Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
один тип, Гийом Аквитанский, и была... - Он печально вздохнул. - Давно это
было... А в крестовом походе я окончательно убедился: что неверные, что
христиане - все на один пошиб. Деньги, земли, слава, власть наконец - вот
их главные стимулы в жизни... Впрочем, почему "их"? Можно подумать, что я
равнодушен к власти. А Филипп - другого такого властолюбца на всем белом
свете не сыщешь! Мы с ним два сапога пара, и мир еще услышит о нас -
содрогнется, когда услышит! Это не пустое бахвальство, милый друг, у меня
чутье такое - а оно меня еще никогда не подводило. Кто десять лет назад
первый увидел в Филиппе наследника Гаскони? Гастон говорит, что он, и он
искренне верит в это, наш драгоценный граф д'Альбре. Ну и пусть себе верит
- чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, - а мне все равно, я на
такие мелочи не размениваюсь. Запомни, Байярд, что я тебе скажу: будет наш
Филипп великим государем, чертовски великим - Филиппом Великим, вот кем!
Был у нас и Август Великий[39], и Карл Великий, и Александр Великий[40].
Был Корнелий Великий[41], был Филипп-Август Великий - а вот
Филиппа-без-Августа Великого еще не было. Так будет, Байярдик, поверь мне
на слово, будет. А я в его коннетаблях чувствую себя гораздо ближе к жезлу
гроссмейстера тамплиеров, чем если бы был одним из магистров ордена... Ты,
верно, спрашиваешь, к чему я это веду? Охотно отвечу. Я, знаешь ли, тоже
хорош и ради власти способен на многое. Но хладнокровно убить женщину... И
какую женщину! Королеву среди женщин! Она - само совершенство.
   Прекрасная, обаятельная, умная, величественная, властная... Скажу тебе
по секрету, Байярд: вчера, увидев ее, я впервые в жизни пожалел, что
принял обет целомудрия. Грешно, конечно, и я должен гнать прочь подобные
мысли, но они, подлые, обнаглели вконец - ну, никак не хотят оставить меня
в покое, хоть ты лопни! И что мне с ними делать, с мыслями этими, ума не
приложу. Вот какая женщина Маргарита Наваррская!.. Да, ты прав, она
беспутна, легкомысленна, любвеобильна. Но разве можно вменять ей это в
вину? Лично я не решусь... Нет, определенно, Филиппу повезло, что он
женится на ней. Лучшей хозяйки для Гаскони... гм, и королевы для всей
Галлии нету и быть не может. Совет им да любовь... Ну, а что до меня, -
Эрнан снова вздохнул, - то я всегда буду ему преданным другом, а ей -
верным рыцарем... Что ж, поехали, Байярдик, во дворце нас, наверняка,
заждались... Впрочем, нет, погоди! В шатре осталась непочатая бутылка
великолепного вина. Негоже оставлять ее без внимания - чудесный букет!
 
 
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
 
 
   ВЫБОР
 
 
   Глава XXXVI 
 
   ПОБЕДИТЕЛЬ ТУРНИРА И ЕГО КОРОЛЕВА[42]
 
 
   День 5 сентября выдался ясным, погожим и, к всеобщему облегчению,
совсем не знойным. Напрасны были опасения, высказанные кое-кем накануне,
что в тяжелых турнирных доспехах рыцари рискуют изжариться живьем под
палящими лучами безжалостного солнца. Будто специально по этому случаю
природа несколько умерила невыносимую жару, которая стояла на протяжении
двух предыдущих недель.
   Пока герольды оглашали имена высоких гостей и их многочисленные титулы,
Филипп, как и прочие зачинщики, сидел на табурете под навесом возле входа
в свой шатер и внимательным взглядом обводил близлежащие холмы, где на
наспех сколоченных деревянных трибунах расположилось около двадцати тысяч
зрителей.
   Справа от Филиппа, всего через один шатер, занимаемый графом
Бискайским, протянулся вдоль арены украшенный шелком и бархатом почетный
помост для могущественных и знатных господ, дам и девиц самых голубых
кровей. В самом центре помоста, между ложами наваррского короля,
наследного принца Франции и римского императора с одной стороны и королей
Кастилии, галлии и Арагона - с другой, находилась небольшая, но, пожалуй,
самая роскошная из всех ложа, убранная знаменами, на которых вместо
традиционных геральдических символов были изображены купидоны, пронзенные
золотыми стрелами истекающие кровью сердца и тому подобные эмблемы. Эта
ложа пока что была пуста - она предназначалась для будущей королевы любви
и красоты и ее свиты.
   Справа от центра помоста, ближе к шатрам зачинщиков, расположились
гасконцы. От внимания Филиппа не ускользнуло, что у отца уже появился
гость - глава византийской делегации Андроник Метохит. Они с герцогом вели
оживленную беседу о чем-то явно далеком от предстоящего турнира.
   Судя по всему, дело с давно обещанным папой Павлом VII крестовым
походом против турок наконец-то сдвинулось с мертвой точки. Однако Филипп,
вопреки своим первоначальным намерениям, не принимал деятельного участия в
переговорах отца с византийцами. Этому чувствительно мешала очередная
переоценка ценностей, которая началась у него на следующий день после
приезда в Памплону и окончательно завершилась лишь незадолго до турнира.
   Речь шла о самой лучшей женщине на всем белом свете. Филипп мучительно
осознавал свою ошибку полугодичной давности, когда в пылу обиды свергнул с
этого пьедестала Бланку, и теперь ему пришлось вновь проделать весь путь,
вознося ее на вершину своего Олимпа. Путь сей был тернист и труден, не в
пример предыдущему разу, когда Бланка была свободна, еще невинна, и Филипп
знал, что рано или поздно он овладеет ею - если не как любовницей, то как
женой.
   А Бланка, надо сказать, и не думала облегчать ему задачу. Несмотря на
все его ухищрения и отчаянные ухаживания, она не спешила уступать ему и
хранила верность Монтини, которого Филипп вскоре возненавидел всеми
фибрами души. В конце концов, он вынужден был снова признать Бланку лучшей
из женщин сущих, как и прежде, оставаясь в неведении относительно того,
какова она в постели.
   Если днем Филипп упорно добивался любви у Бланки, то ночью он с не
меньшим рвением занимался любовью с Маргаритой. За прошедшие с момента их
знакомства две недели наваррская принцесса сильно изменилась - и, к
большому огорчению Филиппа, далеко не в лучшую сторону. Любовь оказалась
для нее непосильной ношей. Она слишком привыкла к легкому флирту, привыкла
к всеобщему поклонению и, хотя проповедовала равенство в постели, в жизни
всегда стояла над мужчинами и смотрела на них сверху вниз. Но вот,
влюбившись по-настоящему (или полагая, что влюбилась по-настоящему),
гордая и независимая Маргарита Наваррская не выдержала испытания на
равенство. Не могла она и возвыситься над объектом своей внезапной
страсти; ей казалось кощунственной даже мысль о том, чтобы пытаться
повелевать тем, кого она боготворила. У нее оставалось два пути - либо
вырвать Филиппа из своего сердца, либо полностью покориться ему, - и она
выбрала второе.
   Маргарита чувствовала себя затравленным зверем. Она металась, замкнутая
в клетке, сооруженной ею самой, и не могла найти иного выхода, кроме как
разрушить ее... но не решалась на этот шаг, поскольку прутья клетки были
скреплены самoй любовью. По утрам, когда Филипп уходил от нее, Маргарита
горько рыдала в одиночестве, яростно раздирая в клочья постельное белье и
свои изумительные ночные рубашки. Обливаясь слезами, она твердила себе,
что ее жестоко провели все эти поэты и менестрели, что любовь - вовсе не
радостное откровение, не праздник души и тела, но самое большое несчастье,
которое только может постичь человека.
   Ей вдруг пришла в голову мысль, что все происшедшее с ней - кара за ее
спесь, высокомерие, своенравность и эгоизм, за сотни и тысячи мелких ее
прегрешений, которые она совершала, даже не замечая того, упорствуя в
непомерной гордыне своей и будучи уверенной, что раз она принцесса, то ей
позволено все. Вместе с Маргаритой невыразимо страдал и монсеньор
Франческо де Арагон, вконец измученный ее ежедневными изнурительно долгими
и предельно откровенными исповедями, после которых у бедного епископа шла
кругом голова и ему не хватало сил даже для столь любимых им благочестивых
наставлений...
   Торжественное открытие турнира подошло к концу. Все высокие гости были
названы и надлежащим образом протитулованы; затем герольды огласили имена
зачинщиков сегодняшних состязаний. Публика на холмах приветствовала их
весьма бурно - мужчины выкрикивали "слава!", женщины хлопали в ладоши и
громко визжали.
   Филипп обратил внимание, что при представлении Александра Бискайского
не был упомянут его титул графа Нарбоннского, коим он был благодаря браку
с Бланкой; а чуть раньше, когда оглашали имена присутствующих на турнире
вельмож и дам, Бланка была названа сестрой и дочерью королей Кастилии и
Леона, графиней Нарбоннской, но не графиней Бискайской.
   "Что же это такое? - недоумевал Филипп. - Не спит с ним, да еще
всячески отмежевывается от него. Я буду не я, если не выясню, в чем тут
дело. Надо будет как-то порасспросить Маргариту в постели - с
пристрастием, так сказать..."
   Когда стали зачитывать окончательный список рыцарей, изъявивших желание
сразиться с зачинщиками и, по праву первенства либо волею жребия,
допущенных к первому дню состязаний, Филипп навострил уши. Вчера вечером,
когда он ложился спать, к нему заявился Шатофьер и сообщил, что какой-то
неизвестный господин обратился через своего слугу к трем первым рыцарям во
второй семерке с просьбой уступить ему право вызова Филиппа Аквитанского и
получил от них согласие.
   Естественно, Филиппу было интересно, кто же так жаждет сразиться с ним.
   Одиннадцатым в списке значился Серхио де Авила-и-Сан-Хосе. Филипп знал
этого кастильского кабальеро и недолюбливал его за откровенную симпатию к
иезуитам, к тому же тот принадлежал к партии графа Саламанки, номинальным
вождем которой был Фернандо де Уэльва, - но вместе с тем, никаких трений
личного характера между ними до сих пор не возникало.
   - Странно, - пробормотал Филипп. - Очень странно... Кстати, Габриель,
тебя не удивляет, что первым оказался Хайме де Барейро?
   Габриель, исполнявший на турнире обязанности его главного оруженосца,
отрицательно покачал головой:
   - Ничуть не удивляет. Это все Инморте наколдовал.
   Филипп криво усмехнулся. Он скептически относился к россказням о
колдовских способностях гроссмейстера иезуитов. И уж тем более не верил,
что Инморте мог наколдовать, находясь в сотнях миль от Памплоны.
   Покончив со списком вызывающих рыцарей, главный герольд разразился
многословной и крайне банальной сентенцией о рыцарской доблести,
немеркнущей славе ратных подвигов, любви прекрасных дам и прочих подобных
вещах. Король Наварры дал знак рукой, маршал-распорядитель турнира
повторил его жест, громко заиграли трубы, заглушив последние слова
герольда, и на арену въехали семь первых рыцарей.
   - Великолепный и грозный сеньор Хайме, граф де Барейро, - объявил
герольд и сделал выразительную паузу.
   От группы отделился всадник в черных, как ночь, доспехах и уверенно
направился к первому от помоста шатру.
   - Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Александра,
графа Бискайского.
   На лице графа отразилось искреннее удивление, которое Филипп ошибочно
принял за испуг и презрительно фыркнул.
   Когда последний из первой семерки рыцарей, виконт де ла Марш, вызвал
единственного оставшегося свободным после шести предыдущих вызовов
зачинщика - а им оказался как раз Филипп, все семь пар противников заняли
свои места по оба конца арены.
   Приглашение маршала-распорядителя, неуместные откровения герольдов,
призывное завывание труб - и, выставив вперед копья, Александр Бискайский
и Хайме де Барейро во весь опор понеслись навстречу друг другу.
   Противники сшиблись, копья у обоих разлетелись в щепки, но при этом
граф Бискайский потерял равновесие, и лишь в последний момент ему удалось
ухватиться за шею вставшей на дыбы лошади и избежать падения. Маршалы
единодушно признали его побежденным.
   Как бы невзначай, главный герольд обронил:
   - Слава победителю, великолепному и грозному сеньору Хайме де Барейро.
   С невозмутимым видом граф де Барейро направился к шатру, ранее
принадлежавшему графу Бискайскому. По правилам состязаний, место
потерпевшего поражение зачинщика занимал рыцарь, победивший его.
   Между тем на трибунах, где зрителями были преимущественно простолюдины
и дворяне мелкого пошиба, начались беспорядки. Противники иезуитов,
искренне возмущенные весельем сторонников последних, убедившись в своем
численном превосходстве, вознамерились проучить наглецов. Вскорости стычки
переросли в грандиозную потасовку, в связи с чем возник незапланированный
перерыв, и пока стражники вместе с королевскими гвардейцами унимали
буянов, высокие гости от всей души забавлялись этим зрелищем.
   Наконец страсти поостыли и турнир возобновился. Филипп без особых
усилий вышиб из седла виконта де ла Марш, а возвращаясь обратно, увидел,
что над шатром Александра Бискайского уже развевается красно-черное знамя
ордена иезуитов-меченосцев, под которым выступал граф де Барейро. Не
будучи посвященным иезуитом, он, тем не менее, занимал пост губернатора
провинции Садо Лузитанской области ордена Сердца Иисусова, что
приравнивалось к званию командора.
   В пяти остальных поединках первого круга уверенную победу одержали
зачинщики.
   Особенно лихо расправились со своими противниками Тибальд де Труа и
Гуго фон Клипенштейн.
   Когда на арену въехала вторая семерка рыцарей, Филипп ожидал вызова со
стороны Серхио де Авилы-и-Сан-Хосе, но упомянутый кабальеро предпочел
сразиться с графом Оской. Зато следующий...
   - Великолепный и грозный сеньор Хуан Родригес, - объявил герольд.
   "Родригес... Родригес... - лихорадочно перебирал в памяти Филипп, тем
временем как закованный в блестящие латы всадник с опущенным на лицо
забралом и черным щитом без герба и девиза приближался к его шатру. - Есть
что-то знакомое - но что?.."
   - Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа
Аквитанского...
   К Филиппу подбежал один из младших герольдов:
   - Монсеньор, вызвавший вас рыцарь отказался сообщить свое настоящее
имя, ссылаясь на принесенный им в прошлом году обет в течение пяти
последующих лет совершать ратные подвиги инкогнито.
   - Так вот оно что! - сказал Филипп. - Стало быть, Родригес -
вымышленное имя?
   - Да, монсеньор. И у нас нет никакой уверенности, что этот господин на
самом деле посвященный рыцарь и вправе скрестить с вами копье. Так что вы
можете...
   - Правила мне известны, милостивый государь, - перебил герольда Филипп.
- Коли сей рыцарь принес обет, я не буду настаивать, чтобы он нарушил его,
публично назвав свое имя. Я готов переговорить с ним с глазу на глаз.
   Когда все семеро рыцарей выбрали себе противников, маршал-распорядитель
велел немного обождать с началом поединков, а главный герольд в изысканных
выражениях объяснил публике, в чем причина заминки. Филипп и "Хуан
Родригес" съехались в центре арены.
   - Господин рыцарь, - сказал Филипп. - Меня вполне удовлетворит, если вы
сообщите свое настоящее имя и какого вы рода. Даю слово чести, что никому
не открою ваше инкогнито без вашего на то позволения.
   В ответ "Хуан Родригес" молча поднял забрало.
   - Ба! - пораженно воскликнул Филипп. - Родриго де Ортегаль! Выходит,
грош цена заверениям вашего преемника, что вы находитесь под стражей,
ожидая суда ордена.
   - Он не солгал, - сухо ответил бывший прецептор. - Но четыре дня назад
я бежал из тюрьмы.
   - Чтобы взять реванш?
   - Да! - Глаза его засияли ненавистью. - Я требую смертного поединка.
   Филипп отрицательно покачал головой:
   - А я отказываюсь, господин иезуит. Мы будем сражаться турнирным
оружием.
   - Ага, вы испугались!
   Филипп бросил на Родриго де Ортегаля презрительный взгляд.
   - Вы пытаетесь рассердить меня, надеясь, что в гневе я соглашусь на
смертный поединок. Напрасно, сударь, я стою неизмеримо выше вас и любых
ваших оскорблений и не позволю вам испортить праздник кровавым побоищем.
   - Это ваше окончательное решение? - спросил иезуит.
   - Да, окончательное.
   - Ну что ж. У меня не остается иного выхода, кроме как публично

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг