Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
гошпиталь послал.
     Кого ж, думаешь, я на другой день там встретил? Того самого француза,
раненого! Может, моя пуля его и задела, а его - у меня через плечо прошла.
     Встреча спервоначалу мне не из приятных показалась:  убивец с жертвой
чуть не из одного котелка едят. Да притом оба мы и убивцы и жертвы. О том,
что они Москву пожгли и отечество наше как на кресте распяли, и не говорю.
     Врач мне сказал, что француз сей по особому указанию светлейшего сюда
доставлен.
     Лежим  рядом,  молчим.  Да  ведь  долго  не  умолчишь.  Разговорились
понемногу.  Оказалось, к тому же, что мы с ним однажды видели друг друга в
весьма необычных обстоятельствах,  о  чем не время рассказывать.  Я к нему
присмотрелся,  он ко мне.  Лицо открытое, смелое, шрам от сабельного удара
на  правой щеке.  Лоб высокий,  в  волосах седина пробивается.  Держится с
достоинством,  что  в  его  положении нелегко.  Говорит  всегда  спокойно,
раздумчиво.  Человек он  не  простой:  historiographe du quartier general,
chevalier de la Legion d'Honneur* за Смоленск.
     _______________
          * Историограф   генерального  штаба,  кавалер  ордена  Почетного
     легиона (фр.).

     Сколько я  от него узнал за неделю,  что мы вместе провели!  О  войне
откровенно сказал мне он в  том смысле,  что французам теперь дай бог ноги
унести.
     Я  его  спросил:  "Как  полагаете вы,  если бы  император был  жив  и
возглавлял армию, пошло бы дело в сей войне иначе?"
     Видно было, что он вопросом немало затруднен. Долго помолчав, ответил
он:  "Теперь думаю я,  что сам император был бы здесь бессилен.  Я не вижу
капитальных ошибок,  совершенных принцем,  коих император мог бы избежать.
Император не  остановился бы  в  Смоленске,  чего  и  Евгений  не  сделал.
Император взял бы Москву непременно,  и  Евгений взял.  Что до пожара,  то
подлинно знаю: ни император, ни кто другой этому помешать не могли бы".
     Не  перескажешь всех  разговоров  наших.  Испытывая  к  нему  доверие
искреннее и  расположение,  не  скрыл  я  от  него  и  своих чувств насчет
рабского состояния народа нашего. Он меня понял и чувства мои оценил.


     20. Из донесения Ростопчина

     ...Самозванец,   более   месяца  мутивший  западные  уезды   губернии
Московской,  более не  существует.  Как  мне  докладывают,  возмутились на
прошлой неделе противу него  крестьяне сельца Горюны Волоколамского уезда,
коих его приспешники неслыханным грабежам и насилиям подвергали.
     Окружив ночью дом, где самозванец квартиру имел, перебили они охрану,
а самого его хотели живым взять. Самозванец же, изрядной силой и ловкостью
отличаясь,  сквозь них пробился,  в одном исподнем белье в седло вскочил и
бегством спастись пытался. Юноша крестьянский, по имени Ефим Зубков, сумел
коню беглеца ноги косой подсечь.  При  падении самозванец расшибся сильно,
да и крестьяне его не помиловали.
     Труп в  неузнаваемом виде доставлен был в Волоколамск.  Никаких бумаг
на  нем не обнаружено.  Личность убитого опознать до сих пор не удалось и,
как  полагают  местные  власти  воинские,   едва  ли  удастся.  Мною  дано
разрешение на погребение тела сего неизвестного человека.


     21. Ольга Истомина - брату в армию

     Приехал г-н Корсаков и привез твое,  милый братец, письмо. У нас смог
он пробыть лишь один день.  Шутник он и балагур, маменьку очень рассказами
своими развлек,  а  мне с ним шутить тяжко.  Бедный,  бедный Андрюша!  Все
перечитываю его  единственное письмо из-под Смоленска и  плачу...  О  ране
своей пишешь ты  как о  пустяке.  Так ли?  Не могу тебе сказать,  как мы с
маменькой за  тебя  боимся,  как  господу молимся.  Ты  ведь  один у  нас.
Написала бы "береги себя", да знаю, что пользы от этих слов мало.
     Все имения по уезду заполнены родственниками, знакомыми и незнакомыми
из Москвы. Живут порой целыми семьями в одной горнице. Принимали всех, кто
просился,  не разбирали,  у нас живут Погожевы,  семь человек да дворня, и
еще две семьи,  ты их не знаешь.  Дети малые болеют, старушка одна на моих
руках  третьего дня  умерла.  Нянька  Матрена  тоже  на  прошлой неделе...
Страшно.  Но я  рада,  что дело есть,  весь день в  трудах и заботах.  Так
легче.
     О  французе твоем трудно мне  судить.  Как  думаю,  что его пуля тебя
ранила... Но тебе виднее, я ведь его не знаю. Может, он и хороший человек.
Ведь не  стали же  все французы негодяями.  Тоже ведь не  своей волей шли.
Раньше бы сказали:  волей узурпатора и деспота Бонапарта.  А теперь? Волей
вице-короля Евгения? Да неужто у этого вице-короля, о коем вчера еще никто
и слыхом не слыхал,  власть и сила такая?  Не верится. Но тогда чья же это
воля?
     Слышала я,  что M-r  Сперанский по указу государя из Нижнего в  Пермь
послан.  Будто он неуместные какие-то разговоры вел и  на него в Петербург
донесли.
     Напиши Настеньке, что я ее люблю и встречи с нетерпением жду.


     22. "Московские ведомости" в ноябре 1812 г.

     Из  Радзивиллова,  ноябрь  7.  В  австрийской  газете  под  названием
Oesterreichischer Beobachter,  ©  511,  под  статьей  из  Франции помещено
следующее:  "Граф  Дежан,  первый генерал-инспектор инженерного ведомства,
назначен быть  президентом военной  комиссии,  которая будет  судить  трех
бывших генералов Мале,  Лагори и  Гвидаля с прочими виновными.  Journal de
Paris  возвещает,  что  упомянутые бывшие генералы 23-го  числа  октября в
половине осьмого часа  утра  отважились на  разные насильственные поступки
против государственных чиновников, которых попечению в особенности вверена
всеобщая  безопасность в  Париже.  Через  три  четверти часа  после  того,
продолжает  упомянутый журнал,  бессмысленные те  люди  были  арестованы и
приведены в несостояние больше вредить:  а через два часа были уже в руках
полиции и все те, коих они обольстили к соучастию в их дерзости..."
     Хотя  по  сим  французским известиям,  сие  возмущение представляется
неважным, имевшим целию своею токмо грабеж и похищение казны, и почитается
прекращенным и  утихшим,  однако  ж  небезосновательные слухи  утверждают,
напротив,  что  дух  возмущения  в  Париже  день  ото  дня  усиливается  и
распространяется...


     23. Из мемуаров Талейрана

     Находясь в течение стольких лет в гуще его (Наполеона) планов и,  так
сказать,  в  самом  кратере его  политики,  я  был  свидетелем всего,  что
делалось и подготовлялось против него...

     ...Я знавал Мале в его лучшие времена.  Он был человек мужественный и
решительный,  но после любой встречи  с  ним  всегда  оставалось  какое-то
недоумение:  на  что намерен направить этот человек свою решительность?  В
1812 году ему было за пятьдесят лет. Он давно уже был в отставке, и притом
не  по  своей  воле.  Служа  в  наших  войсках в Италии,  он был обвинен в
злоупотреблениях,  и император,  всегда вершивший  скорый  (но  далеко  не
всегда правый) суд, уволил его в отставку.
     Самолюбие Мале  было жестоко уязвлено.  Никакого другого дела,  кроме
военного,  он  не знал,  семьи у  него,  насколько я  знаю,  не было.  Так
сказать, от нечего делать он оказался среди республиканских заговорщиков и
даже стал их главой,  так как им были нужны его военные познания. Выданный
одним из сообщников, Мале попал в тюрьму.
     После  этого он  стал  профессиональным заговорщиком.  Однако полиция
легко узнавала о его замыслах через шпионов,  которых подсаживали к нему в
камеру.  В  конце концов Мале был признан помешанным и  помещен в тюремную
больницу. Но безумие это было отмечено следами гениальности. Новый заговор
его  едва  не  удался.  Имея  в  начале выступления всего пять  или  шесть
человек,  Мале  за  несколько часов стал хозяином Парижа.  Только стечение
обстоятельств погубило его план.
     Второй  по  значению фигурой заговора был  Марк  Шасс,  тоже  имевший
богатое прошлое.  В  свое время он  был  близок к  Бабефу и  лишь случайно
избежал наказания.  Я впервые увидел его на суде,  и его мрачная решимость
произвела на  меня  и  на  всех  присутствующих большее  впечатление,  чем
актерская бравада  Мале.  Шасс  был  убежденным якобинцем самого  крайнего
толка, возможно, он сохранил верность идеям Бабефа.
     О  заговоре и  его  провале  узнал  я  хмурым  утром,  когда  ко  мне
неожиданно явился г-н  Леблан.  Он  был мой добрый знакомый в  первые годы
революции.  Потом пути наши разошлись;  я оказался за пределами Франции, а
он  -  в  якобинской фракции Конвента.  Когда я  вернулся,  мы встретились
вновь.  Во  многом мы  не  могли согласиться,  но  он  был  своеобразный и
остроумный человек,  и беседы с ним доставляли мне удовольствие.  С годами
разговоры наши все менее касались политики,  все более -  римской истории,
которой он был великий знаток. Из появления г-на Леблана в неурочный час и
его  встревоженного вида я  сделал вывод,  что  случилось нечто необычное.
Скоро все объяснилось:  он пришел просить моего заступничества за Шасса, с
семьей которого его связывали дружеские узы. Я знал, что брат Марка Шасса,
офицер  генерального  штаба,  был  в  каком-то  смысле  воспитанником г-на
Леблана. Этот офицер не вернулся из русского похода.
     Несмотря на свою опалу, я пытался ради Леблана спасти от смерти Марка
Шасса,  но  это  оказалось невозможным.  Я  видел  Леблана в  день,  когда
заговорщики были расстреляны.  Он был очень огорчен. Несколько отвлекся он
лишь, когда я заговорил с ним о его любимом предмете - книге о Таците, над
которой он тогда работал.  Книга эта теперь известна каждому образованному
человеку...


     24. Марк Шасс - брату

     Не знаю,  найдет ли тебя в снегах России это письмо,  которое обещает
переслать Леблан. Ведь правда, там уже снег?
     Через два часа я  умру.  В  последние годы мы с  тобой мало виделись,
малыш.  Мне даже трудно вызвать в памяти твое лицо. Все вижу восьмилетнего
кудрявого  мальчика,  которого  я  защищал  от  жестоких  сорванцов нашего
квартала...
     У  меня  немного путаются мысли,  дьявольски болит  голова,  разбитая
прикладом.  Ударил бравый французский солдат, верный потомству деспота или
негодяю Савари,  герцогу (!) Ровиго. Ты не представляешь, как хотелось мне
ткнуть этого полицейского герцога саблей или  чем другим острым в  толстое
брюхо, когда мы его схватили. Может быть, надо было это сделать. Все равно
один конец.
     Кому-то,  может, даже тебе, гибель моя покажется бессмысленной. Да, я
принял участие в деле,  цели которого во многом вовсе не разделял.  Умру я
вместе с людьми мужественными и верными. Но взгляды у нас разные.
     Что делать?  События складываются не так,  как нам угодно.  Я  не мог
больше молчать и  терпеть.  Здесь  же  была  возможность действовать.  Vae
victis*. Остается лишь надежда, что кровь наша оросит корни древа свободы.
     _______________
          * Горе побежденным (лат.).

     Малыш Жако!  Если тебе суждено вернуться из  России,  воспитай своего
сына  с  любовью к  свободе.  Прощай и  постарайся выбраться оттуда живым.
Живые все же нужнее Франции.


     25. Николай Истомин - сестре

     Завтра  выезжаю я  в  армию,  догонять дивизию свою.  Рана  оказалась
немного серьезнее, чем я полагал. Но теперь вполне здоров.
     Три  недели  провел  я  в  каждодневном общении  с  французом майором
Шассом.   Скажу  без  преувеличения:   многое  мне  яснее  стало  от  этих
разговоров.  Умный и  благородный человек в полном смысле слова.  Ты скоро
сама в  этом убедишься,  ибо...  письмо сие он тебе сам доставит.  Прошу я
тебя и  маменьку отнестись к нему ласково и приютить на время.  Разрешение
испросил  я  у  здешнего воинского начальника,  пленными ведающего.  Смело
сказать могу, что Шасс другом мне сделался, и одним из ближайших. Не вечна
война нынешняя и  вражда между народами нашими,  величайшими в Европе.  Не
должно и  о  том  забывать,  что Франция нам дорогу к  освобождению народа
показала.   Оставлять  его  здесь  никак  нельзя.   Человек  он  гордый  и
несговорчивый,  а плен,  душа моя,  дело нешуточное.  К тому ж зима,  пища
плохая, болезни кругом.
     Война,  как слышим повседневно,  крайнего ожесточения достигает,  так
что испанские ужасы перед тем бледнеют. Весь народ поднялся.
     Теперь о тревогах моих.  Три недели уже нет от Настеньки писем. Верно
знаю между тем,  что почта из Ярославля была. Знаешь ведь ты, что провел я
с нею как с женой моей ровно четверо суток всего. Не променяю я эти четыре
дня  на  четыре года жизни.  Но  была ли  она  так же,  как я,  счастлива?
Понимает ли, как люблю я ее?
     Брак наш без согласия матери ее заключен. Воля ее высочества для тещи
моей,  конечно,  закон,  но что внутри она чувствует?  Теща же,  как я  из
последнего письма Настенькиного понял, должна была к ней приехать.
     Но довольно!  Верю я  в жену мою и в любовь ее!  Хоть бы скорее война
кончилась. Буду тогда в отпуск проситься.


     26. Из дневника Жака Шасса

     Калуга, ноябрь - декабрь

     ...Так вот она какова,  русская зима,  которой мы так боялись. Второй
день метет снег,  так  что города совсем не  видно.  Ужасно думать,  что с
моими товарищами там,  на западе. Сюда пригоняют все новые партии пленных.
Они выглядят так и говорят такое, что волосы дыбом встают. Многие ли уйдут
живыми из этой роковой страны?
     Как   все   это  случилось?   Ведь  немало  было  прозорливых  людей,
предостерегавших императора против этой войны.  К  стыду своему,  я не был
прозорлив.  Император не  хотел  ничего слышать.  Или,  как  мне  Коленкур
рассказывал,   слушал,  но  делал  по-своему.  Императору  никто  не  смел
противоречить.  Но  когда его не стало,  почему же эти прозорливые люди не
подняли свой громкий голос против безумного замысла?  Нет,  они  поднимали
голос! Но их опять не слушали, как будто он продолжал повелевать из своего
гроба.  Значит,  это была не воля императора,  а  что-то несравненно более
сильное, непреодолимое?
     ...Говорим с Истоминым о том,  кто виноват.  За полгода погибло и еще
погибнет, может быть, больше миллиона людей. Бессчетное количество детей -
сироты,  тысячи женщин -  вдовы.  Кто  виноват?  Nicolas упорно добивается
ответа:  неужто  это  только  поступь истории,  безличная,  непреодолимая,
фатальная?  Со всем пылом юности восстает он против этого.  "Миллион людей
погибли, многие притом в страшных мучениях, а виновата, видите ли, госпожа
Клио? И уж с нее-то не взыщешь! Хороша философия!"
     Затем  он  начинает искать лично виноватых особ,  а  я  предлагаю ему
кандидатуры. Естественно, первым в списке обвиняемых стоит имя императора.
Nicolas называет его  и  вопросительно,  с  некоторой опаской,  смотрит на
меня. Я говорю:
     - Но как может он отвечать за то, что произошло после его смерти?
     - Однако он подготовил войну и стремился к ней!
     - Даже если допустить это, намерение - еще не преступление.
     - Он дал событиям такое направление, которое уже нельзя изменить.
     - Но,  Nicolas,  какую же роль вы тогда отводите живым людям, которые
прямо участвовали в  событиях?  Роль  простых пешек?  Покойный император -
все, а реально действующие люди - ничто? Это противоречит вашему суждению:
люди определяют события и должны отвечать за них.
     Дискуссия продолжается, но вина императора остается под сомнением. Он
надолго задумывается,  потом себе и мне задает вопрос:  "Принц Евгений?" Я
молча пожимаю плечами. Он жадно спрашивает:
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Принц  Евгений  стал  главнокомандующим,   потому  что   это   всех

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг