только он вступает в область здравого смысла, тут уж извините, тут
специалист тот, у кого голова на плечах. Все остальное возня самолюбий.
Науку не могут оскорбить дилетанты, науку могут оскорбить только дураки.
- Вы не учитываете общественного вреда, который приносят непроверенные
сведения! - одним духом выкрикнул Мамаев.
- Учитываю. Я об этом и говорю: когда в философском словаре четко
написано, что кибернетика и генетика это лженауки, придуманные буржуазией, -
для сведения - хотя писали их не дилетанты, а профессиональные ученые. Это
не ваши статьи?
- Нет, не мои, - сказал профессор Мамаев. - Не надо заниматься
демагогией.
- И я говорю, не надо, - сказал Глеб.
Шумели. Звенел карандаш о графин с водой.
Потом, когда все стихло, профессор Филидоров спросил Глеба:
- Короче: что вы утверждаете? Мы так и не поняли.
- Я хочу сказать, что в науке сам характер разговора имеет общественное
значение. Я хочу сказать, что наука, если она наука, призвана заставлять
людей думать, а не благоговеть. Я хочу сказать, что разговор в науке должен
происходить на равных, независимо от состава участников, на равных, даже
если в нем принимают участие неспециалисты, или не происходить вообще.
Потому что неспециалисты в одной области могут оказаться специалистами в
другой, - сказал Глеб и с некоторым испугом посмотрел на Сапожникова, как
будто сам удивился своей неожиданной позиции.
Вот как Глеб заговорил! Глеб, дипломированный всеми дипломами лидер. К
нему стоило прислушаться.
Сделали перерыв.
Многим поведение Глеба казалось неожиданным. Но это так казалось. Мы
упоминали о проблемной лаборатории, для которой Филидоров присматривал
сотрудников и которой должен был руководить Глеб. Новому делу нужны были
люди, для которых хотя бы в начале работы щедрое мышление было бы привычным.
Потом все, конечно, покатится по своим рельсам, но для затравки нужны были
свежие головы и, значит, новый, раскрепощенный стиль поведения.
Глеб на этом диспуте бил двух зайцев. Во-первых, Глебу нужно было
доверие Сапожникова, который конечно же был на стороне Аркадия Максимовича,
и потому Глеб тоже стал на его сторону. Мамаеву кажется, что он защищает
основы, а он им только вредит. В глубине души он еще надеется, что камни
Икки дискредитируют науку. Надо их проклясть, и они исчезнут. Он думает, что
все дело в подходящем проклятии.
Во-вторых, Глеб показывал Филидорову и своей будущей команде, как
должен выглядеть молодой стиль молодой лаборатории, и лучший способ показать
это - было ударить по Мамаеву.
- А вам-то зачем этот Тетисов, этот Аркадий Максимович? - спросил
Мамаев у Глеба. - Почему вы решили вступиться за этого аутсайдера?
- Хотите откровенно?
- Да.
- Как говорил гражданин Паниковский, вы из раньшего времени. Вы мне
мешаете, - ответил Глеб.
Глеб ничего не терял. Лишь авторитет его приобретал новые, неожиданные
оттенки.
Все было продумано и взвешено на чашах Глебовых весов, но у судьбы свои
весы.
"...Приск - имя древнего племени, сын мой... Это имя так и означает -
"древние" или "первые". И они жили в Италийской земле, когда еще не было
Рима, и не было римлян, и не было этрусков, которые были до римлян... Мы
самые древние... Приски... Человек не должен гордиться, что у него много
предков... потому что у каждого человека их одинаковое число... Но человек
может гордиться тем, что он их помнит и сохранил предание... Мы приски, мы
гордимся тем, что мы помним..."
Аркадий Максимович присел возле Сапожникова, который дремал на
вестибюльном диване и возвращаться на диспут явно не собирался.
- Все качают права? - спросил Сапожников.
- Устали.
Фамилия Аркадия Максимовича была Фетисов, но поскольку все русские
слова, начинающиеся с буквы "Ф", греческого происхождения, а в Древней
Греции букву "Ф" прежде произносили как "Т" - Фекла - Текла, Анфиса -
Антиса, то Мамаев упорно называл его Тетисов, и Аркадий Максимович страдал.
Ну а диспут, как и полагается диспуту, тем временем постепенно заходил в
тупик.
- Глеб... - сказал кто-то из свиты. - Мы топчемся на месте. Мамаев
приободрился, и Аркадий Максимович совсем скис... Нужна завиральная идея.
- Ладно... - сказал злой и веселый Глеб. - Спускайте с цепи
Сапожникова.
- Может быть, не стоит?
- Стоит... Они сами напросились.
- А в чем идея его выступления, вы хотя бы знаете?
- Нет, конечно.
- А как же?
- Начнет думать вслух - к чему-нибудь приползет...
- Скажите ему, чтоб хоть повежливей.
Кто-то хохотнул.
- Сапожникова... Сапожникова найдите! - зашумели в коридоре.
- Ну зачем это, зачем! - в отчаянии зажал уши Аркадий Максимович.
- Здесь я!.. - раздался нереальный голос Сапожникова. Кто-то опять
нервно хохотнул.
- Поднимите ему веки, - сказал Глеб.
Сапожников почесал бровь и начал рассматривать, кто где сидит.
- Ну, что там? - раздраженно спросили из заднего ряда. - Поздно уже.
Сапожников поднял глаза вверх и стал смотреть в потолок. Потом сказал:
- Дело в том, что такое доказательство, что Европа и Америка
соединялись сухопутным мостом, - есть...
- Ну да? Бесспорное?
- Пока не найдут опровержения.
- Ну и какое же это доказательство?
- Лошадь.
- Какая лошадь?
- Обыкновенная, с хвостом.
- В самом деле, при чем здесь лошадь? - спросил Аркадий Максимович.
- А при том, что люди в древней Америке есть, а лошади нет... Как же
это? А дело простое - люди приплыли, а лошадь пешком ходит.
- К черту все! Бессмысленный разговор, - закричал Мамаев.
- Люди пришли из Азии! Через Берингов перешеек! Понятно вам? Пришли, а
не приплыли!
- А почему лошадь не перешла? - спросил Сапожников.
- А почему она должна была перейти?
- Потому что мамонты перешли, бизоны перешли, а лошадь почему-то не
перешла, - сказал Сапожников.
- Ладно, разберемся, - сказал Мамаев. - Но к Атлантиде это отношение
имеет?
- А действительно - при чем тут Атлантида? - спросил Аркадий
Максимович.
- А при том, - сказал Сапожников, - что если двенадцать тысяч лет назад
люди в Америке уже были, а лошадей еще не было, то это может означать только
одно...
И остановился. Потому что прислушался к себе - захватило у него дух от
того, что он собирался сказать, или быть может нет? Нет, не захватило.
Устал. Устал от идей, которые всегда сначала считались дефективными, а потом
оказывалось, что они хотя и дефективные, но не совсем, а в чужих руках
играли и переливались и приобретали утилитарную ценность, для Сапожникова
недостижимую почему-то.
- Что одно? - спросил оппонент. - Ну что?
Сапожников здесь, в Керчи, много чего узнал и не заметил сам, как
вовлекся в чужие древние дела. А как вовлекся, так они сразу стали
современными, эти дела, и, мы бы даже сказали, в чем-то животрепещущими. А
так как голова его была устроена таким образом, что не сопоставлять новые
сведения со старыми он не мог, то как возьмется сопоставлять, так его
дефективное воображение начинает рисовать ему конкретные картины. И он по
своему легкомыслию этому не сопротивлялся.
Вот он услыхал, что монголы перешли в Америку из Азии, с Чукотки, и
заполнили пустой материк. И не поверил этому.
А откуда взялись на пустом материке крючконосые индейцы, ничего общего
не имеющие с эскимосами? Для эволюции времени не хватает, а скрещиваться
монголам было не с кем. Не проще ли предположить, что люди пришли на пустой
континент из другого места? Сначала эскимосы, потом индейцы.
А потом он узнал, что потоп, о котором говорилось в мифах все мира,
есть не всемирный потоп, а воспоминание о местных катастрофах различных
племен.
И не поверил этому.
Он подумал - все исторические народы пришлые для той для той местности,
где их знает история. Откуда же они знают о катастрофах, которые случились
до них в этой местности? Не проще ли предположить, что они принесли с собой
воспоминания о своих катастрофах? Понимаете? Если в греческих мифах есть миф
о всемирном потопе, то не надо искать его рядышком, в Эгейском море, а надо
искать его там, откуда они пришли.
А потом он узнал, что Платонова Атлантида это описание идеального
города, придуманного Платоном для улучшения реальных городов Греции.
То есть утопия.
И не поверил этому.
Он спросил - чем же собирался соблазнить Платон греков-демократов в
этой утопии? Уж не царями ли? И еще одна поразительная подробность - откуда
Платон узнал планировку ацтекских городов?
А поскольку индейцы-ацтеки и слыхом не слыхали о Платоне, то не проще
ли предположить, что и у ацтеков и у Платона были общие сведения?
И тогда Сапожников понял, что все вертится вокруг потопа.
Если был потоп, от которого бежали народы в разные стороны, то была
Атлантида. А если потопа не было, то и Атлантиды не было.
И закрыл тогда глаза Сапожников и еще раз проверил доводы. И увидел
небывалое.
...Пыль стоит до неба от движения бесчисленных племен и кровавая
пестрота...
И удивился Сапожников не тому, что в Атлантиду многие верят, а тому,
что в Атлантиду многие не верят.
"Лошадка! Вывози!" - возопил Сапожников.
И, отбросив все сомнения, поскакал на неоседланной лошади фантазии и
сопоставлений. Позволил своему мозгу думать так, как ему самому хочется, не
ограничивая его оглядками и испугом перед чужими мнениями.
И тогда Сапожников вспомнил две научные теории, о которых он узнал в
разных местах и в разное время. Он не мог вспомнить авторов этих теорий, но
это теперь не имело значения. А имело значение только то, что они у него
прежде в голове жили врозь, а теперь вдруг встретились.
Он вспомнил, что по одной теории ледники в горах тают и намерзают не
плавно, а по ступенькам. 1475 лет, так, кажется, одна ступенька. И что этих ступенек одиннадцать штук. Полный цикл. Сейчас как раз идет седьмая.
Осталось еще четыре до полного цикла, потом все сначала 1474, умноженное на семь, - это приблизительно одиннадцать тысяч лет. И еще он вспомнил по
другой теории, что от теплого течения Гольфстрим тают льды в Арктике. И
когда вес их становится достаточно малым - поднимается подводный порог
между Гольфстримом и Ледовитым океаном и перегораживает теплое течение воды
в Арктику. Тогда в Арктике снова начинает намерзать лед. И его становится столько, что Европу покрывает ледник, от которого прогибается суша. От
тяжести. А когда прогибается суша - опускается и подводный порог. И тогда Гольфстрим снова прорывается в Арктику. И все начинается сначала. Начинает таять лед и так далее.
Тогда надо спрашивать не "был ли потоп?", надо спрашивать: "А могло ли
его не быть?" Ведь если вода хлынула через порог, а суша опущена, то вода
неминуемо затопит Европу, а лед всплывет. Вода понесет с собой плывущий лед.
А что может устоять перед айсбергами, какая цивилизация? Это механика.
Но оказывается, можно узнать и время катастрофы. Но об этом уже было
сказано выше - примерно 11 тысяч лет тому назад. То есть столько лет,
сколько, согласно мифам, прошло с момента всемирного потопа, и столько лет,
сколько прошло с момента гибели Атлантиды. То есть потоп был на самом деле
всемирный, и он был на памяти людей.
Он, конечно, понимал, что картина, возникшая у него в мозгу, имела
логику тех связей, которые уже накопились в опыте Сапожникова, и что любая
внезапная подробность может в чем-то изменить эту картину. В чем-то, но не в
главном. Потому что на американском материке - лошади не оказалось!
Почему же она не пришла с Чукотки, как мамонты и бизоны?
И тогда спросил Сапожников себя, а откуда известно, что мамонты и
бизоны перешли на Аляску именно с Чукотки?
И тогда Сапожников понял для себя, что надо спрашивать не о том, могла
ли существовать Атлантида, а о том, могла ли она не существовать? И спросил
тогда Сапожников - а откуда известно, что и человек в Америку перешел из
Азии, а не из Европы? Говорят, потому, что на Чукотке и на Аляске одна
культура - эскимосская, монголоидная? Но ведь эскимосским останкам в Америке
30 тысяч лет, а в Азии 20 тысяч. Спрашивается - кто же куда и откуда
перешел?
Так почему же этого стараются не замечать? Потому что пришлось бы
признать мост из Европы, то есть мифическую Атлантиду.
Ну, а если на Чукотке вдруг откроют кости еще более древние, чем на
Аляске? Изменится ли картина? И понял, что - нет.
Все равно атлантический сухопутный мост был. И вот почему.
Люди на Аляске и люди на Чукотке были монголоиды. Спрашивается - откуда
в Америке взялись индейцы? Из Азии индейцы прийти не могли - их там нет и не
было. Стало быть, и индейцы могли прийти в Америку только по атлантическому
мосту. Или приплыть. Но не с Чукотки.
И тогда Сапожников понял, что все вертится вокруг потопа.
Если был потоп, от которого бежали народы в разные стороны, то была
Атлантида. А если потопа не было, то и Атлантиды не было.
Сапожников высказал все эти соображения, и тут бы ему остановиться, но
он добавил:
- Я хочу сказать, что если бы родина монголов была Азия, то они бы
пришли в Америку вместе с лошадью, так как сухопутный мост между Чукоткой и
Аляской был. А вот мост в Атлантике, видимо, состоял из 113 островов - люди приплыли, а лошадь нет. И выходит, что прамонголы пришли не из Азии в
Америку и не из Америки в Азию, а из Атлантиды через Америку в Азию. И получается, что Америка для атлантов была перевалочным пунктом.
- Когда неграмотный человек берется не за свое дело... - сказал Мамаев
в полной тишине.
- Сначала в Америке появились монголы - это известно. А за ними индейцы
- последняя волна переселенцев из Атлантики... Они перешли с атлантического
моста, состоявшего из островов, который рушился постепенно. Может быть это
действительно была Атлантида. Тогда индейцы принесли, вернее все время
приносили в Америку остатки этой культуры. Потому что если Атлантиды не было
- откуда Платон знал об устройстве индейских городов? Такое не вообразишь.
- Почему? А если это утопия? Проект идеального города?
- Чушь! Чем Платон мог соблазнить греко-демократов? Для них идеальный
город был полис, демократия: а там цари, потомки Посейдона, кстати.
- Почему кстати?
- Об этом потом, - сказал Сапожников. - И тогда теснимые индейцами
эскимосы стали переходить с Аляски на Чукотку, на новый для них азиатский
материк, где их раньше никогда не было, и там они встретились с лошадью в
азиатских стенах.
- Чушь! Все вверх тормашками.
- Стали переходить на новый для них материк, спускаться на юг и
скрещиваться с местными племенами и постепенно становились чукчами, якутами,
японцами, корейцами, китайцами, монголами: они расселялись все дальше на
запад, пока не столкнулись с волной переселенцев с запада, которые уходили
подальше от мест атлантической катастрофы и оседали на материке. И возникли
новые цивилизации: всякие там шумеры, аккады, египтяне, иудеи, хетты и
прочее: поэтому евразийские кроманьонцы и не произошли от местных
неандертальцев и питекантропов. На это переселение у них как раз времени
хватило, несколько тысяч лет после ледника: а вот для появления современного
мозга двенадцати тысяч лет мало.
- Какая странная идея, - сказал Аркадий Максимович.
- Это не идея: это картина, которая может возникнуть из сегодняшних
данных: появятся другие данные - появится и другая картина, а не появятся -
значит, картина верна. Рациональное зерно во всем этом одно - мир был един
всегда и человек не мог остаться единым видом биологически, если бы он не
был единым видом общественно: и нужно искать гипотезы, объясняющие это
всемирное человеческое единство. Лучше какая-нибудь гипотеза, чем никакой.
- Кто это вам сказал?
- Это слова Менделеева, - сказал Сапожников.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг