а он промчался так, будто его укусила оса, и через минуту скрылся из глаз.
Бодрит получил всеобщее одобрение, и тут же началось массовое лечение
больных.
Первыми вылечились врачи. Они не стали ждать, пока больные приплетутся
к ним, а сами побежали по квартирам и с ловкостью виртуозов стали вводить в
вены бодрит.
Города оживали на глазах. Бодрит действовал сильнее, чем предполагали
учёные. Но этому даже обрадовались: ведь так можно скорее наверстать
потерянное за годы эпидемии "ну-ну".
Вылеченные бодритом ортисяне теперь носились как угорелые. Шагом они
могли обогнать любого нашего спринтера. Если же ортисянин пускался бегом,
он мог оставить позади себя самолёт. Понятно, что никто больше не захотел
сдавать свои письма на почту. Каждый доставлял их адресату сам. Это стало и
дешевле и быстрее.
Никто не садился в автобусы и трамваи, разве только тот, кто никуда не
спешил.
Рабочие у станков на заводах и фабриках успевали играть в домино и
шахматы, так как детали вертелись еле-еле.
Любители чтения только и делали, что бегали от библиотеки домой и
обратно. Один библиотекарь почему-то не получил бодрита, и очередь к нему
растянулась на несколько кварталов. Пришлось срочно вызывать "скорую
помощь" и впрыскивать ему положенную дозу бодрита.
Бодрит здорово помог школьникам. За урок в сорок пять минут они не
только усваивали новый материал, но успевали сделать задания, почитать
книгу и наиграться в "морской бой". На дом им давали новое задание, но даже
самый ленивый ученик выполнял его за три-четыре минуты и летел на улицу.
Учителя быстро оценили способность учеников и стали задавать вдвое
больше. Но и тогда свободного времени было больше чем достаточно. Учителя
стали задавать в пять раз больше, потом в десять. Теперь в школу ученики
шли с радостью, ведь только на уроках они и отдыхали.
Да, теперь на Ортисе спешили все. Спешили пешеходы, или, как их стали
звать, пешебеги. Торопились продавцы и покупатели, рабочие и учителя.
Даже ночные сторожа не могли усидеть на месте и носились вокруг
магазинов и складов со скоростью спутников.
А вот солнце теперь не спешило. Оно, по-видимому, ходило как и прежде.
Но так как каждый ортисянин мог сделать в день в десятки раз больше, то и
день стал казаться бесконечным - около ста часов. Выдержать такой нагрузки
никто не мог. Ортисяне падали от усталости, спали на ходу. Пришлось вводить
несколько тихих часов.
Слишком длинной оказалась и ночь. Даже самые завзятые сони успевали за
ночь несколько раз попить чай.
Учёные снова зачесали в затылках (тогда ортисяне чесали затылки, бить
себя по лбу они стали позднее).
На этот раз им удалось найти такой препарат, который возвратил ортисян
к своему привычному состоянию, то есть к тому, в каком они пребывали до
болезни "ну-ну". Правда, учёные немного схитрили и сделали ортисян вдвое
подвижнее, чем они были когда-то, но на это никто не обратил внимания.
Сутки на Ортисе стали продолжительностью в двенадцать часов. Шесть
часов - день и шесть - ночь. Но раз ортисяне делают всё быстрее людей, их
день, по существу, равен земному.
Для меня он оказался слишком коротким. Зато выход я всё же нашёл. Я
заставляю себя делать всё быстрее вдвое. Вместо одного шага делаю два.
Вместо двух строчек пишу четыре. Вместо двух минут болтаю всего одну. Так
постепенно я приучу себя делать за шесть часов столько, сколько на Земле
делал за двенадцать. Кинечу сказал, что тогда я проживу две жизни.
А ведь наши рабочие, которые вдвое перевыполняют нормы, наверняка
тренировали себя так же. Знаешь, Степка, и не так уж это трудно, только
стоит захотеть. Всё делать вдвое быстрее - домашние там задания,
родительские всякие поручения, а потом гоняй в футбол сколько влезет.
Таинственное средство по борьбе с пережитками
Эпидемия "ну-ну" была побеждена, но пережитки её ещё долго сохранялись.
Особенно в школе.
Как-то раз меня привели в такую школу. Послушал я разговор:
- Вега, хочешь мороженого?
- Хочу.
- И я хочу. Сходи, пожалуйста.
- Ну да, нашла дуру. Это же в самом конце коридора.
- Тогда давай автоматику готовить.
- Успеем. Лучше вздремнём.
И обе - на боковую.
"Эге, - смекнул я, - да это же настоящие лентяи". И попросил принести
ремень пошире, чем у меня.
- Приводной ремень? - спросил меня Кинечу.
- Да нет, мне нужно от штанов!
- А у нас ремней нет.
Вот здорово, Степка, они и понятия не имеют, что такое ремень для брюк.
Подумали о приводном ремне.
Что было дальше? Дальше я доказал, что земляне тоже не лыком шиты.
Вот что обо мне написала газета "Ох":
"Таинственное средство по борьбе с пережитками прошлого":
"Вчера наш гость с Земли Костя Востриков доказал, что земляне накопили
большой опыт борьбы с пережитками прошлого. В течение одного часа он
избавил от страшного родимого пятна "ну-ну" 75 школьников.
Наш корреспондент видел своими глазами, как из школы, с невероятной для
"ну-ну" поспешностью, выскакивали несчастные и без оглядки бежали прочь.
Замечено, что все излеченные крепко держались за то место, на котором
обычно сидят. Из этого мы делаем вывод, что Костя с помощью уколов ввёл в
организм несчастных какой-то неизвестный нам, но сильнодействующий
препарат.
Сами счастливцы, избавленные от "ну-ну", отвечать на вопросы почему-то
наотрез отказались. Вероятно, Костя использовал засекреченный препарат.
Правда, некоторые из свидетелей утверждают, что Костя неспроста
попросил ремень.
Но ведь нельзя же всерьёз говорить о ремне, как о каком-то новейшем
препарате. Кроме того, все видели ремень на Костиных брюках.
Вирус универсалус
За время борьбы с эпидемией "ну-ну" наука о вирусах так разрослась, что
медицина взяла на себя лечение различных пороков. Зазнался, например,
какой-нибудь ортисянин - и его друзья уже везут в больницу. Врач вводит
больному так называемый вирус универсалус - и зазнайство как рукой снимает.
Таким же образом учёные стали бороться с хвастовством, болтовнёй,
скупостью, карьеризмом и взяточничеством.
От хвастовства ортисян вылечивали очень быстро. Со скупостью тоже
расправились сравнительно скоро. А вот с болтовнёй вышло затруднение: не
хватило лекарства. Это было ещё до того, как придумали звукособиратель.
Пока учёные готовили антиболтун (тоже вирус!), выздоровевшие снова
заболели. Болтовня оказалась не только самым распространённым пороком, но
ещё и заразным. Стоит одному пообещать и не сделать, как другой, глядя на
него, наобещает ещё больше и тоже не сдержит слова. А может быть, болтовня
оттого распространена, что обещать гораздо легче, чем делать.
Но и с этой болезнью справились. Ортисяне от радости готовы были носить
медиков на руках. Те ещё больше стараться - да и перестарались. Они стали
лечить всех подряд. Засмеялся кто-нибудь громче других - больной. Укол!
Смейся как все! Решил задачу не так, как другие, - укол. Решай как все!
Надел непохожий пиджак - укол!
И вот наступило время, когда все стали ходить в одинаковых костюмах,
носить одинаковые причёски, любить одинаковые лакомства.
Настоящий скандал разыгрался одновременно почти во всех школах Ортиса.
Писали сочинение. Каждый писал самостоятельно, к соседу не подглядывал, а
когда учителя стали проверять, - у всех слово в слово. Кто у кого списал,
разбираться не стали. В то время ещё не разводили цветок ирвен. Обвинили
всех во лжи и направили в больницу - каждому по уколу, чтоб больше не
обманывал.
Зато повара от вируса универсалуса были в восторге. Они не ломали
больше голову над тем, чтобы угодить каждому. Что сам захотел, то и вари и
жарь. Все оставались довольны.
Для портных тоже наступило лучшее время. Они тотчас же прекратили приём
индивидуальных заказов и стали шить оптом, по одному фасону.
В общем, вирус универсалус сыграл с ортисянами немало злых шуток.
После "ну-ну" это был самый скучный период в истории Ортиса. От вируса
универсалуса отделаться оказалось не так-то просто. Только спустя столетие
жизнь на Ортисе пришла в норму. Над всеми открытиями установили строгий
контроль, и пользоваться вирусами стали только в крайних случаях.
Письмо двенадцатое
Как появилась книга-мечтарь
Однажды все газеты вышли с крупными заголовками: "Сатурн Бурёнкин будет
спасён!", "Диагноз установлен", "Сатурна берётся вылечить писатель
Тсатнаф".
Дело ясное - заболел какой-то важный ортисянин. Почему лечить его
берётся писатель? Потому что врачи отказались: Они считают, что Бурёнкин
совершенно здоров. У него нет ни насморка, ни кашля. Сердце на месте. Хоть
и не сильно, но бьётся. Руки, ноги, глаза, желудок, печёнка, лёгкие, почки
- всё без каких-либо изменений. Даже двенадцатиперстная кишка длиной ровно
двенадцать пальцев - как у всех. Но лежит он всё-таки в больнице.
Сейчас Сатурн только лежит. Причём лежит так усердно, что даже с боку
на бок его поворачивают санитары.
Он ничего не просит, потому что, кажется, ничего не хочет. Ест, что
дают. Пьёт - тоже. Послушен, как пластилин. Стоит ему сказать: "А теперь,
Бурёнкин, пора спать!" - он покорно закрывает глаза и спит.
Собственно, спит он почти круглые сутки: и ночью и днём. Разница только
в том, что ночью он спит с закрытыми глазами, а днём с открытыми.
Самые большие медицинские авторитеты разводили руками и ждали от
писателя чуда.
И вот вчера больного посетил писатель Тсатнаф. До этого он побывал в
школе, где учился Бурёнкин, и долго беседовал с учителями. Навестил он
также и родителей Сатурна и тоже разговаривал с ними очень долго. С больным
же перекинулся только несколькими словами. Вышел и сказал:
- Он болен самой страшной болезнью, какой может заболеть человек. Перед
ней бессильны все ваши микстуры, порошки, уколы, скальпели и даже советы
вроде "Не расстраивайся, всё пройдёт". Сатурн Бурёнкин не имеет мечты. Где,
когда и как потерял он её, установить не удалось. Но он живёт без мечты - и
в этом его болезнь.
- Доказательства! - закричали медики.
- Пожалуйста, - спокойно сказал Тсатнаф и произнёс пламенную речь,
прославившую его на весь Ортис. - Сатурн никогда не мечтал быть сильным - и
рос самым слабым в классе. Его обижали не только мальчишки, но даже
девчонки, у которых руки так и тянулись подёргать его за косички. Правда,
косичек у Сатурна не обнаружено.
Он никогда не мечтал знать больше всех - и учебники читал только "от" и
"до". Однажды, второпях, он поставил "до" в середине предложения. Это
предложение так и осталось недочитанным.
Он никогда не мечтал о пятёрке - и поэтому учился только на тройки.
Он никогда не мечтал быть храбрым - и был страшным трусом.
Он никогда не мечтал быть красивым - и ходил неряхой.
Он никогда не мечтал стать чемпионом мира по шахматам - и, кроме е-2,
е-4, не знал ни одного начала.
Он никогда не мечтал ни об открытиях - и за всю свою жизнь ничего не
открыл, кроме свалки, на которую в поисках металлолома набрел случайно.
Он никогда не мечтал стать лауреатом певцов-солистов - и тянул только в
школьном хоре, и то при условии, если явка на спевку была обязательна.
Он никогда не мечтал о полёте в космос - и, кроме Большой Медведицы, не
мог отыскать на небе ни одного созвездия. А все сведения о Луне
исчерпывались загадкой: "Над бабушкиной избушкой висит хлеба краюшка".
Вот почему он не походит ни на одного нормального ортисянина.
Вот почему он живёт и не живёт.
Если ваша медицина способна дать больному мечту, в каком бы виде она ни
была - в микстуре, порошке или таблетке, - дайте её! И жизнь Сатурна
Бурёнкина будет спасена.
Речь Тсатнафа парализовала ортисян. Ни один из них никогда бы не
подумал, что из-за отсутствия какой-то мечты можно дойти до такого
состояния.
Родственники Бурёнкина чуть было не разрыдались. Они решили, что всё
погибло, потому что мечта-это даже не иголка и её никто не найдёт. Но их
успокоили.
Каким-то чудом удалось установить, что мечта вовсе не потеряна. Она
только спит. Стоит разбудить её - и Сатурн будет здоров.
Но легко сказать "разбудить". Никто не знал, как это сделать. И
тогда-то Тсатнаф взялся попробовать. Он прописал больному - нет, не
микстуру и не таблетки, - он прописал ему книгу собственного сочинения по
одной главе в день.
Что это за книга - никто не знает. Но кое-что, видно, всё-таки
разведать удалось, потому что в этот же день было решено в целях
профилактики срочно издать учебник о мечте. Будущий учебник единогласно
назвали "Мечтарём". Изучение "Мечтаря" рекомендовали начинать до знакомства
с букварём и заканчивать в день ухода на пенсию, с тем чтобы не
расставаться с ним в течение всей трудовой жизни.
Вот и вся поучительная история с Сатурном Бурёнкиным.
Могу добавить ещё, что после этого случая вечером все скамейки в
парках, садах и скверах были заняты. Встревоженные жители Ортиса мечтали.
Каждый проверял, не уснула ли у него мечта. Оказаться в положении Сатурна
Бурёнкина никому не хотелось.
Как я открыл планету Ортис
Вот какая история, дорогой Степка, приключилась со мной, когда я попал
на Ортис. На этом я кончаю своё последнее письмо. Почему последнее? Потому
что завтра мы уезжаем с дачи.
Ты думаешь, что я в самом деле был на Ортисе? Это я всё на даче
придумал. Я уже знаю, что ты спросишь меня: как же я всё это сочинил?
А очень просто.
Встретился я на улице с незнакомыми ребятишками (они у меня попросили
пуговицы для коллекции) и вообразил, что передо мной ортисяне.
С пуговицами получилось почти так, как я тебе написал.
Потом я придумал звукособиратель.
Потом цветок ирвен.
Так шаг за шагом я открывал свою планету.
Почему я назвал её Ортисом? Скрывать не стану. Посмотрел на бутылку
ситро на столе - и прочел наоборот. Вышло отличное название для новой
планеты. Таким же способом я нашёл и многие другие ортисянские названия и
имена.
Теперь прощай, Ортис! Прощайте, ортисяне!
Но почему "прощайте"? Разве можно проститься с мечтой? Так и недолго
оказаться в положении Сатурна Бурёнкина.
Я знаю, на Ортисе есть и свой Северный полюс, и своя Антарктида, и своя
целина. И всё это ещё совсем-совсем не исследовано.
Нет, Степа, пусть уж лучше Ортис будет всегда с нами. Пусть будет со
всеми, кто любит мечтать и фантазировать. Кто любит путешествовать и
открывать. Кто любит шутить и смеяться.
Ару!
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.01.2002 16:50
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг