организм любой, даже насекомого, дает вспышку некоего излучения, которое
фиксируется приборами. Кто не верит - пусть спросит у специалистов.
Снова пришел Аркадий Максимович. Сидел, смотрел на Сапожникова и ни о
чем не расспрашивал. Трехногая собачка Атлантида то бродила ревизией по
комнате, то сидела под стулом возле тощей ноги Аркадия Максимовича. В
переводе на собачий, Аркадий Максимович был пудель - седые кудри и глаз
обморочный, а Сапожников - московская сторожевая - наивности побольше и
злости тоже.
Сапожников спросил:
- А как дела с Кайей, женой Приска-младшего?
Потому что во всех катаклизмах Сапожникова, по нелепости его натуры,
интересовали судьбы частные и мелкие, о которых он мог бы совершенно
спокойно и не узнать вовсе. Но уж если узнавал, то они прилипали к нему и
входили в его душу и становились и его судьбой.
- Плохо дело с Кайей, - рассказал ему Аркадий Максимович, как будто
историю про соседнюю квартиру рассказывал. - Я так понял, что этот подонок
Ксенофонт каким-то образом затащил Кайю в гарем слюнявого Перисада.
- Ужас... ужас... - сказал Сапожников. - Ну?
- А когда Савмак поднял восстание и убил Перисада, то Кайя не вернулась
к Приску... Не смогла.
- Это ясно, - сказал Сапожников, глядя в окно.
Ледяная крупа летела и кружилась и царапала стекло.
- Странно... они чувствовали то же, что и мы...
- Было бы странно обратное, - ответил Сапожников.
Ледяной ветер зудел в стекла.
- Ну, а дальше? - спросил Сапожников.
- А дальше восстание продолжалось год, как мы и предполагали, Савмак
стал царем - это все в общих чертах известно. Конечно, множество деталей
быта и культуры Пантикапея, разгром восстания и города войсками Диофанта,
Митридатова полководца, - это целый клад для историков, этнографов. Но не в
этом дело.
- А в чем?
- А в том, что, по утверждению Приска-младшего, после того как Савмака
и других пленных увезли в Понт к Митридату...
- А Кайю?.. - опять спросил Сапожников.
- Я и говорю, - сказал Аркадий Максимович. - Ксенофонт, который
отсиделся в некрополе, пока была заваруха, вылез на поверхность и показал
Кайю Диофанту, который немедленно забрал ее для Митридата. За это Диофант прихватил Ксенофонта с собой к Митридату... Видимо, Кайя действительно была хороша.
- А что с Приском?
- Приск плыл на одном корабле с Кайей и Ксенофонтом. Пытался убить
Ксенофонта, но неудачно. Приска хотели выкинуть в море. Но Кайя сказала, что
изувечит себя, и Приска не тронули.
- Какой ужас, - сказал Сапожников. - Что люди делают друг с другом. Это
растерявшиеся дети. Каждый думал, что после войны вернется на старое место.
Но старое место было занято новыми детьми, которые требовали от вернувшихся
быть живым идеалом и размахивать саблей. Вычеркнули их из детства. И не дали
доиграть в игрушки. И все усугублялось самолюбием, с которым младшие
вымещали на них свои несостоявшиеся доблести. А те, кто вернулись, не
решались сказать - пустите в детство хотя бы на годок.
- Знаете что, Сапожников, - сказал Аркадий Максимович, - не
расспрашивайте меня больше о Кайе и Приске. Там есть вещи и покрупнее.
- Возможно, - согласился Сапожников. - но они дальше от меня, и я не
могу их охватить. Я не историк. Мое дело велосипедный насос.
- Не понимаю.
- Ну?
- А дальше рассказано вот что. По словам Приска выходит, что Спартак
сын не то Савмака и Кайи, не то Митридата и Кайи. Запутанная история.
- Спартак? Ведь вы догадывались?
- Кайя была в гареме у Митридата, который потом отдал ее Савмаку. Кайя
родила сына, которого назвала традиционно для боспорских царей - Спартак,
поскольку сам Савмак был спартокидом, хотя и по боковой линии, а вернее -
сыном царской рабыни, а потом и сам год был царем. В общем, карусель.
Аркадий Максимович был очень задумчивый.
- Хотя с другой стороны, - сказал он, - мы как-то не очень отдаем себе
отчет, что Митридатовы войны с Римом происходили одновременно с восстанием
Спартака. Вряд ли Митридат этого не знал и не учитывал. Митридат пошел на
Рим, который с тыла громил Спартак. И эти два мероприятия, похоже, связаны
друг с другом гораздо более тесно и не случайно. А гораздо более тесно, чем
мы думали. В общем, если хотя бы половина из всего этого правда, то события
на территории нашей страны не периферия римской истории, а наоборот, римская
история периферийная, только более известная. Я все больше думаю, что мы
откопали не хронику, а какой-то эллинистический роман. А это уж забота
историков литературы.
- Сквозь любой роман просвечивает хроника, - сказал Сапожников, - и
наоборот.
"Царь Митридат был Ахеменид и потомок Александра Македонского и
Селевков, и слава великих предков окружала его и предшествовала его
Появлению. Исполинского роста он был, и огромна была сила его мышц:
непреклонно было его мужество и неукротима энергия. Глубок и коварен ум и
безгранична его жестокость. По его приказу были убиты и погибли в заточении
мать, брат, сестра, три сына и три дочери.
Несмотря на то, что не удалось в Риме восстание великого вождя,
единственного великого из Спартокидов, царь Митридат продолжал набирать
войско из свободных, а также из рабов. И того не прощали ему знатные.
Он готовил множество оружия и стрел и военных машин и не щадил ни
лесного материала, ни рабочих быков для изготовления тетив из их жил для
луков своих. На своих подданных, не исключая самых бедных, он наложил
подати, и сборщики его многих обижали при этом. И даже воины Фарнака, сына
его, роптали, и Фарнак, сын Митридата, захотел стать царем.
Ночью Фарнак прошел в лагерь к римским перебежчикам и склонил их
отпасть от отца. В ту же ночь он разослал своих лазутчиков и в другие
военные лагеря. На заре подняли воинский клич римские перебежчики, за ними
его постепенно подхватили другие войска. Закричали первыми матросы, наиболее
склонные к переменам. За ними и все другие.
Митридат, пробужденный этим криком, послал узнать, чего хотят кричащие.
Те ответили, что хотят иметь царем его молодого сына, вместо старика,
убившего многих своих сыновей, военачальников и друзей. Митридат вышел,
чтобы переговорить с ними, но гарнизон, охранявший акрополь, не выпустил
его, так как примкнул к восставшим. Они убили лошадь Митридата,
обратившегося в бегство. Митридат оказался запертым.
Стоя на вершине горы, он видел, как внизу войска венчают на царство
Фарнака. Он направил своих посланцев к нему, требуя свободного пропуска, но
ни один из них не возвратился. Поняв безысходность своего положения,
Митридат достал яд, который он всегда носил с собой при мече.
Две его дочери, находившиеся при нем, невесты Египетского и Кипрского
царей, подавали ему испить, пока не получили и не выпили яд первыми. На них
он сразу подействовал; на Митридата же не оказал никакого действия, так как
царь привык постоянно принимать яды для защиты себя от отравления.
Предпочитая смерть плену, он попросил начальника кельтов Битойта
оказать ему последнюю услугу. И Битойт, тронутый обращенными к нему словами,
заколол царя, выполнив его просьбу.
Так погиб Митридат - здесь, в Пантикапее, на горе, названной позднее
его именем.
И я, Приск, сын Приска, был с ними, потому что там была Кайя, у которой
помутился разум.
Мы, Приски, мы помним события малые и для царей незначительные, потому
что из малых капель беспредельный океан и царский курган насыпан безымянными
многими.
Когда все было кончено на вершине горы и пресеклась жизнь царя
Митридата, то начальник кельтов, оказавший последнюю услугу царю, хотел
послать меня к Фарнаку с вестью о совершенном. Но я, слыша голос Кайи,
которая все пела на непонятном языке возле умерших, не смог ее оставить,
пока она жива. И потому я просил отпустить ее со мной. Но кельты не
отпустили ее, потому что больше на горе не было женщин и некому было
оплакать мертвых, а Кайя все пела. Я валялся в ногах у Битойта, но начальник
кельтов молчал, а я не мог сказать ему, опасаясь за жизнь Кайи, что она поет
не слова прощания с мертвыми, а супружескую песню, которую она пела мне на
третью ночь после брачного пира, и вот я остался жив и не могу умереть, пока
не будет дописано то, что должно, потому что мы Приски и наше дело помнить,
и вот эта песня на языке эллинов.
С деревьев солнечного бога
Срываю ветвь себе на опахало.
Лицом я обернулась к роще
И в сторону святилища гляжу.
Отяжелив густым бальзамом кудри,
Наполнив руки ветками персеи,
Себе кажусь владычицей Египта,
Когда сжимаешь ты меня в объятьях.
И я начал спускаться с горы, слыша ее голос и обходя трупы, и так шел,
пока слышал ее голос, а потом перестал слышать. И тогда я стал как безумный
кельт, который идет в битву, не боясь ничего, и снова помчался вверх по
горе, не слыша ее голоса. И, прибежав на вершину, отстранил Битойта от тела
Кайи, которая лежала возле дочерей царя и одна из них была невестой царя
Кипра, а другая - Египетского царя. И Битойт, которого кельты звали Витольд,
и он был потомком Словена, потомка Иафета, и этим потомкам оракулы
предсказывают великую судьбу, и этот Битой не ударил меня мечом, когда я
отстранил его от тела Кайи, жены моей и матери великого вождя, сотрясавшего
Рим и погибшего в битве, потому что царь Митридат не посмел послать за ним
корабли. Потому что боялся его возвращения и его величия, как боялся
Савмака, потому что не мог понять, что движет этими людьми и почему рабы
близко их сердцу, чем цари. У Кайи не помутился разум, как думали кельты, и
они не заметили, как она выпила яд, от которого царь Митридат не мог
умереть. Воины Фарнака и римские перебежчики начали кричать внизу горы, и
Витольд поднял на копье плащ Митридата, потомка Ахеменидов, потомка
Александра Великого, Македонянина.
Я спустился с горы, обходя трупы, и в развалинах дома своего я еще
успел увидеть живым своего отца, который умирал и потому говорил медленно. Я
думал убить себя после его смерти, но он рассказал мне то, что должны знать
Приски, и он умер, а я жив, чтобы не пропало знание..."
- Они погибли... - сказал Сапожников. - Они все погибли.
В эти последние дни Сапожников звонил по телефонам из пустой квартиры и
объяснялся в любви кому попало. Сначала он еще понимал кое-что, ну,
например, что он повторяется, что его длинные монологи становятся похожими
друг на друга, пока не остался одни монолог. Потом и это перестал понимать.
Сначала он еще понимал, что на другом конце провода откликаются разные
женские голоса, а потом и это перестал понимать, и остался только глуховатый
женский голос, растерянно или со смешком подающий реплики. А потом и он
пропал, и остались только треск телефонных разрядов, гул машин за окном и
иногда вой "скорой помощи", требующей дорогу на перекрестке.
Все окурки были докурены, хлеб доеден, неделя отгремела рассветами, и
на том конце провода телефон молчал или поскуливал длинными гудками. Хватит,
Сапожников, хватит. Того, чего ты хочешь, все равно никто не услышит, рано
еще ему рождаться, этому чувству, не пришел еще срок, а зеленые почки руками
не раскрывают. Слушайте, не рожденные еще младенцы, неужели и вы не
услышите? Ну мы ладно, у нас еще морды в грязи и земля еще залита кровью. Но
вы-то, вы-то, неужели не оглянетесь на звон тихого слова "нежность"?
"...Тайна эта всех тайн страшней... Был народ раньше всех народов,
счастливый на берегу моря... Но исчез в памяти людской, так как не хватило у
него смелости сойти с неверного пути... Мужчины его были могучи и добры,
женщины спокойны и приветливы, и никто не возвышался над другими, чтобы
унижать невозвысившегося. Потому что не было славы у того, кто возносился
для себя, а только у того, кто мог лечить тело и душу, кого любили звери,
кто знал приход зноя или холода и не страшился своей смерти... Запомни, сын
мой, - своей смерти, а не чужой... И этот народ теперь всеми забыт, и его
помним только мы, Приски, а другие не помнят. Потому что это невозвратимо, а
они свернули со своего пути...
Они жили у моря бесчисленные времена, потому что бесчисленные времена
была засуха на земле. А потом земля стала холодеть в одних своих местах и
колебаться в других, и народ этот стал уходить от моря, но пищу стало
добывать все трудней и легче было отнять. И тот, кто отнимал, возвысился над
теми, кто добывал, и появилось оружие, и жилище из камня, и цари над людьми,
и проклятая Атлантида, где убивали людей в честь тех, кого не видел никто и
называли богами. И если люди древнего народа приносили в жертву себя, спасая
других, то в Атлантиде цари и сведущие люди стали приносить в жертву не
себя. И стали называть богатством не то, что в сердце человека, а то, что он
имеет вокруг себя, потому что так легче ленивому сердцу...
И тут совсем откололась земля с Атлантидой от остальной земли и была
окружена морем, и остальные несведущие люди перестали быть счастливыми,
потому что хотели жить как атланты и звали их к себе на помощь, не ведая,
что те обучают вражде и разделению, находясь сами в безопасности, окруженные
морем.
И от них всюду появились цари, но Атлантида была первая и возвышалась в
золоте и ярости...
Но земля стала оседать и раскалываться, и Атлантида думала, что это
боги отделили ее от остальных людей для ее возвышения и безопасности...
И задумали цари ее, в тщеславии своем, города свои, расположенные по
горам, слить в одну гору, уходящую в облака, и для этого разделили людей,
чтобы один тесал камни, другой плавил медь и железо, третий рыл каналы. И
все стали знать только слова нужные для своей работы и разучились понимать
ненужные им для их работы... И когда стала рушиться земля атлантов, то кто
успел, уходили на старую землю, чтобы пасти стада и сеять принесенные злаки.
Но уже болезнь войны и добычи и жадности жила в сердце человеческом, и
кто пас стада, считал себя выше тех, кто сеял злаки, а кто плавил медь,
считал себя выше тех, кто пас стада, а кто приносил других в жертву - были
выше всех.
После великого потопа, когда прогнулась земля под великим льдом, и
великие теплые воды хлынули в Гиперборейские страны и там растопили лед, и
хлынули воды на юг и затопили все, кроме стран Востока и другой земли на
заходе солнца, которой мы теперь не знаем, погибла великая Атлантида. И
народы разбились на племена, а племена на семьи, а в семье каждый хотел
возвыситься над другими, и за тысячи лет люди потеряли умение, и оно
осталось лишь у немногих, а где умеют немногие, там опять они возвышаются, и
так это случилось с халдеями и мидянами, от которых происходят маги.
И снова появились и падали царства, и возвышаются и падают до сего дня,
и каждый хочет выстроить свой дворец высоко на горе и выше других царей, и
жадность его растет до облаков, и другой народ для него жертва, и тайное
умение сведущих людей не идет на пользу другим людям, а только на пользу их
жадности. И всему причина - Атлантида - с нее началось...
И мы, Приски, которые все помним, потому что мы первые, несчастнее
других людей. Потому что поклялись помнить и не говорить... Но царств стало
слишком много, и они передают свою жадность друг другу, и молчание наше
бесплодно. Но мы поклялись потому, что тот царь, или другой человек, который
услышит про Атлантиду, заболевает слюнотечением и забывает про дела земли, а помнит только дела жадности...
Царь Митридат мог стать избавителем народов от римлян, но и ему
Ксенофонт, или подобный, шепнул про Атлантиду, и Митридат заболел
слюнотечением и стал казнить народы и погиб без пользы. Люди загадили землю
жадностью своей, и цари выше всех. И умение мастеров стало царским
имуществом. И песни, и музыку, и картины, и изваяния, и даже пляски свои
люди стали обменивать не на любовь или свободу, а на имущество... И один
другому говорит - ты мой, и сражаются, и победитель счастлив, имея раба или
обменяв его на имущество, полученное по наследству и добытое рабами своего
отца".
"... - Как это может быть, отец, - сказал я, - что в эллинских мифах не
рассказано про Атлантиду?
- Мы Приски, - сказал отец. - Наше дело запоминать. Все эллинские мифы
недавние, и эллины как дети... Человек уже никогда не вернется назад, но мы,
Приски, ждем, когда пригодится наше знание.
- Какое же знание, отец? - спросил я.
- Пока у человека нет чего-нибудь, для него счастье - получить, но,
получив, он сыт и желает другого... Желания людей неисчислимы, и никто не
может их напитать, ни он сам, ни рабы его, и счастье проходит... Но есть
одно желание, которое не ждет пищи, а само себя питает. Оно редкое, потому
что люди о нем забыли. Но когда оно приходит, оно убивает жадность и рождает
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг