- На хозяйственном дворе, монсеньор, - ответил Монтини. - Если, конечно
ее не...
- Он умолк, потому что Филипп уже бежал по аллее к правому крылу дворца.
Монтини задумчиво глядел ему вслед и качал головой. Он был не по годам
умным и смышленым парнем, к тому же тщеславным и сверх меры честолюбивым.
Его отец, в недавнем прошлом бакалавр[12], служивший в свите графа
Блуаского, а теперь - владелец жалкого клочка земли в Русильоне,
полученного им в наследство от дальнего родственника, вполне
довольствовался своим нынешним положением, чего нельзя было сказать о его
сыне Этьене. Монтини считал вопиющей несправедливостью, что он родился в
семье, находившейся в самом низу иерархической лестницы, и подчас его
снедала зависть к тем, кто волею случая оказался выше него, хотя по своим
способностям далеко не всегда и не во всем его превосходил. Однако в
данный момент Этьен не завидовал Филиппу и не хотел быть на его месте...
Тем временем Филипп миновал арочный проход в правом крыле здания
герцогского дворца, свернул немного влево и через минуту очутился на
широком подворье, примыкавшем к хозяйственным постройкам замка. Как всегда
в такую пору, там было шумно и многолюдно, но обычного оживления Филипп не
обнаружил - лица у слуг были мрачные, а взгляды хмурые.
- Где девушка? - громко и чуть визгливо спросил Филипп, оставив без
внимания почтительные приветствия в свой адрес.
- Ее только что забрали, ваше высочество, - сказал один из
надзирателей, указывая древком хлыста в противоположных конец двора, где
через распахнутые ворота выезжала повозка в сопровождении нескольких
вооруженных всадников. - Похоже, монсеньор, что на сей раз ваш брат попал
в серьезную переделку.
Филипп поднялся на цыпочки и посмотрел в том же направлении. Он не
узнал всадников со спины, но цвета их одежд были ему хорошо знакомы.
"Только не это! - в отчаянии подумал Филипп, цепенея от ужаса. -
Господи, только не это!.."
Несколько секунд он простоял неподвижно, затем стряхнул с себя
оцепенение и со всех ног бросился к воротам, отталкивая по пути не
успевших уступить ему дорогу слуг.
Услышав позади шум, сопровождавшие повозку всадники, оглянулись и
придержали лошадей; остановилась также и повозка. Филипп подбежал к ней и
увидел, что тело девушки полностью накрыто двумя широкими плащами, из-под
которых выбивалась наружу лишь небольшая прядь темно-каштановых волос. На
какое-то мгновение он замер в нерешительности, моля всех святых и
нечистых, чтобы его страшная догадка оказалась неверной, и наконец откинул
край плаща.
Он знал эту девушку. Конечно же, знал...
Красивое смуглое личико, юное, совсем детское, всегда такое веселое,
улыбчивое и жизнерадостное, теперь было бледным и неподвижным, точно
маска. На нем застыло выражение боли, скорби, тоски за утраченной жизнью и
какого-то неземного облегчения. А на левом виске виднелась запекшаяся
кровь - очевидно, туда пришелся роковой удар, лишивший ее жизни...
- Нет! Нет! - надрывно закричал Филипп. - Боже мой, нет!
Подчиняясь внезапному импульсу, он бросился прочь от повозки, вновь
отталкивая оказавшихся у него на пути слуг. Очертя голову, он бежал во
дворец. Теперь он знал, что ему делать.
Филипп рыскал по всему дворцу в поисках Гийома, пока не встретил его в
одном из коридоров. Увидев младшего брата, который, сжав кулаки и гневно
сверкая глазами, стремительно мчался к нему, Гийом попытался было скрыться
в ближайшем лестничном переходе. Однако Филипп настиг его раньше и без
единого слова, в полном молчании, что производило ещё более жуткое
впечатление, чем если бы он ругался и изрыгал проклятия, налетел на
брата... мы бы сказали: как коршун, будь тот хоть немного похож на ягненка.
Гийом был на десять лет старше Филиппа, на голову выше и в полтора раза
тяжелее, но Филипп имел перед ним преимущество в быстроте, ловкости и
изворотливости.
Молниеносным движением он нанес ему удар кулаком в челюсть, затем пнул
его коленом в пах. Не успел Гийом согнуться, как на него обрушилось еще
два удара - ребром ладони в шею, чуть выше ключицы, и по почкам. В
следующий момент Филипп мастерским приемом сбил его с ног и, решив, что
этого достаточно, выхватил из ножен кинжал, намереваясь заколоть своего
старшего и самого ненавистного брата, как свинью.
Сбежавшиеся на шум драки стражники не вмешивались. Они не питали
симпатии к Гийому, поэтому, не сговариваясь, решили ничего не
предпринимать, пока перевес на стороне Филиппа. Однако в любой момент,
едва лишь удача улыбнется Гийому, они готовы были немедленно разнять
драчунов.
Понимая это и видя, что Филипп без шуток собирается убить его, Гийом
резко вскочил на ноги. С неожиданной ловкостью он увернулся от кинжала и
что было силы, вложив в этот удар весь свой вес, толкнул Филиппа к
лестнице в надежде, что брат не удержится на ногах, покатится вниз по
ступеням и, чего доброго, свернет себе шею.
Филипп в самом деле споткнулся, но, к счастью, на ровном месте, не
долетев до крутой лестницы. Однако при этом он сильно ударился головой о
каменный пол, глаза ему ослепила яркая вспышка, затем свет в его глазах
помер, из носа хлынула кровь, и он потерял сознание.
Стражники вовремя оттащили Гийома, кинувшегося было добивать
бесчувственного брата...
Филипп приходил в себя медленно и мучительно. Иногда мрак, поглотивший
его разум, частично рассеивался, и он слышал какие-то голоса, но смысл
произносимых слов ускользал от его понимания. Он не знал, кто он такой, и
что значит "лихорадка", которая (что делает?) "проходит". А что такое
"Бог", которому (что?) "слава"? И "Филипп" - что означает это слово, столь
часто произносимое разными голосами?.. Обилие вопросов, на которые
помраченный рассудок позабыл ответы, приводило его в панику и вновь
ввергало в мрак забытья.
Лишь на четвертый день, осунувшийся и разбитый, Филипп наконец очнулся.
Некоторое время он лежал в полной темноте, пока не додумался раскрыть
глаза. Это была еще не мысль, а скорее осознание того факта, что он
способен думать, а значит существует.
В комнате царили сумерки, но это не помешало Филиппу узнать свою
спальню. С трудом повернув голову и застонав от острой боли, которая будто
раскалывала его череп на части, он обнаружил, что окна зашторены, а по
краям тяжелых штор из плотной красной ткани слабо пробивается свет.
Значит, там, снаружи, сейчас был день.
"Надо раздвинуть шторы", - была первая его связная мысль, и в то же
самое время его губы произнесли первые осмысленные слова:
- Дайте свет... темно... Кто-нибудь есть?..
Послышались быстрые шаркающие шаги - в комнате он был не один.
- Слава Всевышнему, наконец-то! - Преподобный Антонио, его духовный
наставник, увидев разумный блеск в глазах Филиппа, радостно и облегченно
вздохнул. - Я так волновался за тебя, сын мой, так боялся, что ты никогда
не придешь в себя.
Пока падре раздвигал шторы на ближайшем окне, Филипп напряженно
размышлял над его последними словами, но без каких-либо видимых
результатов. Боль в голове чувствительно мешала ему сосредоточиться.
- И откройте окно, - добавил он. - Душно.
Дон Антонио исполнил и эту его просьбу. Повеяло приятной прохладой.
Филипп с наслаждением вдыхал чистый и свежий воздух, наполненный ароматами
поздней весны.
Падре вернулся к Филиппу, присел на край широкой кровати и взял его за
руку.
- Как себя чувствуешь? - заботливо спросил он.
- Довольно скверно, - откровенно признался Филипп. - Голова болит,
слабость какая-то... Что случилось, падре?
- Ты сильно ударился и, похоже, у тебя было сотрясение мозга. К
счастью, все обошлось.
- Сотрясение мозга, - повторил Филипп. - Понятно... И как долго я был
без сознания?
- Три дня.
- Ага... - Филипп попытался вспомнить, как его угораздило получить
сотрясение мозга, но безуспешно: прошлое плотно окутывал густой туман
забытья. - Я не помню, как это произошло, падре. Наверно, я здорово
нахлестался и спьяну натворил делов. Больше я не буду так напиваться.
Никогда.
Преподобный отец встревожено воззрился на него:
- Что ты говоришь, Филипп?! Ведь ты был трезв.
- Я? Трезв? - Филипп в недоумении захлопал своими длинными светлыми
ресницами. - Вы ошибаетесь, падре. Тогда я много выпил, очень много...
даже не помню, сколько.
- Нет, это было накануне. А ударился ты на следующий день утром.
- Утром? - Филипп снова заморгал. - Как это утром? Разве я утром...
Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю!
- Так ты не помнишь об этом? - спросил падре, внимательно глядя ему в
глаза.
- Об этом? О чем? - Филипп вновь напряг свою память, и вскоре у него с
новой силой разболелась голова. - Я ничего не помню о следующем дне,
падре. Ровным счетом ничего. Последнее, что я могу вспомнить, это как я
пил на вечеринке, чтобы набраться смелости... - Он осёкся. - А что
стряслось? Что?
Дон Антонио покачал головой:
- Лучше тебе самому вспомнить... А если не вспомнишь, тем лучше для
тебя.
- Вот как! - Филипп вконец растерялся. - Я вас не понимаю. Расскажите
мне все.
Падре вздохнул:
- Нет, Филипп, не сейчас. Разумеется, рано или поздно ты обо всем
узнаешь - но лучше позже, чем раньше... Ладно, оставим это. - Преподобный
отец помолчал, прикидывая в уме, как перевести разговор на другую тему,
потом просто сказал: - Вчера приехал граф д'Альбре с сестрой.
Филипп слабо улыбнулся:
- Это хорошо. Я по ним так соскучился... особенно по Амелине. Я хочу
видеть их.
Обоих. Но прежде всего - Амелину.
Падре медленно поднялся.
- Сейчас я велю разыскать их и сообщить, что ты уже пришел в себя. Не
сомневаюсь, что Амелина тотчас прибежит к тебе.
С этими словами он направился к выходу, но у самой двери Филипп
задержал его:
- А Эрнан? Он уже приехал из Беарна?
- Да. Вместе с Гастоном и Амелиной, - ответил падре, на лицо его
набежала тень.
- Тогда пошлите, пожалуйста, вестового в Кастель-Фьеро...
- В этом нет необходимости, - мягко перебил его дон Антонио. - Господин
де Шатофьер здесь.
- Где именно? - оживился Филипп.
- Полчаса назад я видел его в твоей библиотеке.
- Так позовите его. Немедленно - Ладно, - снова вздохнул преподобный
отец. - Позову. И пока вы будете разговаривать, пойду распоряжусь насчет
обеда.
Слово "обед" пробудило у Филиппа волчий аппетит. Он подумал, что ему
совсем не помешает плотно поесть, и при этой мысли у него потекли слюнки,
а в животе заурчало.
Его гастрономические размышления прервало появление Эрнана - высокого
крепкого парня с черными, как смоль, волосами и серыми со стальным блеском
глазами. В каждом его движении сквозила недюжинная сила, и потому он
казался на несколько лет старше, чем был на самом деле.
- Привет, дружище, - усмехнулся Филипп. - Пока тебя не было, я в такой
переплет попал... Даже толком не знаю, в какой.
Шатофьер как-то отрешенно поглядел на него и молча кивнул. Лицо его
было бледное, с болезненным сероватым оттенком, а под воспаленными глазами
явственно проступали круги.
- Ты плохо себя чувствуешь? - участливо спросил Филипп.
- Да... В общем, неважно, - ответил Эрнан, голос его звучал глухо и
прерывисто, как стон. После короткой паузы он добавил: - Дон Антонио
предупредил, что ты ничего не помнишь, но я все равно благодарен тебе...
за то, чтo ты хотел сделать вместо меня... хоть и не смог.
- О чем ты говоришь? - удивленно произнёс Филипп. - Что же, в конце
концов, произошло?
- Она... - Из груди Эрнана вырвался всхлип. - Она была мне как
сестра... Больше, чем сестра, ты знаешь...
В этот момент память полностью вернулась к Филиппу. Он пронзительно
вскрикнул и зарылся лицом в подушку, прижав ладони к вискам. Ему казалось,
что его голова вот-вот треснет от нахлынувших воспоминаний. Туман забытья,
окутывавший события того рокового утра, в одночасье развеялся, и Филипп с
предельной ясностью вспомнил все, что случилось с ним тогда. И что
случилось с ней...
Ее звали Эджения. Она была дочерью кормилицы Эрнана и его сверстницей -
как тогда говорили, она была его молочной сестрой. Мать Шатофьера умерла
вскоре после родов, отец - немногим позже; их он, естественно, не помнил и
мамой называл свою кормилицу, а ее дочь была для него родной сестрой. Они
росли и воспитывались вместе, были очень привязаны другу к другу, а когда
повзрослели (как и Филипп, они повзрослели раньше срока), их привязанность
переросла в настоящую любовь. Никто не знал об истинных намерениях Эрнана
в отношении его молочной сестры; но кое-кто, в том числе и Филипп,
предполагал, что он собирается жениться на ней. Лично Филипп этого не
одобрял, однако не стал бы и пытаться отговорить друга, окажись это
правдой. Эрнан был на редкость упрямым парнем, и если принимал
какое-нибудь решение, то стоял на своем до конца. Кроме того, Филипп
хорошо знал Эджению и считал ее замечательной девушкой.
Единственный ее недостаток, по его мнению, заключался в том, что она
была дочерью служанки...
Впрочем, теперь это уже не имело ровно никакого значения - она была
мертва. И, по большому счету, ее убийцей был Гийом!!!
- Как это произошло? - спросил Филипп, не поворачивая головы.
Эрнан подошел к кровати и сел.
- В тот вечер она поехала к своим деревенским родственникам, - тихо,
почти шепотом произнёс он. - И не взяла сопровождения... Сколько раз я
говорил ей, сколько раз... но она не слушалась меня!.. - Шатофьер
сглотнул. - А позже в Кастель-Фьеро прибежала ее лошадь. Мои люди сразу же
бросились на поиски и лишь к утру нашли ее... мертвую... Будь оно
проклято!..
В комнате надолго воцарилось молчание. За окном весело щебетали птицы,
день был ясный, солнечный, но на душе у Филиппа скребли кошки. Ему было
горько и тоскливо. Так горько и тоскливо ему не было еще никогда - даже
тогда, когда умерла его матушка, Амелия Аквитанская.
Он первым нарушил молчание:
- Где сейчас Гийом?
- Под арестом, - ответил Эрнан. - Так распорядился мажодорм. Но я
уверен, что когда вернется твой отец, его освободят. Ведь нет такого
закона, который запрещал бы дворянину глумиться над плебеями. Любой суд
оправдает этого мерзавца и его приспешников... Где же справедливость,
скажи мне, скажи?! - Эрнан снова всхлипнул, и по щекам его покатились
слезы.
Преодолевая слабость, Филипп поднялся, принял сидячее положение и сжал
в своих руках большую и сильную руку Шатофьера.
- Есть суд нашей совести, друг. Суд высшей справедливости. - В его
небесно-голубых глазах сверкнули молнии. - Гийом преступник и должен
понести наказание. Он должен умереть - и он умрет! Даже в том случае, если
отец полностью оправдает его. Таков мой приговор... Наш приговор!
Эрнан вздрогнул, затем расправил свои могучие плечи, находившиеся на
уровне макушки Филиппа.
- Гийом умрет. - Голос его звучал твердо и решительно. - Как бешеная
собака умрет! И все эти подонки из его компании умрут. Я еще не решил, что
делать с Робером - его счастье, что он поехал с твоим отцом в Барселону,
ему несказанно повезло... - Эрнан сник так же внезапно, как и воспрянул. -
Но ничто, ничто не вернет ее к жизни. Ее обидчики горько поплатятся за
свои злодеяния, но она не восстанет из мертвых. Я больше никогда не увижу
ее... Никогда... Никогда... - И он заплакал, совсем как ребенок.
Филипп сидел рядом с ним, с невероятным трудом сдерживая комок, который
то и дело подкатывал к горлу.
"Говорят, что мы еще дети, - думал он. - Может, это и так... Вот только
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг