Наталья Астахова.
Наследница по кривой
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "Феми-фан".
OCR & spellcheck by HarryFan, 28 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Страна вступила во второй этап гражданской войны, на этот раз названной
перестройкой. Линия фронта проходила прямо через мое сердце. Я смотрела по
телеку выступление еще вчера горячо любимого писателя и с каждым его
словом все больше убеждалась, какая он сволочь.
За окном гостиничного номера плыло непонятное время суток, именуемое
здесь белой ночью. Город этот, воплощенный великими зодчими бред
императора, тоже плыл, как мираж. Из болот, по каналам, прямо в море,
плыл, помахивая разведенными мостами, унося дворцы, сфинксов, львов, пряча
в глубинах каменных дворов-карманов адреса великих писателей и их героев,
пряча сны и надежды своих граждан, вздохи влюбленных, вой кошек...
Нет, не стану я описывать белую ночь. Просто обозначается время и место
действия. Хотя действия никакого нет.
Гостиница в Ленинграде - мое временное убежище. Путешествие - вид
лекарства, попытка уйти от себя. Безнадежная. Попытка увезти хоть на время
ребенка от нежелательных влияний. Разумеется, безрезультатная. И все же...
Вообще-то мы, ведьмы, обычно понимаем, что к чему. Это вообще-то, а в
частностях куда трудней.
Да, ведьмы, что же здесь особенного? Даже в годы пресловутого застоя
некоторые альтисты летали и были демонами. Даже еще раньше, в еще более
страшные времена, нечистая сила на страницах великого романа посетила
столицу нашей родины. А уж теперь-то, когда все можно писать, хотя
по-прежнему не все печатают, всякая нечисть так и полезет со всех страниц.
А может, нет?
Но это дело писателей, издателей, пусть разбираются сами. Опять я не о
том.
Нам, ведьмам, всегда жилось трудно. И когда в нас рьяно верили, и, тем
более, когда перестали верить начисто. И теперь, когда даже в серьезных
журналах обсуждают "полтергейст" и другие проявления неведомого. Наука
молчит, народ судачит, мы бедствуем.
Наше ведьмачество тянется издавна, передается не по прямой, а зигзагом.
От бабки - к старшей дочери младшей дочери. Поясняю. У моей бабки (ведьмы)
- две дочери (обе не ведьмы), моя мать - младшая дочь моей бабки, а я -
старшая дочь моей матери. Значит, ведьма. Передать должна своей внучке от
младшей дочери.
Но младшей дочери нет, время уходит, может уже и не будет. Интересно,
если она единственная, может ли считаться и младшей? Спросить не у кого.
Да и что передавать-то? Прежде, да, было времечко. Теперь кому что нужно?
Ведьмы вырождаются, по себе сужу.
Угроза выродиться совсем стала реальностью. Или это реальность стала
угрозой вырождения?
Художник пишет автопортрет, когда нет натуры более подходящей. Писатель
- чтобы через себя объяснить читателю то, что он все равно не поймет, или
давно знает без писателя. Зачем нужен автопортрет ведьмы-неудачницы, я не
знаю. Но думаю, что когда-нибудь и он сгодится.
Времена не выбирают. Это общеизвестно. Бытие определяет. Это тоже все
знают. В разбитом зеркале - не кусочки большого отражения, а маленькие
отражения большого. Сколько вместится, остальное - за рваными краями.
Итак, что же мое
БЫТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ?
(Эскизы к портретам и обстоятельствам)
Выпадение
На грязной гальке валялось дохлое море. Видимо, оно издохло давно и уже
завонялось.
Мы купались в дохлом вонючем море. Потом сидели на заплеванном пляже.
Ели дохлую рыбу. Мы ее не здесь поймали, а привезли с собой, купив в
магазине. Еще ели помидоры. Они были как живые, но полные нитратов, а это
еще хуже, чем дохлые. "Ты помидоры любишь?" - "Кушать - да, а так - нет!"
И вправду, за что же их любить?
Потом мы валялись сами, как дохлые, под палящим солнцем. Всасывали
радиоактивные лучи, активно всасывали, наверное, чтобы быстрее сдохнуть в
самом деле. Пили перегретую пепси-колу, от которой, говорят, разлагается
печень. Курили сигареты, наверное, чтобы лучше усваивалась радиация.
- Хорошо как, правда? - Не спросила, а заявила моя подруга, зачем-то
поставив в своем заявлении знак вопроса.
Она - удивительное существо. Умеет видеть хорошее там, где его и близко
нет. Коровьи лепешки кажутся ей розами.
В однокомнатной "хрущовке" она живет со своим мужем, дочерью и еще
мужем дочери. Еще у них огромная собака с человеческими глазами. Другой бы
с ума сошел, а подруга радуется, что все так хорошо, все вместе. У нее
есть муж, у дочери есть муж, и у всех вместе - собака. У других, может,
есть квартира побольше, но нет всего, что есть у них.
Она радуется, когда в магазине дают сосиски и когда вместо полутора
выдают по два кило сахара. Меня это бесит.
Она радуется, когда к власти приходит новый лидер. А я не верю.
Она радуется, что стало можно читать всю правду про нас. Я не читаю.
Она радуется, когда знакомится еще с одним хорошим человеком. Я не
знакомлюсь.
У нас - разные мироощущения. Разные ощущения мира. У нее со знаком
"плюс", у меня - "минус".
И почему-то время от времени у нас обеих случаются истерики. Наверное,
от усталости. Мы же работаем. И ведем дом. И читаем. И даже пишем.
Как профилактику истерик, мы используем выпадения. Иногда в
кооперативное кафе, хозяин которого нас знает и любит. Там мы выпадаем
часа на два. Больше не выдерживают наши честные кошельки и воспитанные
традиционным соцобщепитом желудки.
Иногда на море. Часов на пять-шесть. Сегодня нас трое. С нами собака.
Мы на пустом пляже. Большая роскошь для такого времени года. Но у подруги
- машина, места мы знаем, выпадать стараемся подальше от всех.
Но и здесь ступала, и не раз, подлая нога предшественника. Следы в виде
разнообразнейшего мусора.
Собака тоже купалась в дохлом море. Напилась воды. У нее открылся
понос. Интересно, что обрадует мою подругу в этой ситуации?
- Хорошо, - одобряет она. - Желудок прочистится, у нее запоры бывают,
ей полезно.
Уезжаем. Собака продолжает прочищать желудок в машине, поливая его
содержимым чехлы, сиденья, пол и даже стекла.
Подруга красиво ведет машину. Ничего не замечает. Даже запахи. Меня
сейчас вырвет. В отличие от собаки, которая делает, что ей хочется и когда
захочется, не предупреждая, я прошу остановить машину.
Еле успеваю к кустам. В загаженную машину возвращаться не хочется.
Впереди - город. Он уже виден. Вырастает, как мираж в изображении
приверженца соцреализма. Дымы, краны, корпуса. Мощно, красиво. Не хочу.
Назад, к дохлому морю, тоже.
Когда-то, совсем еще недавно, здесь неподалеку жил писатель Грин.
Обыватели Старого Крыма считали его дурачком, а он их не видел. Интересно,
что бы с ним стало, доживи он до ваших дней? Как бы теперь назывались его
сказочные города, чем занимались его романтичные герои?
- О чем замечталась?
- О Грине.
- О, ты его тоже любишь?
- Разве я сказала? Если проблевавшись, подумаешь о ком-то, это что,
любовь?
- Ну зачем таи цинично. Тебе не идет. Ты ведь хорошая.
Вот и я у нее хорошая. Это ей хорошо. Она и в коровьих лепешках...
Откуда только истерики?
Бессонница
Тридцатилетний бывший хиппи, а ныне водитель грузовика Андрюша
влюбился. В меня. Полупартийную даму с пятнадцатилетним журналистским
стажем. Я старше его на пять холодных зим.
Когда мы гуляем по набережной, сограждане едва не прыгают в реку,
изумляясь контрасту, который мы являем.
У меня приличная стрижка, золотые сережки, добротная одежда, советское
лицо. У Андрюши - светлые кудри ниже плеч, одна медная серьга в левом ухе,
потрепанная куртка. Красивое зеленоглазое лицо Христа-космополита, борода,
усы.
Сограждане шизеют. Из печати они уже знают слово "плюрализм", по еще не
умеют применять его в повседневной жизни.
Андрюша любит группу "Статус-кво", я такую музыку вообще не слышу. Он в
газетах читает только объявления и с некоторых пор мои заметки. Я
зарабатываю тем, что пишу в газету.
Список наших несовпадений можно продолжать до бесконечности. Все, что
важно для него, вообще не существует для меня и наоборот тоже.
Говорить нам просто не о чем, так как нет точек соприкосновения.
Кроме... Когда соприкасаемся так, что не разделить, говорим, лепечем: и
мне, никогда прежде, я тоже, только теперь, о, да, кукушонок, закрой
клюв...
В мой дом его ввел мой давний друг, временами претендовавший на более
близкие роли и временами их получавший. Вполне респектабельный писатель,
ему, вероятно, казалось, что знакомство с хиппи придает дополнительный
шарм. Не зря казалось. Придает. Писатель, знаток человеческих душ, не
учел, однако, что Андрюша, существо упоительно естественное, не станет
довольствоваться ролью пикантного дополнения.
И, конечно, писатель не предполагал, что Андрюша может в меня
влюбиться. Я тоже не предполагала.
Мы пили чай, болтали с писателем. От Андрюши шел свет. Я думала, что
это свойство его зеленых глаз. А это из них смотрела новорожденная любовь.
Потом мы встретились на какой-то вечеринке, куда писатель привел
Андрюшу тоже в качестве дополнения к своей блестящей особе. Снова я
увидела свет, льющийся из его глаз. Зеленый свет горел для меня, и я пошла
на него, как послушный пешеход на зеленый глазок светофора. Пришла,
подошла, обняла. Наверное, нам казалось, что мы танцуем. Остальные же
видели, что мы стоим, вцепившись друг в друга.
С вечеринки мы ушли вместе.
- Он поэт? - спросила соседка.
- Боже избавь, - ответила я. - Он шофер.
- Почему?
- Такая работа.
Все мои знакомые считали, что это мой очередной каприз. Я тоже так
считала. Первую неделю. Первый месяц. Второй, третий... Выпила снотворное,
успокоительную микстуру, почитала хорошую книжку. Крепко уснула. Стук.
Вскакиваю с постели. Хриплым дурным голосом ору:
- Кто там?
И уже понимаю, что стучат в окно. Значит, снова пришла она, старуха. У
нас второй этаж. А старуха повадилась по ночам стучать в окно, распахивать
его, протягивать ко мне руки, звать с собой. Просыпаюсь с воплями, потом
уснуть не могу. Вот таблетки выписала. А теперь не во сне, наяву стучит. Я
же не сплю. Сердце, как овечий хвост, трепыхается.
- Можно к тебе?
Это не старуха, это он, Андрюша. Торчит в окне на фоне полной луны.
- Можно?
- Входи, - сдавленно, сквозь таблеточный сон, сквозь страх хриплю я.
- Дай швабру.
- Зачем?
- Лестницу столкнуть, чтобы еще кто-нибудь не влез.
- Где ты ее ваял?
- На церковном дворе.
- Храм обокрал, подлец. Не дам.
- Что?
- Швабру.
Андрюша входит в окно, выходит в дверь, не защелкивая замок. Относит
лестницу на место, возвращается. Я, проваливаясь обратно в прерванный сон,
успеваю спросить:
- Других способов входить в мой дом не нашел?
- Уже поздно, неудобно звонить.
- Заботливый какой, напугал до смерти.
На этом закончился наш самый длинный за все время знакомства диалог. Я
уснула. Утром нашла Андрюшу на полу у своей кровати. Он спал, завернувшись
в плед. Спал, глаза закрыты. А свет все равно шел от него. Сияние.
Его любовь не смыкала глаз. У нее бессонница, при которой не нужны
таблетки. Милостив Бог.
Привет отцу!
- Фамилия ваша? А отчество? Да? Вы Василию Александровичу дочкой
приходитесь? Правда? Я его с тех пор не видел, как он из совхоза ушел.
Теперь на заводе директором?
За окнами директорского кабинета - ранняя осень. День, как медом
налитые соты. Яблоками пахнет. За столом директорского кабинета сам
директор. Крепкий, смуглый, энергичный. Я у него сижу по делу. Проверяю
жалобу. На него, на директора. Отца моего он знает по совместной работе.
Встречались на совещаниях в тресте, когда отец тоже был директором
совхоза.
Спросил, а сам смотрит сбоку, как птица. Притворяется, или правда не
знает?
- Нет, не на заводе, не директором. На водокачке, слесарем.
- ??
Видно, правда не знал. Поперхнулся, закашлялся.
- Что где? Водокачка? В совхозе, в том же. Родители ведь там живут, у
них дом.
Директор кладет на стол сжатые в кулаки руки, опускает голову:
- Извините.
Порядочный человек попался, не хочет причинять боль. И все-таки не
может удержаться еще от одного вопроса:
- А как же, за что?
- За управление автомобилем в нетрезвом состоянии.
Я заученно повторяю формулировку бюро, на котором отца освободили от
должности и попросили из партии.
- Трезвенники, черт бы их побрал, - комментирует директор и опять
спрашивает:
- Прежний, или новый уже постарался?
- Новый. На первом же бюро.
- Эх... - с языка директора готово сорваться что-нибудь не очень
печатное, но он сдерживается.
...Нынешний секретарь райкома впервые появился в нашем доме, когда еще
занимал должность председателя колхоза. У отца был юбилей. Его приехали
поздравлять тогдашние райкомовцы, были еще гости. Председатель соседнего
колхоза, кажется, приглашен не был. Но явился. С розами. С молодой
красавицей женой. Сам молодой и статный. Он недавно был избран на
должность. Старался войти в "круг".
Очень старался. Мы забавлялись, глядя, как он летит к секретарской
машине, чтобы распахнуть дверцу перед "первым". Когда сам стал "первым",
не простил бывшему своего же давнишнего пресмыкательства. И тем, кто
забавлялся, не простил.
Все правильно. Управление автомобилем в нетрезвом состоянии было. И не
было умения распахивать дверцу. Умения "делать дела" самому и не мешать
тем, кто их делал. Не хватило даже ума перед бюро зайти покаяться,
попросить соломки подостлать. И после бюро - работы попросить.
Новый "первый" оказался жутко принципиальным, страсть каким
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг