если непонятно. А в конце -
философия. Тут тебе спрашивать, думаю, не придется. Но я  тебе  дам  папку
только в том случае, если ты дашь мне слово, что все останется между нами.
Никогда, ни в одном из своих многочисленных кружков и  обществ,  ни  одной
строчкой ты не выдашь, что знаком с этой работой. Во-первых, из уважения к
воле усопшего - не зря он  сдал  ее  в  макулатуру.  Во-вторых,  чтобы  не
возникло никакой нездоровой возни.
   - Даю вам слово! - торжественно выпалил Андромедов.
   - Хорошо. Я подумал, что тебе  следует  знать  содержание  этой  папки.
Тогда мы сможем говорить. Мне необходимо говорить, я уже не могу все время
молчать.
   - Понимаю, - закивал Андромедов. - Когда я смогу ее взять?
   - Я хочу еще кое-что посмотреть... Может быть, завтра.
   - Ладно. Спасибо...
   Они продолжали маячить между пасекой и деревней.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг