- Вы, Коля, явно решили меня доконать...
- Извините, Герман Петрович, я разболтался, правда, мелю вам...
Откровенно говоря, меня иногда заносит - что верно, то верно. Особенно,
когда радость, возбуждение...
- Я есть хочу, - несчастно проговорил Визин. - Надоело ваше пиво...
Они ели жареную рыбу с рисом, затем Андромедов принес еще и яичницу. На
улице стало совсем мрачно, туча затянула все небо; дул сильный ровный
ветер; дождя все не было, только изредка крупные капли тяжело шлепались об
окно, оставляя большие разлапистые пятна, которые сразу высушивались
ветром.
"Нужно найти с ним стиль поведения, - сосредоточенно размышлял Визин. -
Пусть болтает, черт с ним. Если что-то покажется стоящим - отметить про
себя, и все. А так - пусть. Собака лает - ветер носит..."
- Поскольку, уважаемый Киля, меня сюда занесло, и поскольку со времен
Шлимана допустимо и даже модно проверять легенды на момент достоверности,
так сказать...
8
Первая повесть Андромедова
Дело было так.
Поехал он прошлым летом в Рощи. По редакционным делам, разумеется. И
совсем случайно услышал эти слова - "Сонная Марь". И, как говорится,
потерял покой. И от самого такого странного словесного сочетания, от
звучания, и от рассказов про Марь - одним словом, от разыгравшегося
воображения. А единственный выход вновь обрести покой - до всего
докопаться. И он стал докапываться, и вот что выяснилось.
Сонная Марь - это, вроде бы, некий источник, горячий, скорее всего,
потому что вроде бы, пары над ним, и не просто там пары, а особенные,
пахучие, воздействующие на человеческий мозг. Но лучше бы, сказали ему в
Рощах, добраться до Макарова - деревушечка такая, там-то наверняка больше
знают. И он решил добраться до Макарова.
Он вышел из Рощей на северо-запад, вглубь тайги, куда вел заброшенный
петлистый проселок, и за все тридцать с лишком километров ему не попался
никакой транспорт, к чему он был готов, потому что знал: сюда только
несколько раз в году наведывается подвода за медом, а отсюда - за
провизией в Рощи; мед - колхозу, провизия - макаровцам, - "так и хочется
назвать их островитянами". Погода стояла неплохая, спешить было некуда,
так что с передыхом и плесканием в ручье, через шесть часов он увидел,
наконец, деревню, и если бы не буйство комаров и мошкары, то путешествие
это можно было бы считать не только сносным, но и приятным... Макарове
было уже, конечно, не деревней, и даже не полдеревней, и даже не четвертью
- стояло всего пять старых изб, и того бы, может не осталось, если бы не
пасека - очень, выходит, там медоносные угодья, что вполне можно объяснить
благотворным влиянием Сонной Мари хотя бы потому, что опровергнуть это
нельзя. Так вот - Макарове. "Мы, - шутили селяне, - живем в Макарове, где
Макар телят не пас". А селян этих - тоже пять: пасечник с пасечнихой, их
дочь-горбунья да еще две старухи - все при пасеке, ею живут, ею кормятся.
Вот что такое Макарове, которое к Сонной Мари, вроде бы, поближе.
Он со всеми обстоятельно переговорил, всех расспросил, да еще раз там
побывал потом, уже осенью. И вот оказалось, что никто из них на Сонной
Мари не был. Слышать, конечно, слышали, как не слышать - от отцов и дедов
еще слышали, - а бывать не бывали. Никто из пятерых не бывал. И дорога к
ней тоже никому не известна. Вот так. Есть, правда, тропочка, в глухомань
ведет, старая, еле приметная, но до конца никто из нынешних макаровцев ни
разу не дошел, да и невозможно дойти до ее конца, так как она теряется в
тайге. Но, вроде бы, вела она когда-то аж до самого болота, до которого
километров тридцать пять, сорок. А болото - огромное: ни конца, ни края.
"Да, - говорят макаровцы, - есть конечно, Сонная Марь, точно есть где-то
там, за болотом", и машут рукой в сторону заката.
Вот что ему удалось выведать. И еще одно. Жила там когда-то бабка
Варвара Алексеевна Лапчатова, - знахарка, травами и заговорами лечила, - и
умерла через несколько лет после войны. Так вот она, эта бабка, бывала на
Сонной Мари - говорят все в один голос, что бывала. Но что она там делала,
как туда добиралась, никто в Макарове не ведает. Как не ведают и того, кто
первым узнал о существовании этой Мари, - может быть, тот самый охотник
Макаров, который сто лет назад пришел в те края и поставил зимовье, возле
которого потом и образовалась деревня.
С тем Андромедов и вернулся в цивилизованный мир. Вернулся, так и не
насытив своей любознательности, не утолив, так сказать, жажды. И
беспокойные сны продолжались, и выстраивалась "идея о благотворном
влиянии"...
Визин сидел тихо и прислушивался к ветру за окном. Ему становилось
тоскливо. Все только что услышанное он, в сущности, уже знал: это
содержалось в андромедовской статье, в тех абзацах, где Коля вильнул от
непосредственной темы в сторону обожаемых им материй. Только в статье все
было менее разбавлено, и потому более загадочно и маняще.
Обед был давно съеден; пена в очередной кружке пива осела и засохла по
краям.
- Говорят, - медленно произнес Визин. - Вроде бы. Вроде бы говорят. Вы
не слышали? Говорят, будто кур доят.
- Вы разочарованы, - упавшим голосом произнес Андромедов.
- Да я ведь и не был очарован, Коля. Ученому неприлично так вот
очаровываться - всякими красотами, поэтическими формами, фольклорными
прелестями, - когда речь о деле.
- Разочарованы, не верите...
- Ну, посудите сами. Странная ведь ситуация получается. С одной
стороны, вам целиком доверяют в газете и вы лично утверждаете, что ничего
не выдумываете. А с другой, - все у вас держится на том, что где-то там,
как-то и что-то вроде бы говорят. Разве это серьезно?
- Не только на том, Герман Петрович.
- А на чем же еще?
- Я, например, точно знаю, что доктор Морозов тоже был на Сонной Мари.
Визин выпрямился на стуле, посуровел. Этот мальчишка что, дразнить его
собирается? Что за выверты?
- Какой еще Морозов?
- Так я же вам говорил позавчера, Герман Петрович. Ну, когда в
ресторане сидели. - Андромедов опять оживился. - Вы, может быть, как раз
задумались и прослушали. Или забыли. Но я говорил. Между прочим, он первый
и начал собирать данные про гемоглобин и долгожителей.
Визин не помнил, он решительно ничего такого не помнил. Не помнил, или
Коля сочиняет, что рассказывал. В нем начало подниматься раздражение.
- Хотел бы я знать, с какой целью вы меня морочите.
- Я?! - Удивлению Андромедова не было предела.
- Морочишь. Разыгрываешь. Забавляешься. Или черт "тебя знает что! -
Визин не заметил, что перешел на "ты". - Или сразу выкладывай все, или...
В конце концов, я старше тебя!
- Да, я знаю, на семнадцать лет...
- И это позавчера в ресторане выяснилось?
- А где же еще, Герман Петрович?
Визин встал и решительно замаршировал к выходу. И как только он вышел,
сразу же хлынул ливень. Время, наконец, рванулось и понеслось, все вокруг
затрепыхалось, закувыркалось, зазвенело, наполнилось шумом и плеском; все
заблестело; потекли ручьи; люди побежали, закрываясь плащами, зонтами,
коробками, газетами, смеясь и крича; помчались, разбрызгивая лужи, мопеды
и мотоциклы.
Оказавшийся рядом Андромедов, схватил его за локоть и повлек за собой;
хватка его была сильной и цепкой, руке стало больно; наверно, со стороны
это было смешно видеть - как невысокий, тонкокостный молодой человек тащит
большого и солидного дядю.
- Ой, Герман Петрович, да вы же совсем промокнете, а джинсы так долго
сохнут...
- Да отпустите, наконец... Отстань! - крикнул Визин.
- Сюда, сюда, Герман Петрович! - Андромедов будто и не слышал его, не
замечал его разгневанного вида, а тащил куда-то, целеустремленно и упрямо.
Они оказались между двумя ларьками - пивным и еще каким-то, -
поставленными впритык друг к другу, так что крыша одного находила на крышу
другого. Вокруг шумел водопад, а здесь было сухо, сумеречно и паутинно;
под ногами шуршали сухие листья, комья бумаги, окурки, битый кирпич...
Они стояли лицом к лицу - рыжий и мокрый Андромедов виновато и преданно
смотрел снизу вверх на тяжело дышащего и тоже мокрого Визина. Галстук
Андромедова покачивался, как маятник.
- Еще чуть и совсем бы промокли. А тут - пожалуйста! - никакой дождь не
страшен. Очень удачно поставили эти ларьки.
"Спокойно, спокойно, брат Визин, коллега. Ну что ты психуешь-то? Ведь
мальчишка, сопляк... Еще полчаса назад ты так остроумно подумал "собака
лает - ветер носит", а тут вдруг... С чего ты вскочил-то и вылетел под
дождь? Может, и в самом деле в ресторане были разговоры и про этого
Морозова, и про многое другое... Что ты запомнил-то? Тебе потом просто
казалось, что ты все восстановил в памяти... Но почему же он утверждает,
что все там было в рамках? Если бы "в рамках", то не перезабыл бы всего...
Но все равно - спокойно! Давай, сбавляй обороты..."
- Ну? Что там еще было в ресторане? Что я намолол спьяну, что заспал,
как последний алкаш?
- Я говорил вам, Герман Петрович. Да и не было ничего особенного.
- Не было, не было... А вон какие провалы выявляются. Ладно... Между
прочим, ты свой термос у меня на столе забыл.
- А, ерунда. Отдайте Тоне, я у нее потом заберу.
- Он мне не мешает, - сказал Визин.
На воле плескало и шумело вовсю, а сюда, в эту щель, долетали только
крохотные брызги.
- А пауки-то тишь и благодать предсказывали. Знаменитые пауки
знаменитого, как его, Лестера, что ли...
- Не тишь и благодать, а кратковременный дождь, Герман Петрович.
- Ага. У тебя на все - готовые ответы. Просто поразительно... Вот и
Морозов какой-то объявился... - Визин уже не смущался своим тыканьем, даже
упорствовал в нем, чтобы самоутвердиться перед Андромедовым, показать ему
свою самостоятельность и невысокое мнение о том, чем наполнена его,
андромедовская, голова; его трясло, надо было унять нервы, и тыканье, как
оказалось, помогало в этом...
Вторая повесть Андромедова
Короче говоря, жил-был в Долгом Логу доктор, врач то есть, Сергей
Игнатьевич Морозов. Не всегда жил, а прислали тут же после войны. И как
только он стал работать, сразу же пошла о нем слава как о замечательном
докторе, и скоро народ валил к нему валом. В общем, стал известен и
уважаем. Но когда услышал про Сонную Марь, то его будто подменили:
замкнулся, закрылся, затих - словом, заболел Марью. Никто не мог понять,
что с ним происходит, всякие разговоры пошли. А тут он и сам подлил масла:
взял да и перебрался поближе к Макарову, то есть - в Рощи; и перебрался
бы, скорее всего, и в само Макарове, да там лечить было некого. Но туда
все же ходил и довольно часто, потому что еще жива была Варвара Алексеевна
Лапчатова, та самая бабка, что знала дорогу к Сонной Мари. Вот Морозов и
подружился с ней - врач со знахаркой, - и она его водила в тайгу, за
болото.
Откуда это известно? От младшей Варвариной сестры, Анны Алексеевны,
которая тогда жила в Рощах, а Морозов был у нее постояльцем. Жаль, что в
прошлом году Анна Алексеевна уехала к дочери в Архангельскую область.
Зимой 1952 года бабка Варвара умерла. А летом 54-го доктор Морозов ушел
в тайгу и не вернулся. Поиски были напрасны. И было ему к этому времени
тридцать три года.
- Так, - произнес Визин и почувствовал, что может говорить спокойно. -
Бабка Варвара умерла, доктор Морозов пропал, бабкина сестра уехала за
тридевять земель. Что остается? С одной стороны - вроде бы да кабы, с
другой - все разъехались. Со сколькими же неизвестными данное уравнение?
- Остались мы с вами, Герман Петрович! - уверенно заявил Андромедов. -
Вы и я.
- Ты один остался. - Визин смотрел на него с прискорбием. - Был у меня,
Коля, чисто научный интерес. Пойми же ты, черт побери, в конце концов. А
теперь у меня вообще больше нет никакого интереса. Вот и все... А ты -
пиши. Пиши свои заметки, корреспонденции, статьи, свои сплавы сенокосов с
пауками, свои уборочные с валунами. И смотри, не прозевай чего-нибудь
этакого, научно пока не объяснимого. Всяческих тебе успехов "и поменьше
выговоров. И хватит тут торчать, твой Лестер - волшебник: лило всего
пятнадцать минут.
- Но ведь все правильно, Герман Петрович! Кратковременно, и грозы не
было. Правильно ведь! И с Марью правильно...
Визин выбрался из щели и пошел, обходя лужи, с пустого базарного двора.
Андромедов понуро шлепал за ним, шмыгая носом и мямля, что Сонная Марь не
выдумка, он ручается, что если бы она была в более доступном месте, ее бы
давно открыли и объяснили, а то и санаторий бы уже построили...
А Визин шел и думал, что все, что было возможно, он узнал и,
следовательно пора избавляться от Андромедова. "Не хватало мне еще такого
хвоста! Он же растрезвонит на всю ивановскую, житья не станет. Кто-нибудь
тут помнит этого Морозова получше его, да и в Рощах не должны бы
забыть..."
- Конечно, никого из медперсонала, кто работал с Морозовым, тоже уже
нет здесь?
- Нет, к сожалению...
- В общем, Коля, передай своему шефу мои глубочайшие извинения:
выступить у вас в редакции не смогу. Увы! И нигде не смогу. Скажи ему -
всем можешь сказать! - у великого, мол, ученого и артиста Г.П.Визина
неожиданно поменялись планы. У них, мол, у великих, у корифеев и звезд,
всегда так - не поймешь зигзагов гениального ума.
- Василий Лукич уехал на всю неделю. Вообще в редакции пусто - все по
колхозам: страда.
- Вот видишь. Все при деле, а ты маниловщиной занимаешься. Ладно!
Спасибо. Всего хорошего. Дальше я - сам.
Андромедов одиноко стоял на мокрой дороге; фигура его была перекошена -
большой черный портфель оттягивал руку; золотистый галстук тускло
поблескивал.
Визину было жаль его, но поддаться сейчас жалости означало, что от
Андромедова и всего андромедовского уже не отвяжешься и это неизвестно к
чему приведет.
9
В холле гостиницы, в кресле, опираясь на палку, сидел седоусый
заступник Екатерины Кравцовой; рядом, на газетном столике лежала его
соломенная шляпа, с нее натекала лужица, подбираясь к газетам.
- Непогода к нам загнала! - Визин направился прямо к нему. -
Здравствуйте!
- Здравствуйте, - ответил старик. - Так я и знал, что мы с вами еще
встретимся.
- Ну, тут такая вещь - дважды два! - Визин хохотнул. - Тут все по одной
дороге ходят.
- У вас паутина в бороде, - сказал бывший председатель.
- А. - Визин снял паутину; подумалось: вот, значит, в каком виде ты
отчитывал Колю, а он ничего не сказал, стервец. - Спасибо. Это я от дождя
прятался. В укромном местечке.
- Понятно.
Визин сел напротив, поперебирал газеты; взвинченность, кажется, в самом
деле оставила его.
- Я вот шел сейчас и думал про вас. Да-да! Хорошо бы, думал,
встретиться и задать один вопросец.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг