думал я, что знаменитого сердцееда дона Фелипе из Кантабрии так легко
привести в замешательство... Ну, ладно, ступай разбирайся со своей
корреспонденцией, а я тем временем немного отдохну. Когда же освободишься,
непременно зайди ко мне. Есть одно дело, также не терпящее проволочек, а в
следующие несколько дней нам вряд ли представится случай спокойно
поговорить. Там, - герцог неопределенно махнул рукой, имея в виду город за
внутренними стенами замка, - уже начались оргии. У нас вскоре будет то же
самое.
- Добро, отец, - сказал Филипп. - Я постараюсь освободиться как можно
быстрее.
Переодевшись, Филипп уединился в своем кабинете, первым делом
распечатал второе письмо и умиленно улыбнулся, узнав по-детски неуклюжий
почерк Норы. Но эта умиленная улыбка напрочь исчезла с его лица, как
только он прочел первые строки:
"Любимый мой!
В эти печальные для меня и всей нашей семьи дни, омраченные утратой
царственного отца, я решилась написать тебе, побуждаемая к тому тяжелыми
грозовыми тучами, надвигающимися на ранее ясный и чистый небосклон нашей
любви..."
Сердце Филиппа ёкнуло и болезненно заныло. Еще ничего не зная о природе
упомянутых Норой грозовых туч, он уже понял, что потерял ее так же нелепо
и исключительно по своей вине, как прежде потерял Бланку...
"...Король, брат мой, решил по окончании траура идти войной на графа
Хуана Португальского (прости, Господи, его грешного - ведь он наш дядя!).
Альфонсо уже подписал эдикт о лишении его всех титулов и владений за бунт
и неповиновение королевской власти, однако он опасается, что в предстоящей
войне иезуиты предоставят тайную помощь дяде Хуану, а то и открыто встанут
на его сторону, спровоцировав в стране междоусобицу. Ввиду всего этого
брат счел необходимым заручиться поддержкой императора Римского.
Оказывается, еще при жизни, накануне твоего отъезда в Галлию, отец мой
получил конфиденциальное послание от Августа Юлия, в котором тот сообщал,
что вскоре папа Павел должен удовлетворить его ходатайство о расторжении
брака с императрицей, поелику новый лекарский консилиум, созванный Святым
Престолом, единодушно признал, что, подарив императору дочь, она стала
бесплодной и уже не в состоянии родить ему сына - наследника престола.
Правда, официальное решение консилиума еще не оглашено, но Август Юлий
уверяет, что за этим дело не станет - вердикт окончательный и нуждается
лишь в формальном утверждении со стороны святейшего отца, который обещает
подписать его в середине мая вместе с актом о расторжении брака..."
Дочитав до этого места, Филипп откинулся на спинку кресла и до боли
закусил нижнюю губу. На лицо его набежала жгучая краска гнева и стыда.
Теперь ему стало понятно, почему на прошлой неделе его гонец возвратился
из Толедо без какого бы то ни было конкретного ответа. И вовсе не потому,
что Фернандо IV был при смерти.
Но ведь Альфонсо, его друг... Впрочем, нет. Прежде всего, он король
Кастилии, и его первейшая обязанность - заботиться о благе своей страны.
Если устроенный Фернандо IV брак Бланки с Александром Бискайским был, в
сущности, капризом короля, проявлением его человеческой слабости (а
откровенно говоря, настоящим свинством в отношении Филиппа и, особенно,
Бланки), то решение Альфонсо XIII выдать свою младшую сестру за Августа
XII Римского было продиктовано сугубо государственными соображениями.
С некоторых пор Италия активно стремилась к тесному политическому союзу
с Кастилией, последние успехи которой в Реконкисте[21] и не менее успешная
внутренняя политика, направленная на централизацию и укрепление
королевской власти, постепенно превращали ее в самое могущественное на
западе Европы государство. С этой целью покойный император Корнелий IX
выдал свою племянницу Констанцу Орсини за наследника престола Альфонсо
Астурийского. С этой же целью впоследствии император Август XII возымел
желание жениться на кастильской принцессе Бланке. А что касается его
первого брака - с Изабеллой Французской, самой младшей из одиннадцати
детей Филиппа-Августа II, то он не принес римской короне ни наследника
престола, ни сколько-нибудь значительных политических дивидендов. Вскоре
после смерти великого французского короля и восшествия на престол его
внука Филиппа-Августа III (который, кстати сказать, был на тринадцать лет
старше своей тетки, императрицы Изабеллы) Франция начала стремительно
терять свое положение ведущей державы, чему в большой степени
способствовали религиозные авантюры короля и бездарное правление страной в
его отсутствие королевы Хуаны Португальской.
Отчаявшись извлечь из брака с Изабеллой Французской какую-либо выгоду и
потеряв всяческую надежду на рождение наследника престола (а по римским
законам таковым мог быть только сын), Август XII пять лет назад обратился
к папе с прошением о разводе. Однако этому яростно воспротивились
французские кардиналы, уязвленные в своей национальной гордости, а также
сторонники Гвидо Конти, герцога Неаполитанского, чей род мечтал о
свержении династии Юлиев еще с незапамятных времен. Даже ближайший
родственник императора, его дядя Валерий Юлий с многочисленным потомством,
исподтишка ставил палки в колеса племяннику, больше заботясь об интересах
своего старшего сына, чем о благополучии государства и всего рода Юлиев.
Шло время, каждый следующий лекарский консилиум превращался в фарс,
погрязая в бесплодных дискуссиях насчет предполагаемого бесплодия Изабеллы
Французской, и уже никто всерьез не рассчитывал на благоприятный для
Августа XII исход дела, как вдруг авторитетные ученые мужи совершенно
неожиданно для всех пришли к единодушному согласию и признали императрицу
более неспособной иметь детей.
Несколько позже до Филиппа дошли слухи, что известие о браке Бланки с
графом Бискайским переполнило чашу терпения молодого императора, и он
оказал грубое давление на членов консилиума - как утверждали злые языки,
не погнушался даже лично угрожать некоторым строптивым светилам
медицинской науки физической расправой. Так оно было или нет, но Август
XII торопился не зря, и если он действительно прибегнул к угрозам, то
сделал это вовремя и с надлежащей решительностью.
Филипп малость посокрушался по тому поводу, что слишком медлил с
женитьбой на Норе, и вместе с тем возблагодарил небеса, что к этому
моменту не был помолвлен с ней официально, избежав, таким образом, еще
большего унижения - публичного расторжения помолвки со стороны невесты.
Его немного утешила и даже развеселила мысль о том, каково будет
императору, когда он в первую брачную ночь обнаружит, что его жена, крошка
Нора, уже была в употреблении и, мало того, для столь нежного возраста
довольно опытна и искушена в любви.
"Вот, получай! - злорадствовал Филипп по адресу Августа XII. - Ешь не
подавись!"
Из последующих строк письма явствовало, что император, пока что
неофициально, попросил руки Норы и получил от Альфонсо согласие при
условии, что Италия предоставит Кастилии военную помощь в борьбе против
Хуана Португальского. Взамен кастильский король обещал, что укрощенная
Португалия станет приданным Норы, правда, с двумя существенными
оговорками. Во-первых, графство будет и впредь оставаться под
суверенитетом Кастилии, а во-вторых, впоследствии должно перейти во
владение младших детей императора и Норы - наследник же римского престола
не будет иметь на него никаких прав. Даже с такими оговорками Филипп нашел
предложение Альфонсо весьма заманчивым для Августа XII: в последние двести
лет у римских императоров постоянно болела голова, как бы пристроить своих
младших отпрысков, не сильно притесняя при том прочих родственников и
представителей других могущественных семей Италии.
Заканчивалось письмо Норы так:
"...Предвидя вечную разлуку, милый мой, я хочу еще хоть раз свидеться с
тобой на прощанье, и, если ты не имеешь возможности приехать в Толедо,
умоляю тебя присутствовать на торжествах в Памплоне, которые состоятся в
начале сентября сего года по случаю восемнадцатилетия кузины нашей,
наваррской принцессы Маргариты, и которые я посещу, если будет на то воля
Божья и согласие брата моего, короля.
Твоя навеки и любящая тебя, Нора".
Филипп грустно усмехнулся.
"Что ж, Нора, прощай, - подумал он. - И прости за все. Мне жаль, что
так получилось, очень жаль, но, видно, это судьба. Над нашей любовью с
самого начала довлел рок, и может, так будет к лучшему. Ты станешь
королевой Италии, дорогая, желаю тебе счастья, много детей, и пусть
императорская корона утешит твою печаль. Ну, а я... Да что и говорить! Я
как-нибудь проживу и без тебя и без союза с Кастилией, хотя и то и другое
мне бы не помешало".
С тяжёлым вздохом Филипп аккуратно сложил письмо и положил его в
шкатулку с прочей корреспонденцией, а потом ещё несколько минут просидел в
мрачной задумчивости, угрюмо глядя в пространство перед собой. Наконец он
решительно тряхнул головой, прогоняя невеселые мысли и вызвал секретаря,
который находился в соседней комнате. Приказав ему разыскать падре Антонио
и под его руководством составить текст распоряжения на имя сенешаля
Кантабрии, Филипп наскоро перекусил и, памятуя о своем обещании пораньше
освободиться, поспешил к отцу.
Покои герцога находились в противоположном крыле дворца. Чтобы
сократить путь, Филипп пошел через парк и на одной из аллей, в тени
большого платана, неожиданно встретил Амелину. Кузина часто и прерывисто
дышала после быстрого бега, щеки ее пылали густым румянцем, нарядная
шляпка была сдвинута набекрень, а распущенные длинные волосы в беспорядке
разметались по ее плечам, золотыми волнами ниспадая ей на грудь и
прикрывая лицо. Заметив из своего окна Филиппа, вышедшего в парк, она
опрометью кинулась ему навстречу, горя желанием увидеться с ним наедине.
С детства знакомым Филиппу жестом Амелина убрала с лица волосы к
правому виску и, чуть склонив набок голову, продолжала смотреть на него с
любовью и обожанием.
Пять лет назад она родила сына и по примеру своей матери (их матери!)
кормила его собственной грудью - но это нисколько не повредило ее фигуре.
Будучи подростком, Амелина обещала стать ослепительной красавицей и таки
превзошла все ожидания. Прелестный бутон раскрылся, превратившись в
великолепную, изумительную по своей красоте душистую розу.
В Тараскон она приехала лишь вчера, поздно вечером, когда Филипп уже
лег в постель, чтобы как следует выспаться перед коронацией. И если не
считать мимолетного свидания рано утром и тех взглядов, которыми они
обменивались в соборе и на обратном пути, это была их первая настоящая
встреча после семи долгих лет разлуки...
Филипп смотрел на нее, не помня себя от восторга. Его охватывала
сладкая, пьянящая истома, и он почувствовал, что давняя любовь к Амелине,
которую некогда вытеснила из его сердца Луиза, возрождается в нем вновь и
с новой силой.
Амелина подошла к Филиппу вплотную, положила руки ему на плечи, всем
телом прижалась к нему и, запрокинув голову, потянулась губами к его губам.
"Ну, Симон, берегись!" - промелькнуло в его помраченном сознании.
Быстрые, жадные, жаркие поцелуи, слезы на глазах Амелины, которые он
тут же высушивал нежными прикосновениями своих губ, слившееся воедино
битье двух сердец... Все эти годы на чужбине Филиппу так недоставало ее,
родной, милой сестренки, которая самозабвенно любила его, которая понимала
его с полуслова. И вот она снова с ним, в ее взгляде он прочел былую
любовь, умноженную на долгое ожидание, и готовность в любое мгновение
отдаться ему целиком и полностью, до последней своей частички...
Вспомнив, что его ждет отец, Филипп отчаянным усилием воли заставил
себя высвободиться из объятий Амелины, виновато поцеловал ее маленькую
ладошку и бегом, не озираясь, бросился прочь от нее...
Глава XII
БРАК - ДЕЛО ГОСУДАРСТВЕННОЕ
Они стояли перед первым из портретов, висевших в ряд на стене в личном
кабинете герцога в промежутках между окнами, сквозь которые просторную
комнату щедрыми потоками заливал дневной свет. Этот кабинет не
использовался герцогом в качестве рабочего. Всеми текущими делами он
обычно занимался в другом, более скромном и уютном кабинете, а здесь
устраивал совещания с министрами, давал малые аудиенции и время от времени
собирал ближайших родственников, чтобы сообща обсудить некоторые семейные
проблемы.
На этот раз в кабинете было только двое - Филипп и его отец.
- Сын мой, - произнес герцог, взмахом руки указывая на портреты. - Ряд
сей можно продолжить в прошлое на много-много лиц, но не пристало нам
впадать в излишнюю гордыню, помещая здесь изображения всех наших
августейших предков. Достаточно и одного короля - основателя мужской
линии, чтобы постичь всю глубину родословной нашей, уходящей своими
корнями в седую старину, в те времена, когда мир еще не был озарен светом
Нового Завета, когда Господь Иисус еще не явился на землю, чтобы своей
мученической смертью искупить грехи людей...
- Ты, конечно, знаешь, что это Корнелий Пятый, король Италии, император
Римский, - после короткой паузы продолжил герцог, глядя на первый портрет.
- Плохонький он был государь, не в меру вспыльчивый и крайне
легкомысленный человек. Толстяк, лакомка, сластолюбец, с детских лет он
погряз в наслаждениях стола и постели.
Единственное, что он умел делать, так это детей, и надо сказать, в этом
деле он не имел себе равных как среди христиан, так и среди мавританских,
сарацинских и турецких вельмож... Ну, разве что библейский царь Соломон
наплодил больше сынов и дочек - но это было очень давно, и вовсе не
исключено, что Священное Писание малость привирает... Гм, да простит меня
Господь, если я богохульствую... Так вот, - герцог перешел к следующему
портрету. - Сын Корнелия, Карл, числился где-то в четвертом десятке его
бастардов. Он появился на свет вследствие поездки герцогини Аквитанской в
Рим погостить у своего кузена, императора, между тем как ее муж, герцог
Карл Второй, воевал в Палестине за освобождение Гроба Господнего и откуда,
к своему счастью, не вернулся, погиб в бою с сарацинами. По странному
стечению обстоятельств, случилось это на следующий же день после того, как
герцог получил письмо от своего младшего брата, в котором сообщалось, что
на тринадцатом месяце его отсутствия герцогиня родила ему наследника...
Гм, в свое время кое-кто усматривал между двумя этими событиями
непосредственную связь...
Младший брат покойного, герцог Людовик Третий, на беду своим потомкам,
был слишком деликатный и нерешительный человек. Он не стал раздувать
скандал и не требовал от короля и Сената признания Карла
незаконнорожденным. Его вполне удовлетворило то, что герцогиня-вдова от
имени своего сына отказалась от каких-либо претензий на герцогскую корону.
Спустя шестьдесят семь лет этим воспользовался Филипп, сын Карла, и тотчас
после смерти герцога Людовика Четвертого заявил о своих правах на
наследство. Интересный, кстати, юридический казус: он вовсе не отрицал,
что его отец был внебрачным сыном императора Корнелия, и тем не менее тот
был рожден в законном браке еще при жизни герцога Карла Второго - и
обратное не доказано. Разумеется, наследники Людовика Четвертого сразу же
возбудили дело о признании незаконнорожденности покойного маркграфа Карла,
но наш предок, Филипп Воитель, тоже не сидел сложа руки.
Галльский Сенат ограничился в своем окончательном решении несколькими
обтекаемыми и никого ни к чему не обязывавшими фразами, король Арман
Второй обратился к обеим конфликтующим сторонам с просьбой воздержаться от
кровопролития, а Сенат Аквитании с распростертыми объятиями встретил
своего нового герцога - Филиппа Первого... Впрочем, многие достопочтенные
сенаторы, которые с ликованием приветствовали нашего предка Воителя,
полагаю, не были бы столь благодушны, умей они предвидеть будущее и знай,
каким - скажем откровенно - негодяем будет их следующий герцог, Карл
Третий...
Отец продолжал свой рассказ, переходя от одного портрета к следующему.
Почти все, о чем он говорил, Филипп уже слышал прежде от других
рассказчиков, причем неоднократно. Но даже ранее известное теперь виделось
ему в новом свете - ведь ему также предстояло занять свое место в этом
ряду правителей.
- Твой дед Робер, верный слуга престола Святого Петра, - произнося эти
слова, герцог скептически усмехнулся, и усмешка его не ускользнула от
внимания Филиппа.
- Огнем и мечом искоренял он катарскую ересь[22] в Арагоне. Вкупе с
Инморте он вел ожесточенную войну против тогдашнего регента Арагона
Корнелия Юлия[23], который встал на защиту катаров... Инморте, - повторил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг