сегодня на рассвете я отрядил в Сарагосу гонца с письмом, в котором
извещаю Филиппа обо всем происшедшем и предлагаю ему свой план...
- Какой план? - немедленно оживилась Бланка. - Говорите же!
Падре сплел пальцы рук и в упор посмотрел на нее.
- Принцесса, ради вас и Филиппа я готов взять грех на душу и во
всеуслышание заявить, что вы с ним тайно обвенчаны.
Бланка вцепилась пальцами в подлокотники кресла и подалась вперед.
- Боже, милостивый! - выдохнула она. - Вы это сделаете?
- Да, сделаю, - решительно кивнул падре Антонио. - С вашего позволения,
разумеется. За согласие Филиппа я ручаюсь.
- Но ведь это будет ложью!
- Знаю. Я солгу. Вам же лгать необязательно - вы можете просто
отмалчиваться и дожидаться приезда Филиппа. Я ему написал, чтo он должен
говорить, уж он-то зальется соловьем, не сомневайтесь. У меня есть
небольшой приход - церковь Святого Иосифа. Может, вы знаете, это
поблизости особняка Филиппа...
- Да, падре, я знаю.
- Так вот, я уже сделал в церковной книге запись о вашем браке - задним
числом, семнадцатым декабря прошлого года. Я выбрал эту дату только
потому, что в конце той страницы осталось много свободного места...
- Минуточку! - перебила его Бланка, с трудом переводя дыхание; глаза ее
лихорадочно блестели. - Я в смятении, падре. Вы меня шокировали. Ваше
предложение, это... это не только противозаконно, это богопротивно, это не
по-божески. Такой, с позволения сказать, брак будет недействителен перед
небесами.
- Это не имеет никакого значения, - успокоил ее дон Антонио. - Брак все
равно будет признан недействительным с точки зрения закона и церковных
канонов, но процедура его аннулирования займет определенное время, причем
немалое.
- Уж отец позаботится, чтобы это время было сведено к минимуму.
Падре покачал головой:
- Не все так просто, моя принцесса. Еще в конце осени Филипп испрашивал
у Святого Престола согласия на брак с вами и получил его. Ваш отец тоже
дал свое согласие - правда, только в устной форме и конфиденциально. В
любом случае, архиепископ потребует тщательного рассмотрения дела, и
непременно в присутствии Филиппа, чего, собственно, мы и добиваемся.
Надеюсь, ваш брат, дон Альфонсо, сумеет убедить вашего отца изменить свое
решение. А что до Филиппа, то будьте уверены, он найдет способ заставить
графа Бискайского отказаться от брака с вами.
- Да, - кивнула Бланка. - Я в этом уверена.
В комнате надолго воцарилось молчание. Позабыв о правилах приличия,
Бланка ожесточенно грызла коротко остриженный ноготь на своём большом
пальце. Наконец она спохватилась, торопливо отняла руку ото рта и смущенно
произнесла:
- Вы меня искушаете, преподобный отец. Должна признать, что соблазн
очень велик.
- Вы любите Филиппа, не так ли? - видя, что она все еще колеблется, без
обиняков сказал падре. По форме это был вопрос, но произнесен он был с
утвердительной интонацией.
Бланка густо покраснела и в замешательстве опустила глаза.
- Ну... В общем... - Немного помолчав, она совладала с собой и открыто
взглянула на падре. - Вы задали прямой вопрос, дон Антонио, и это
предполагает такой же прямой ответ. К сожалению, я не могу ответить вам
прямо, поскольку сама еще не знаю ответа. Я не уверена, что знаю, чтo
такое любовь. Но если вы спросите меня, хочу ли я стать женой Филиппа, то
я отвечу: да, хочу. Очень хочу! При одной мысли об этом меня... - Она
запнулась. - Простите, я говорю слишком откровенно, но я так взволнована
тем, что услышала от вас, что теряю над собой контроль.
Конечно, я хочу, чтобы Филипп женился на мне, чтобы он всегда был со
мной, хочу, чтобы он был спутником всей моей жизни. Я давно этого хотела и
мечтала о том дне, когда мы поженимся. И будь у меня выбор, я бы не
задумываясь предпочла его и Педро Арагонскому, и даже Августу Юлию, потому
что он мне нравится больше всех остальных. Если это и есть любовь, то да,
я люблю Филиппа.
- И вы считаете, что будете счастливы с ним?
- Да... То есть, надеюсь на это.
- Уверяю вас, принцесса, - проникновенно сказал падре. - Филипп не
обманет ваших надежд. Я, конечно, не могу ручаться за его верность, но я
знаю, как серьезно он относится к семье и браку. Вы всегда будете главной
женщиной в его жизни, его супругой, матерью его детей... - Преподобный
отец поднялся с кресла, понимая, что сделал все, что мог, а остальное
теперь зависит от Бланки. - Я не стану торопить вас с ответом, принцесса.
Время у нас еще есть, так что хорошенько все обдумайте и взвесьте. Если вы
решитесь, то вечером накануне предполагаемого венчания, на торжественном
приеме, когда должен быть подписан брачный договор, я сделаю свое
заявление.
- Хорошо, дон Антонио, - сказала Бланка. - Я подумаю.
К сожалению, этот разговор так и остался лишь разговором, и
предложенный падре Антонио план не был приведен в исполнение. Дальнейшее
поведение Бланки не поддается никакому логическому объяснению. Чуть позже,
после ухода падре, когда эйфория, вызванная известием о том, что Филипп
твердо намерен жениться на ней, пошла на убыль, Бланка со всей
отчетливостью поняла, что же случилось на самом деле. Впервые в своей
жизни она лицом к лицу столкнулась с людской подлостью, и человек, который
так жестоко, так коварно и вероломно обошелся с ней, был ее родной отец.
Отец, которого она глубоко уважала и любила, которым она искренне
восхищалась, который всегда и во всем был для нее примером... Жестокое
разочарование постигло юную шестнадцатилетнюю принцессу - не по годам
умную и рассудительную девушку, но еще не подготовленную к встрече с
суровой действительностью. Ее душа была по-детски чиста и непорочна, а
сердце ранимое, и это ужасающее открытие напрочь парализовало ее волю,
сковало инициативу, лишило ее сил и всяческого желания бороться за себя,
за свою любовь, за свое счастье...
С крушением идеала, которым был для нее отец, Бланка потеряла почву под
ногами.
Ей стало безразличным ее же собственное будущее, ей было все равно, что
готовит ей день грядущий, она вообще не хотела жить. И когда накануне
свадьбы к ней явился падре Антонио, чтобы узнать о ее решении, Бланка
отказалась с ним встретиться и лишь велела передать ему короткое "нет".
А на следующее утро она безропотно пошла под венец с графом Бискайским,
все плыло вокруг нее, как в тумане, губы ее сами по себе отрешенно
промолвили: "да", - и она стала его женой. И только ночью, на брачном
ложе, когда острая боль в лоне пробудила ее от этого жуткого полусна,
Бланка с ужасом осознала, чтo она натворила...
Филипп прибыл в Толедо на третий день после свадьбы Бланки, когда она
уже готовилась к отъезду в Наварру, где ей предстояло жить вместе с мужем.
Узнав от падре Антонио обо всем происшедшем, он до глубины души был
оскорблен ее отказом и даже не захотел попрощаться с ней. Вместо того он
сразу бросился искать утешения в объятиях Норы, наскоро убедив себя в том,
что именно она, а не Бланка, является лучшей из женщин сущих.
Теперь Филипп ни от кого не скрывал своей связи с Норой и в ответ на
замечание короля, высказанное, кстати, в весьма корректной и толерантной
форме, он очень грубо огрызнулся: дескать, это его личное дело, как он
ухаживает за своей будущей женой, и даже его будущий тесть не вправе
совать свой нос в их постель.
Дон Фернандо был немало смущен и обескуражен такой резкой и откровенно
циничной отповедью, но молча проглотил оскорбление, чувствуя свою вину
перед Филиппом, и больше не стал возражать против их отношений до брака.
Впрочем, надо отдать должное Филиппу: не собираясь скрывать эту связь,
он, вместе с тем, не афишировал ее. К его большому удивлению, двор весьма
скептически отнесся к слухам о грехопадении младшей дочери короля, и мало
кто в это поверил. К тому времени Норе лишь недавно исполнилось тринадцать
лет, по натуре своей она была еще наивным, легкомысленным и шаловливым
ребенком, и все почитали ее за малое дитя. А тесную дружбу между ней и
Филиппом придворные склонны были объяснять тем, что они оба были очень
привязаны к Бланке и, грустя по ней, находили отраду в обществе друг друга
- что, кстати, и не было так уж далеко от истины. Эту версию косвенно
подтверждало также и то обстоятельство, что Альфонсо, чья нежная любовь к
Бланке была общеизвестна, бoльшую часть своего свободного времени проводил
вместе с Филиппом и Норой.
Что же касается самого Филиппа, то он, в отместку королю, решил
заставить его поволноваться и все тянул с просьбой руки Норы. Дон Фернандо
не рисковал торопить Филиппа, побаиваясь, как бы тот вовсе не передумал, и
жил в постоянном страхе потерять зятя, на которого возлагал большие
надежды. Альфонсо же, так и не простивший отцу брак Бланки с Александром
Бискайским, втайне злорадствовал, глядя на его мытарства. Ну а Нора, хоть
ее и огорчило, что Филипп тайком от нее собирался жениться на Бланке, все
же была потрясена жестокостью отца, и чувство вины перед сестрой, которую
она всем сердцем любила, нет-нет да давало о себе знать. Филипп, уже
смирившийся с тем, что ему придется жениться на Норе, сильно подозревал,
что это чувство вины со временем будет расти и в конце концов отравит их
совместную жизнь, а призрак Бланки всегда будет стоять между ними...
А весной между Кастилией и Гранадой разразилась очередная война, вскоре
закончившаяся очередным перемирием. Филипп также принял участие в походе
против мавров во главе своего кантабрийского войска, и уже находясь в
Андалусии, он совершенно неожиданно для себя получил от отца письмо, в
котором тот звал его к себе, просил как можно скорее приехать в Тараскон.
Хотя рассудком Филипп не любил герцога, зов крови, внезапно
проснувшийся в нем, оказался сильнее воспоминаний о былых обидах и
унижениях, и читая письмо отца, он не мог сдержаться и то и дело тихо
всхлипывал от счастья. Полученное им письмо означало, что подошло к концу
его долгое изгнание. Теперь он может вернуться в родной дом, в тот милый
его сердцу уголок земли, который он называл своей родиной, в тот край, где
он сделал свои первые шаги, где прошло все его детство, где под высокими
сводами пиренейского неба он познал прекрасное и неповторимое счастье
первое любви и впервые почувствовал себя мужчиной...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НАСЛЕДНИК
Глава X
ДОН ФИЛИПП, ПРИНЦ БЕАРНСКИЙ
В воскресенье 15 мая 1452 года, спустя ровно три недели после
возвращения Филиппа домой, с раннего утра гудели все колокола
кафедрального собора викариальной епархии Фуа, что на территории большого
аббатства ордена Святого Бенедикта в семи милях от Тараскона. Медный
перезвон разносился вокруг и, подхваченный колокольнями близлежащих замков
и сел, казалось, распространялся на весь мир.
Сегодняшний выходной был необычным выходным, и месса в кафедральном
соборе Святого Бенедикта не была обычной воскресной мессой. Просторное
помещение храма, освещенное сотнями зажженных свечей, было заполнено
великолепными празднично наряженными сеньорами и разодетыми в пух и прах
дамами и девицами, представлявшими сливки гасконского и каталонского
дворянства. Все они мигом слетелись в Тараскон, едва лишь прослышав о
намечаемых герцогом торжествах по случаю возвращения в отчий дом его
младшего сына и наследника.
Отдельно от прочих господ и дам расположилась группа из десяти вельмож.
Одним из них был Эрнан де Шатофьер, которому отводилась особая роль в
предстоящей церемонии. Остальные девять были самыми могущественными
сеньорами Беарна и Балеарских островов. Сегодня был их день, вскоре должна
состояться коронация их нового государя, принца Беарнского - уже шестого
по счету с тех пор, как в середине прошлого столетия маркграф Испанский
Филипп Воитель заключил с престарелым римским наместником Беарна Умберто
Конти союз, женившись на его единственной дочери Валентине, и отобрал у
Италии эту последнюю, еще остававшуюся под властью Рима, галльскую
провинцию.
Обретя независимость от римской короны и находясь лишь номинально под
патронажем императора, Беарн с присоединенными к нему впоследствии
Балеарскими островами, которые маркграф освободил от мавританского
господства, не вошел в состав союза галльских княжеств, именуемого
королевством Галлия, а так и остался самостоятельным и ни от кого не
зависящим государством. И хотя властители Беарна и Балеар не смогли
добиться от Святого Престола и Палатинского Холма[18] придания их
владениям статуса королевства, сама процедура восшествия на княжеский
престол была сродни королевской.
Первый принц Беарнский, Филипп Воитель, был коронован здесь, в
аббатстве Святого Бенедикта. Следующие четыре коронации состоялись уже в
Бордо, столице всей Гаскони; но вот, спустя девяносто восемь лет эти
древние стены и высокие своды собора вновь стали свидетелями
торжественного ритуала облечения божественной властью потомка славного
маркграфа, шестого принца Беарнского, Филиппа Красивого. И в этом Филипп
видел хорошее предзнаменование.
Кроме места коронации, обоих Филиппов, Воителя и Красивого, роднило еще
одно немаловажное обстоятельство. И тот, и другой вступали на княжеский
престол при жизни своих отцов - и Карл, по прозвищу Бастард, и Филипп, по
прозвищу Справедливый, присутствовали в этом соборе на коронации своих
сынов и разделяли с ними радость этого торжественного момента.
Отец Филиппа Красивого, герцог Аквитанский, облаченный в новую шитую
золотом мантию и увенчанный герцогской короной, стоял на видном месте
слева от алтаря и, пока его первый дворянин, г-н де Мирадо, оглашал акт
передачи Беарна и Балеар, радостно и даже с каким-то умилением смотрел на
обоих своих детей, стоявших рядом у подножия алтаря. Да, да, их было двое
- князь светский и князь духовный, двадцатилетний Филипп Аквитанский и
тридцатипятилетний Марк де Филиппо, архиепископ Тулузский, примас Галлии и
Наварры, который вскоре должен был венчать своего единокровного брата на
княжение.
Как и Филипп, в детстве Марк испытал много страданий по вине отца -
человека, которого современники называли Справедливым. Мать Марка, дочь
одного обнищавшего каталонского дворянина, не оставившего своим детям
ничего, кроме долгов, днем прилежно исполняла обязанности фрейлины
герцогини Шарлотты, а большинство ночей (и, надо сказать, с большей
охотой) проводила в постели его сына. Родился Марк уже в Италии, куда
герцог (тогда еще будущий герцог) отправил свою любовницу, как только
прознал о ее беременности. Поступил он так из малодушия, из страха перед
отцом, герцогом Робером, суровым пуританином, который осуждал сына за его
легкомыслие и беспутность и знай угрожал лишить его наследства.
После смерти отца молодой герцог и дальше скрывал существование
внебрачного сына, так как влюбился в Изабеллу Галльскую. А потом, потеряв
ее, он возненавидел весь мир. Стремясь забыться и унять свою боль, он с
головой погрузился в государственные заботы, посвятив им все свое время,
всю свою жизнь, всего себя, и его нисколько не трогала судьба Марка. К
счастью, мать герцога, женщина благородная, чуткая и сердечная, лишь на
два года пережившая своего мужа, все-таки успела позаботиться о внуке.
Только благодаря ей Марк с малых лет жил в достатке, не испытывая
стеснения в средствах, воспитывался как настоящий вельможа, а впоследствии
получил блестящее образование в самом престижном во всей Европе учебном
заведении - университете Святого Павла в Риме. Правду о своем
происхождении Марк узнал лишь на двадцать втором году жизни, а впервые
увидел отца еще через семь лет, когда, получив степень магистра теологии,
был назначен младшим викарием тулузской архиепархии и приехал в Галлию.
Понятно, что никаких сыновних чувств к герцогу Марк не испытывал, зато
в их отношениях было уважение и взаимопонимание, а со временем между ними
возникло что-то вроде дружбы. Почувствовав запоздалое раскаяние, герцог
посодействовал головокружительной карьере сына. За неполные пять лет тот
из младшего викария стал коадъютором архиепископа, а еще год спустя, когда
монсеньор Бартоломео Гаэтани был отозван в Рим, чтобы занять в Курии пост
камерлинга, папа Павел VII, уважив просьбу герцога Аквитанского, назначил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг