Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Нет,  близко.  Минут  семь.  За угол,  пройти  новостройку, ну а  там
увидите.
     Дядька потер уши и ушел.
     - Рискованно, - сказал Виктор.
     - Вы как хотите, а я хочу бутылку достать, - сказал Сапожников.
     - Ну, побежали, - сказал Фролов.
     - Побежали.
     И тут начался кошмар.
     Они бежали  по узким дощечкам мимо строящихся домов, и тут навстречу им
люди двинулись на работу, и разойтись нельзя, начались объятия на жердочках.
А люди  все шли  и  шли, нескончаемая цепочка  людей,  и с каждым  надо было
обняться,  чтобы   сделать  шаг  вперед,  и  обратно  повернуть  нельзя,  ну
точь-в-точь  как в жизни.  Наконец они вырвались на улицу  и  побежали  мимо
обыкновенных новых  четырехэтажных  домов.  Они  бежали,  прогоняли холодный
воздух через легкие, сонная кислятина полета испарилась из мозгов, и на душе
было просторно и ветрено. И Сапожникову теперь было  все равно, опоздают они
на самолет или  нет. Он знал  это состояние  безвольной решимости,  когда не
надо никуда стремиться и хорошо там,  где стоишь, бежишь - живешь, в  общем.
Многие  боятся толпы, барахтаются, а Сапожников  любил,  когда толчея, когда
толпа тебя несет, куда - сам не знаешь. Не надо только барахтаться. Булыжная
мостовая, деревянные высокие  тротуары, модерновый магазин, а за  окнами вид
на замерзшие огороды.
     Схватили бутылку  -  глядь, а  она московская.  Побежали  обратно,  и у
новостроек все сначала - стали пробираться с объятиями.
     - Куда?.. Куда?..
     - Граждане,  на  самолет опаздываем, - резко  отвечал Сапожников, и ему
пришло  в голову,  что  бутылка, за которой  они  бегали, -  это предлог для
объятий.  Впрочем, это с ним бывало довольно часто, и не с ним одним. Хмурые
попутчики галопировали рядом. Всем троим пот заливал глаза. Они мчались, как
говорится, теряя тапочки, и  самолеты  гудели в  сплошной облачности. Но это
были не  их самолеты. Самолеты  Сапожникова давно уже улетели,  а у Генки  и
Виктора не прилетали еще.
     На аэродроме даже столовую еще  не открыли. Ну, открыли  столовую. Люди
стали  в  очередь, получили  талончики  в кассе. А тут объявили посадку, все
побросали талончики, ринулись к самолету,  посидели минут  двадцать. Посадку
отменили.
     - Хочешь быстро - летай  на самолете, - сказал Фролов. - Хочешь вовремя
- поезжай в поезде.
     Они пошли к столовой.
     И  Сапожников  опять  увидел  очередь  в  кассу.  Он  удивился,  и  ему
объяснили, что  те талончики, которые  побросали, пропали  и  надо  выбивать
новые.
     Тогда  Сапожников разыскал  начальницу  в  фуражке и  сказал ей,  чтобы
немедленно возвратили людям деньги.
     - А вы кто такой? - спросила начальница.
     - Неважно. Требую, и все, - сказал Сапожников.
     Та улыбнулась эдак с толком и сказала:
     - А  что  вы можете сделать?  Жаловаться?  Жалуйтесь. Трасса  северная?
Условия особые. Полетайте-ка, поработайте.
     - Что я могу сделать? - спросил Сапожников.  - А вот я пойду в клуб,  и
сорву фотографии с Доски почета, и отвезу в ГВФ.
     У начальницы вытянулось лицо.
     - Да что вы! С Доски почета за талончики?
     - Не за талончики, а за нахальство.
     - Это  же политически  неверно,  - сказала  начальница  обалдело. -  Вы
знаете, какой эффект?
     - Я и хочу эффекта, - сказал Сапожников и пошел прочь.
     - Гражданин... постойте... - сказала начальница ему вслед.
     - Накормите людей и верните деньги.
     - Так  бы  и  сказали!  -  крикнула  начальница  и   отошла  в  сторону
размахивать руками перед хмурой женщиной  в наколке  и  в  переднике  поверх
пальто.
     После этого  Сапожников с  приятелями  поели и  закусили компотиком,  а
водку пить  почему-то  не  стали  и  вышли  на  воздух,  и  тут они  увидели
начальницу, которая стояла на крыльце и глядела в сторону.
     - Вы   Сапожников,   -   спросила   она,  обращаясь    к    Сапожникову
утвердительно. - Вам телеграмма-молния.
     И  Сапожников   прочел:  "Беспокоюсь  здоровье,  настроение.  Коллектив
нетерпением ждет приезда. Блинов".
     - Бред, -  сказал Сапожников. - Почему коллектив  беспокоится здоровье,
настроение? Бред какой-то.
     - Шикует Блинов, - сказал Генка.
     - Аэродромы  задыхаются,  - сказала  начальница  в  фуражке,  обращаясь
неизвестно к  кому. -  Раньше  принимали  четыре самолета, теперь по  сто...
Раньше  десятиместные самолеты местного сообщения  раз  в  неделю.  А теперь
ежедневно  четыре  самолета  по  тридцать  и  сто  двадцать  человек...  Все
захлебываются, и столовые тоже, а стулья гнутые, модерновые... И во всем РНФ
так... Не хватает красивых  стюардесс. Завод выпускает  самолет,  а  сменных
летчиков не хватает, бензовозов, грязь - не хватает дорог...
     Все  так толково объяснила, и все только из-за проклятых  талончиков  и
Доски почета.
     - Жуткая картина, -  сказал Сапожников задумчиво.  - По-моему, вас пора
снимать с работы.
     И они сошли с крыльца.
     - А вообще надо летать днем, - сказал Генка.
     - Любишь виды? Это для девиц, - рассмеялся Виктор.
     - Нет, -  объяснил Генка.  -  Днем кормят,  а ночью  минводы.  Раньше в
"Ту-104" отбивные давали, а теперь легкая закуска. В  гробу я видел этот чай
с лимоном... Видишь, самолет загружают? Два ящика загружают. А ночной рейс -
один ящик, только к чаю.
     Удивился Сапожников такому знанию жизни,  и они  обошли весь  вокзал  в
поисках,  где  бы  отдохнуть, потому  что Сапожникову  было приятно, что  он
человек нужный  и его ждут  ради реального  дела и  ради  его сапожниковских
способностей, в которые он последнее время  вовсе перестал верить.  А теперь
это снова было как  первый снег -  такая  свежесть души.  Они  увидели  клуб
авиаотряда, деревянное здание барачного типа, полопанные декорации на сцене,
крашеные  тряпки,  в   углу  куча  трубчатых  раскладушек.  Доска  почета  с
портретами передовиков девять на двенадцать, кипятильный бак с краником.
     - Отдых, - сказал Сапожников. И потащил на сцену раскладушку.
     - Как  бы не заснуть...  - сомнительно  сказал  Фролов, но  раскладушку
взял, Виктор Амазаспович тоже.
     Улеглись, вытянули ноги.
     Сапожников думал о телеграмме. Потому что никто не знал, а он за доброе
слово готов был горы перевернуть. На этом его всегда и ловили.
     Вбежала женщина и сказала:
     - Самолет наш улетел.
     Они подскочили.

     Сапожников  любил оставаться один  добровольно  и  ужасался, когда его
бросали без спросу.  Это он заметил  еще в  войну  - больше всего он  боялся
отстать от эшелона, хотя привык, казалось, к ситуациям и похуже. Выбежали на
летное поле, а там  такая картина: на  ветру  стоят четыре самолета  и винты
воют, у кого  один, у кого два. Тоскливое пустынное поле.
     - Скорей,  скорей,  бегите  за  мной, - со  злостью, со  слезой  кричит начальница. - Ну  что я с вами буду  делать?.. Здесь же  билетов  фактически  никогда не продают! - И тут подходит  давешний  мужик,  который им  на  счет гастронома объяснял и уши потирал от холода, когда они за бутылкой бегали, и
был синий рассвет, а потом стал розовым, и они  на жердочках обнимались. Уже  воспоминания, черт возьми! Теперь мужик в замасленном комбинезоне, и уши  не  потирает, и спокойно так говорит:
     - А ваш самолет-то еще не улетел. Вон он стоит на старте.
     Они видят самолет, который не заметили сразу, и этот самолет сдвигается
с  места  - доезжает  до  самого конца, разворачивается,  тут он может брать
разгон, и стартовик стоит рядом с ним.
     - Так давайте бежим туда скорей, - говорит Сапожников.
     А давешний мужик говорит спокойно:
     - Да не догоните.
     Виктор сказал начальнице:
     - Немедленно бегите  к радисту... задержите самолет.
     И в тот  момент, когда  начальница убежала, они  с ужасом  увидели, что самолет разворачивается  на дорожке, на разгон  пошел...  Едет... Сапожников  впервые подумал: "Почему такая паника? Почему такой страх?! Ну не  сядем  на этот, сядем на  другой, ведь  не  война же, не гибель?" И  опять ужаснулся и  понял, что он по-детски загадал: если улетим на этом самолете, значит, будет жизнь, если нет - нет. Вот какая боязнь отстать от эшелона - смешно, в конце концов...  "Кто может, смейтесь, - подумал Сапожников. - А я не могу".
     Тут  самолет  подъезжает  прямо  к  зданию  вокзала и  останавливается.
Открывается дверца, бежит обратно начальница,  не успела  сказать радисту, -
видимо, сам догадался.
     Опустился трап -  железная плоская лесенка на крючках, - и они побежали
к трапу.
     - Только ни с кем не спорить, - сказал Сапожников. - Молча. Не отвечать
ни на одно слово.
     Генка полез первый, за ним Виктор. Сапожников чмокнул начальницу в щеку
и сказал спасибо.
     - Что вы наделали!  Мне  теперь голову  оторвут, -  сказала она. Кто ей
голову оторвет, Сапожников не понял.
     Он влез по трапу и услышал дикий крик:
     - Трое суток ждали!.. Сию секунду закроют небо! У нас дети!.. Они здесь амуры разыгрывают, а мы опять на сутки застрянем.
     Постепенно крики затихли.
     Пассажирские самолеты улетали, как эскадрилья.
     - А ты им еще талончики добывал, - сказал Генка Сапожникову.
     - Последний раз  видим солнышко, - сказал Генка, когда самолет пробился
через  облака и  лица  пассажиров стали  розовые. -  А  там ночка  темная на
полгода. Вечная мерзлота. Летом на полметра оттаивает.
     Летчик  прошел  по  проходу и  сказал сердито,  по  довольно  спокойным
голосом по сравнению с криком, которым их встретили:
     - Так нельзя, товарищи. Это все-таки не железная дорога.
     - Чертова телеграмма,  - сказал Генка Сапожникову. - Если  бы не она, я
бы и бегать не стал, плюнул.
     - Срочно мы им понадобились, - сказал Виктор.
     Он  совсем задохся.  Набегались за  это утро.  Не  инженеры,  а кенгуру
какие-то, честное слово.
     - Всегда  одна и  та же  ловушка, -  сказал он.  - Вернее,  приманка...
Блинов знает, что делает.
     И Сапожников с  ним согласился. Блинов ударил без промаха.  Сапожникову
только  неприятно  было,  что  Блинов, может быть, знает,  что  они  тают от
доброго  слова,  и поэтому будет  излучать профсоюзную ласку. Но  у него это
быстро  пройдет, когда  Сапожников возьмется  за  конвейер как  надо  и  все
увидят, что Сапожников - бог  в  автоматике,  и  полуторакилометровая  лента
потянет уголек из шахты наружу.

     Глаза 15. ВРЕМЯВОРОТ

     "Знаменитая  заслуженная  артистка,   иллюзионистка  поэзии,   красоты,
грации,  пластики,   художества  и  науки  Ля  Белла  Франкарио,  италианка.
Артистка,  имея  великолепное сложение,  принимает  перед  экраном требуемые
картиной позы. Пять программ. Исключительно для взрослых".
     Такие  объявления сопровождали Сапожникова всю жизнь. Отец вваливался в
дом огромный, красивый, с хохотом  швырял на стол афиши и читал объявления и
анонсы.
     - Запомни, - сказал отец, - работа должна  выглядеть так,  как будто ее
делали играючи.
     Сапожников запомнил.
     И Пушкина полюбил, а Достоевского не полюбил. Ну это его частное  дело,
верно?  Каждый  имеет право на своего классика  и  свои причуды, вон  ведь и
Пастернак  мечтал  под  конец  жизни  впасть,  как в  ересь,  в  неслыханную
простоту.  И  если  Сапожников  видел,  что  ученый  или   артист   держится
таинственно,   как   загипнотизированная   курица,  ему  хотелось   крикнуть
простакам: "Пан Козлевич, берегитесь, вас охмуряют ксендзы!"
     Простота - это не  элементарность.  Простота дело таинственное. Помните
"Даму с  горностаем"? Или "Мадонну  Литту"? Или руки Моны  Лизы? Леонардо их
писал из маленького города Винчи, бастард, незаконный сын нотариуса.
     - А  как ты борешься? -  спросил Сапожников отца. -  По правде или  для
цирка?
     - Не знаю, - сказал отец.
     - Мне говорили,  ты  всех  кладешь,  - сказал  Сапожников.  -  Ты самый
сильный?
     - Под настроение, - ответил отец. - Не люблю чемпионов. Сопят, воняют.
     - А зачем бороться?
     - Как зачем?.. Для веселья, - сказал отец.
     - Я в секцию бокса пойду, - сказал Сапожников.
     - Можно, - согласился отец. - Можно и бокс, если играючи.
     Сапожников  вспомнил  этот  разговор,  когда  увидел  Кассиуса  Клея  и
Фрезера. Кассиус делал что хотел, а  Фрезер  сопел и  бил Кассиуса.  А потом
Фрезер упал.
     Тренер  у  Сапожникова   был  Богаев,  худой  человек.  Первый  чемпион
олимпиец.  Об  этом  теперь забыли, а зря. Была в двадцатых  годах всемирная
рабочая олимпиада. Забыли рабочую олимпиаду. Была она для веселья, а  теперь
другой раз  смотришь  - сопят. И еще грудные дети  вращаются.  На брусьях. С
пустышками во  рту. Дети  с вывернутыми в обратную сторону  биографиями, где
начинают с триумфа,  а потом всю жизнь его вспоминают. А жизнь не состоит из
триумфов,   дети-то,  может,  и  сильные,  да  вот,  ставши  взрослыми,   не
опростоволосились бы. Богаев Сапожникова взял.
     - Ты игру понимаешь, - сказал оп.
     А давным-давно Богаев Маяковского тренировал.

     ...Просто частицы  в веществе  не изнутри друг к другу  притягивает,  а
снаружи в кучу сгоняет. Как щепки в водовороте, - сказал Сапожников.
     - Какое странное предположение, - сказал учитель.
     Сапожников, когда  вырос  и вернулся  с войны, потом много  раз в жизни
слышал  эту  фразу.  И  каждый раз  ее произносил  думающий человек,  а  все
остальные или разговор переводили, или слюной брызгали.
     Но не сразу. Примерно сутки дозревали, а потом переставали здороваться.
Как будто Сапожников у них трешку спер. Или уверенность.
     - Ерунда  все  это,  -  сказал  учитель. - Земля   вращается  вместе  с
воздухом, и  если давление снаружи, то воздух или сгустился бы, или отставал
бы от вращения.
     - Я  и  говорю, -  сказал  Сапожников.  -  Велосипедное  колесо   можно
раскручивать за ось, а можно за обод.
     - Чушь,  - сказал учитель.  -  У  тебя выходит,  что  некая  движущаяся
материя раскручивает Землю за воздух? Так, что ли?
     - Ага, - сказал Сапожников. - За ветер. Я узнавал у  географички - есть такие  ветры. Постоянные - дуют  с  запада на  восток, как  раз  куда  Земля вращается.
     - Ладно... Хватит,  -  сказал  учитель.  -  Так  мы с  тобой  до  новой
космогонии договоримся.
     - А космогония - это что? -  спросил Сапожников и добавил: - И никакого
притяжения нет. Есть давление. Оно тем слабее, чем больше расстояние.
     - Ты только не ори, не ори, - сказал учитель.
     - Я не ору, - ответил Сапожников.
     - Ладно, - сказал  учитель. - Все хорошо  в меру. Пошли спать. Завтра у
тебя  последний  экзамен. Физика. Не  вздумай  там  фокусничать  в  ответах. Спрашивать буду не я, а комиссия.
     С тех пор  Сапожников и не  встретил больше такого собеседника, который
выслушал бы все, а возражал  бы только в  главном, не цепляясь самолюбиво  к
подробностям и стилю изложения. А не встречал потому, что после экзаменов за
десятый класс началась война, и учитель  был убит во время второй  бомбежки,
как   раз  когда   Сапожников  присягу  принимал   на  асфальтовом  кругу  в
Сокольниках.
     - Вот и  свет,  -  сказал Сапожников. - Свет - это  сотрясение материи,
которая на все давит и все вращает за обод.
     - Ну что? Эфир, значит?
     - Пусть  эфир, - сказал Сапожников. -  Только я  не  слыхал, чтобы эфир
двигался. А потом, зачем другое название давать, если одно уже есть?
     - Какое? - спросил учитель. - Какое название уже есть?
     - Время, - сказал Сапожников.
     Но  это  он уже  потом сказал, несколько  лет спустя и  несколько  эпох
спустя,  после войны, когда записывал свои конкретно-дефективные соображения
в тетрадку под названием "Каламазоо" и продолжал мысленный разговор со своим
убитым  на войне учителем, красным артиллеристом. Он и потом многие годы вел
с ним мысленный разговор, как и со всеми людьми, которых  уже  нет на свете,
но которых Сапожников любил и потому они были для него живые.
     А тогда  реальный разговор кончился тем, что сошлись на ошибочном слове
"эфир",   справедливо  отброшенном,  хотя  и  не  по  тем  причинам,  что  у
Сапожникова. И это понятно, потому что "эфир" отбросили до расцвета  ядерной
физики,  а Сапожников додумался до  энергии материи -  времени как раз перед
тем, как физику начали захлестывать  факты противоречивые и парадоксальные и
возникла  необходимость  в теории,  которая, как  сказал один американец  на
симпозиуме в Киеве в семидесятые годы, была бы понятна ребенку. Потому что и

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг