Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
что пожар был подготовлен и осуществлен по приказу графа Ростопчина...

     В эти  дни,  после  великого  пожара,  когда  армия  стала   обживать
полусгоревший   город,   я   имел  несколько  памятных  бесед  с  умным  и
образованным офицером по имени Шасс.  Он  служил  в  генеральном  штабе  в
небольшом  чине,  который мало соответствовал его способностям.  В русском
походе он выполнял обязанности историографа.
     Шасс имел  свою  теорию  этой  войны.  Истоки  ее он видел в разделах
Польши во времена Людовика XV и,  царицы  Екатерины.  Эти  разделы  вывели
Россию  на  арену  европейской  политической игры и обнаружили угрозу с ее
стороны для всех наций Европы. Пруссия и Австрия почувствовали "дружеские"
объятия русского медведя. Рано или поздно Европа должна была столкнуться с
Россией.  Революция  во  Франции  на  время  отвлекла  внимание  от  этого
противостояния.  Европа увязла в междоусобных войнах, пока император силой
оружия  не  объединил  ее  от  Лисабона  до  Варшавы.  Тогда   исторически
неизбежная  война  стала  действительностью.  Смерть  императора ничего не
изменила,  потому что положение в главном  осталось  прежним:  впервые  за
много  десятилетий  России противостояла объединенная Европа.  Представьте
себе,  говорил он,  две грозные тучи.  Они не могут разойтись без  вспышек
молнии. Ничто не может их развести.
     "Предвещает ли ваша теория победу Европе в  этой войне?" -  спросил я
Шасса.
     "Нет,  -  отвечал он после минутного раздумья,  -  это другой вопрос.
Победой  можно  было  считать  оккупацию  польских  и  литовских земель  и
создание сильной,  союзной  нам,  Польши.  Взяв  Москву,  мы  упустили эту
победу".
     Я далеко не во всем соглашался с Шассом,  хотя мысли его произвели на
меня впечатление.  "Даже выйдя на Вислу,  - говорил я,  - Россия едва ли в
каком-то  прямом  смысле  угрожала  бы  Европе.  Вся  деятельность  России
направлена  внутрь,  на  освоение  ее гигантских просторов.  Война не была
неизбежной. Русские ее определенно не хотели. На нашей стороне войны хотел
император, а не Европа и не Франция. Что касается Польши, то ее можно было
восстановить без войны из прусских и австрийских земель".
     "Конечно, - отвечал он, - войны хотел император. Очень и очень многие
не  хотели и  опасались ее,  притом с  полным основанием.  Но война все же
началась,  хотя императора не  стало.  Видимо,  историческая необходимость
сильнее воли людей".
     Наши дискуссии ни к чему не приводили и не могли привести,  но давали
возможность приятно провести время,  особенно если учесть,  что  у  меня в
Москве была неплохая кухня и отличное вино.  Так продолжался этот странный
пир во время чумы.
     Тогда же я  узнал о  появлении таинственного самозванца.  Вокруг него
собрался отряд численностью до  тысячи человек.  Состоял он  из всяческого
сброда,  отколовшегося от  нашей армии.  Они не  воевали ни с  нами,  ни с
русскими  или,   если  угодно,   воевали  с  теми  и  с  другими.  Искусно
распространяя среди окрестных жителей слух о  свободе и  наделении землей,
этот человек добился,  по крайней мере на время,  их поддержки. Он добился
бы,  может быть,  и  большего,  если бы его сторонники не грабили крестьян
хуже регулярных французских войск.  Действия его внушали,  кажется, равные
опасения нашему и русскому командованию.
     Майор Шасс был послан из Москвы для расследования дела. Я сказал ему:
"Имейте в виду:  Россия - страна самозванцев. Мне говорили, что едва ли не
каждый царь  имел после смерти двойника,  а  иные -  несколько.  Думаю,  и
нынешний самозванец -  русская,  а  не французская выдумка.  Почему-то ему
оказалось удобнее перевоплотиться в Наполеона, а не в Павла".


     15. Из дневника Жака Шасса

     ... - Вы хотели меня видеть?
     - После того,  как  я  просидел двенадцать часов в  сыром подвале,  я
действительно страстно захотел этого. Ранее у меня не было такого желания.
     - Кто вы такой?
     Я представился.
     - У вас есть бумаги?
     - Ваши люди отобрали их у меня.
     - Вас приняли за шпиона. Бумаги... Бумаги здесь...
     Пока мой хозяин изучал документы,  я имел возможность разглядеть его.
Он  напоминал грубую ремесленную копию с  великого произведения искусства.
Сходство,  несомненно,  было,  в чем-то даже значительное. Но никогда я не
мог  бы  принять его  за  императора.  Впрочем,  достаточно было  услышать
несколько сказанных им слов, чтобы не осталось сомнения.
     - Вы знаете, кто я?
     - Нет, месье.
     - Вы не хотите говорить "сир"?
     - Я не могу.  Я много раз видел покойного императора, он неоднократно
беседовал со мной. Кроме того, я собственными глазами видел его в гробу.
     - Людям  свойственно переоценивать остроту  и  надежность их  органов
чувств, майор.
     Я  невольно пожал плечами.  К моему удивлению,  он продолжал довольно
дружелюбно:
     - В  этом мире еще  много непонятного,  майор.  Помните,  что  Гамлет
говорил Горацио...  Впрочем, это безразлично. Речь идет о другом. Теперь у
меня нет ни желания,  ни возможности мешать вам вести войну,  как бы вы ее
ни вели.  Правда,  я подбираю осколки войск,  но у меня они безвреднее для
французской армии, чем в ее составе.
     Он замолчал. Я воспользовался паузой и спросил:
     - Но каковы ваши цели?
     - Цели!  Разве игра и наслаждение,  которое она дает,  -  не цель?  А
каковы ваши цели,  майор?  Стать полковником?  Или, может быть, генералом?
Выйти в отставку с хорошей пенсией?
     - Но при чем тут освобождение крестьян?
     - Ах, майор, вы не знаете Россию...
     Он запнулся.  Ему пришла,  должно быть,  в голову та же мысль,  что и
мне:  а  подлинный Наполеон разве знал ее?  Он  улыбнулся,  махнул рукой и
продолжал:
     - В  России это верный способ устроить большой скандал.  Это козырной
туз,  который ваши начальники без пользы продержали в  прикупе.  Должен же
был найтись игрок, который взял этот прикуп и пошел бы с козырного туза.
     Мой собеседник говорил с увлечением,  с азартом. При этом он встал, и
короткая отяжелевшая фигура вновь живо напомнила императора.
     Я спросил напрямик:
     - Вы русский?
     Он засмеялся, отдал мне мою сумку и молча показал рукой на дверь.
     Я вышел из избы,  где имел резиденцию "император", и почти столкнулся
с  русским  офицером,  которого  двое  оборванцев  в  старых  гренадерских
мундирах вели к нему.  Это был совсем молодой человек,  блондин с приятным
удлиненным лицом. Мы пристально посмотрели в глаза друг другу.
     Светило скудное осеннее солнце.  Я вздрогнул, вспомнив мерзкий подвал
с  плесенью на  земляных стенах  и  с  возней мышей.  Мне  вернули коня  и
оружие...
     Лишь наутро наткнулся я на охранные посты частей корпуса Даву.


     16. Леблан - Жаку Шассу

     Париж, сентябрь

     Мой дорогой мальчик!  Письмо из  Ковно -  пока единственное от тебя с
начала войны.  Но  мы  знаем,  что враг бежит,  а  вы побеждаете.  Я  лишь
надеюсь,  что ваш главнокомандующий хорошо помнит Пирра и не попадет в его
положение.
     В  Париже ничего нового;  если не  считать того,  что  мы  имеем двух
вдовствующих императриц и  два двора,  причем они не  в  лучших отношениях
между собой. Князь Талейран успешно балансирует между обоими дворами.
     О  новостях  литературы,  которыми ты  обычно  интересуешься,  ничего
положительного сообщить  не  могу,  поскольку  таковых  нет.  Может  быть,
правильнее было бы сказать, что нет литературы, а потому нет, естественно,
и  новостей.  Наш  император своими  победами и  мудрым управлением вызвал
неожиданные  последствия,   в  частности,   исчезновение  литературы.  Ты,
возможно,  улыбнешься,  но я по этому поводу вспомнил опять-таки Тацита. В
первой  книге  "Анналов" пишет  он  о  временах Августа:  вначале не  было
недостатка в  блестящих дарованиях,  чтобы описывать его  деяния.  Но  они
писали,  "пока их  не отвратило от этого все возраставшее пресмыкательство
перед ним".  Не кажется ли тебе,  что есть отдаленное сходство? Где теперь
дарования в литературе?
     Мне  жаль  твоего брата.  У  него  разливается политическая желчь.  Я
пытался внушить ему терпение,  но напрасно.  Он сказал мне, что терпит уже
пятнадцать лет и терпению его приходит конец.
     Сын твой здоров и  ждет,  что ты привезешь ему живого медвежонка.  Он
считает,  что это был бы лучший трофей.  Аннет тебе кланяется и  сожалеет,
что не  может угостить тебя своей стряпней.  Ее сын Антуан,  которому едва
минуло восемнадцать лет,  тоже в России.  Он служит в 28-м пехотном полку.
Аннет  просит  тебя  присмотреть  за  мальчиком.   У  нее,  кажется,  свои
представления о России и войне.


     17. Жак Шасс - Леблану

     Письмо ваше ожидало меня в Москве.  Курьеры делают чудеса,  хотя иным
из  них  это  стоит жизни:  казаки не  раз перехватывали почту.  В  Москву
вернулся я после визита к...  императору. Чего не породит водоворот войны!
Здесь появился человек,  выдающий себя за Наполеона. Он цитирует Шекспира,
освобождает рабов и говорит языком карточного шулера.  Впрочем,  положение
армии таково, что мой доклад не слишком заинтересовал Бертье и принца.
     Имя Пирра навело меня на мысли о некоторых других событиях древности.
К  тому располагают и  прекрасные книги из  библиотеки графа Апраксина,  в
чьем доме мы живем.  Его удалось отстоять от пожара,  спалившего две трети
Москвы.  Этой библиотеке вы  бы  позавидовали.  Боюсь,  что мне не удастся
выполнить желание моего  сына,  но  вам  я  обещаю  несколько великолепных
томов.  Это не будет ни воровством,  ни грабежом.  Напротив, таким образом
будут спасены ценности, которые в противном случае пошли бы нашим солдатам
на топку печей.
     Вот  что  прочел я  у  Геродота о  походе персидского царя  Камбиса в
Эфиопию:
     "Не успело войско пройти пятой части пути,  как уже истощились взятые
с  собой съестные припасы.  Вьючные животные были также забиты и  съедены.
Если бы Камбис,  заметив это,  одумался и повернул назад,  то, несмотря на
свою первую ошибку,  он  все-таки поступил бы  как  благоразумный человек.
Однако царь,  ни о чем не рассуждая,  шел все вперед и вперед.  Пока воины
находили еще съедобную траву и коренья,  они питались ими. Когда же пришли
в  песчаную пустыню,  то некоторые воины совершили страшное дело:  каждого
десятого они по жребию убивали и съедали".
     Должен сказать,  что это очень похоже на наш поход.  Людей мы пока не
пожираем, но, может быть, это еще впереди?
     Чтобы понять Россию, надо побывать в ней. Никакие описания и рассказы
здесь не  помогут.  Может быть,  об  этом народе сказал Петрарка:  там,  в
северной туманной стране,  родится племя, которому умирать не больно. Я не
считаю себя трусом,  но  мне страшно.  Это же  сказал в  разговоре со мной
герцог де Виченца. А в его мужестве никто еще не сомневался.
     Ваши  мысли  о  французской литературе  меня  позабавили.  С  грустью
признал я,  что  вы  во  многом правы.  Писатели наши  либо в  опале и  на
чужбине, либо пишут верноподданнический бред. Музы переселились в Германию
и в Англию.
     Меня беспокоит то, что вы пишете о моем брате. Я знаю Марка. Он может
теперь решиться на что-то гибельное и сумеет увлечь своих друзей.


     18. Николай Истомин - Сперанскому

     Любезный Михайло Михайлович!  Наконец имею возможность писать вам, не
опасаясь любопытных глаз.  О  великих  и  грозных  событиях,  коих  был  я
свидетель,  знаете вы от многих.  О счастье своем писал я вам прошлый раз.
Ныне поделиться хочу сомнениями,  тяжко мне на душе лежащими.  Дошел ли до
Нижнего слух о самозванце? Так вот, мне известно, кто есть сей самозванец,
именем Наполеона крестьянам нашим волю дарующий.  Поверите ли:  это  некто
поручик Глинский,  игрок и бретер,  но,  впрочем, добрый и весьма неглупый
малый.  Я  его  в  Петербурге знавал:  он  известному вам  Андрею Татищеву
близкий приятель был. Месяца за два до войны вынужден он был полк оставить
после  какой-то  неблаговидной истории.  Вины  его,  однако,  как  Татищев
уверяет, не было, а лишь стечение обстоятельств.
     Представьте же мое положение.  Я послан с  пакетом,  попадаю  в  руки
неизвестных, отведен к их главарю, коего они  с и р о м  именуют. И вижу в
избе близ Волоколамска...  живого Наполеона. Не сразу понял я, что со мной
происходит.  Глинский  же меня сразу узнал.  Надо сказать,  что по причине
сходства он еще в пажеском корпусе прозвище Наполеон имел.
     Он выходит изменник отечеству.  Мой долг убить его аки пса,  не глядя
на  последствия для  себя.  Он  же  меня  сердечно обнимает,  велит подать
шампанского...
     Как я  его убью?  Да и  оружие у меня отобрано.  Но не то главное.  А
главное то, что этот дуэлянт эмансипацию крестьян, о чем я мечтал лишь, на
деле делает!  Под  именем деспота иноземного,  но  делает.  "А  как  иначе
возможно?" -  спросил он меня.  Я ему говорю: после войны, после победы...
Он смеется, да и я верю ли подлинно?
     Но  и  другое  понял  я:   для  Глинского  все  это  игра,   авантюра
неслыханная, которой он, может, всю жизнь ждал. Натура у него такая: игрок
до мозга костей!
     До  глубокой ночи мы  с  ним проговорили.  Наутро отдал он  мне пакет
нераспечатанный и велел своим людям на большую дорогу вывести и отпустить.
     Теперь сам я отчасти преступник,  ибо по начальству,  как положено, о
приключении не доложил.
     Думаю о  том днем и  ночью.  Каковы бы  ни были цели у  Глинского,  а
поступки  его  с  крестьянами благородны  и  могут  начало  великому  делу
положить.
     А  с  другой стороны посмотреть:  враг в Москве,  землю нашу топчет и
поганит.  Одна  ныне  цель  у  народа  русского -  лютого врага  разбить и
изгнать.  Помогает этому Глинского авантюра? Нет, конечно! Напротив, очень
помешать может,  распри и смуту породив.  Что будет с крестьянами, кои ему
поверили?..


     19. Николай Истомин - сестре

     Приготовься узнать дурную весть,  сестра. Андрей Татищев умер вчера у
меня на руках от ран,  полученных в сражении две недели назад.  Жил и умер
он как мужественный человек.  Ты знаешь,  и отец наш, и я лелеяли надежду,
что  он  породнится с  нами.  Казалось мне,  и  ты  была  к  нему склонна.
Коснеющими устами желал он тебе в жизни счастья...  Могилу его на сельском
кладбище запомнил я. Если будем живы, придем сюда...
     Враг оставил Москву.  Молвить -  сердце переворачивается: Москвы нет!
Есть огромное пепелище. Офицер, приятель мой, который через Москву проехал
и мне письмецо от Настеньки привез, поистине страшные вещи рассказывает.
     Но горе злодеям!  Оставив столицу, бросились французы навстречу армии
нашей и  получили тяжкий удар.  Ныне отступают враги,  бросая награбленное
добро и раненых своих!
     Пишу  я  тебе  из  гошпиталя.  Не  пугайся,  душа  моя,  рана у  меня
пустяшная,  а  в  гошпиталь попал я только по личному приказу светлейшего.
Довелось мне спасителя России увидеть!
     В гошпитале у меня общество отменное. Но притом думаю на днях сбежать
и своих догонять.  Представь себе - странный случай. Ехал я с донесением к
светлейшему и нос к носу столкнулся в сумерках с французами.  Им там вовсе
не  полагалось быть.  Вишь ты,  двое офицеров погулять засветло выехали да
заблудились и  в наше расположение попали.  Началась стрельба.  Тут-то я и
получил пулю в плечо,  но и сам одного француза с коня ссадил. Мой Федор и
солдат,  с нами бывший,  обоих скрутили и в лагерь доставили.  Донесение я
сдал,  и  в  штабной  комнате неладно мне  стало.  Князь  прикрикнул да  в

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг