получим полные характеристики. Остается одно: придумывать. Эвристическое
моделирование. Нужно смелее выдвигать гипотезы и моделировать их.
Хорошо он говорит и верно. Я должен сам засесть за это дело. Никаких
статей, докладов и лекций в этот год: все время на думание.
- Что скажут другие?
- С нервной и эндокринной системой очень трудно. Нет методов изучения.
Нервные импульсы нельзя поймать, они идут по очень многим проводникам,
которые недоступны, а гормоны в крови, для их определения нужна очень
сложная химия.
- Вадим, вы должны исходить из допущения, что к началу острого
заболевания регулирующие системы были здоровы. Тогда, я думаю, их реакции
будут более или менее стереотипны. Так говорит Селье. Значит, нужно
ухватить несколько узловых пунктов, и по ним можно представить всю
систему. Вы должны попытаться нарисовать эту схему, ну...
- Да.
- Семен Иванович, как у вас? И что вы скажете вообще?
- Моя задача очень скромная: характеристики почек. Я думаю, что они
скоро будут готовы - через месяц или два.
- И это все?
- А что я могу еще? Вы знаете, что математику я не знаю и фантазировать
не умею.
- Но вы могли бы взять на себя хотя бы печень. Нам без нее просто
невозможно: участвует во всех болезнях.
- Я попытаюсь. Поищу в литературе методики исследования, но боюсь, что
найду немного. Кажется, все очень сложно.
Не может он или не хочет? Не может. Привык всю жизнь заниматься узкими
вопросами: влияние "а" на "б". Ребята смотрят на него с недоверием и
неприязнью. Видимо, с ним будет конфликт. Пока оставим в покое. Игорь тоже
молчит. Этот-то может работать, я знаю. Но - вот:
- Иван Николаевич, разрешите мне сказать.
- Прошу.
- Я не буду говорить о сердце: здесь все благополучно. Мы с Юрой и
Толей скоро напишем характеристику формулой, она свяжет минутный объем с
давлениями в венах, артериях, с насыщением крови кислородом. Однако только
при умеренной патологии. Неясно значение регулирующих систем -
гормональных и нервных воздействий. Электронная модель, которую сделал по
характеристикам Юра, достаточно хороша.
- Игорь, это я все знаю.
- Да, простите. Я волнуюсь. Я хотел сказать вот что: нам нужен хороший
доктор. То есть опытный врач, хорошо знающий острые патологические
процессы, для которых мы создаем свою машину. Это мог бы быть Алексей
Юрьевич, анестезиолог. Вы его хорошо знаете, приходит на опыты. Но нужно
поговорить с его шефом.
- Запишем: поговорить с Петром Степановичем. (Я скажу ему все. Хотя его
не напугаешь смертями, но он заинтересован в машине. Прогрессивный врач.
Сухой только, не поймешь, чем он живет.)
- Извините, я еще хочу предложить: переключите меня на клиническую
физиологию. Временно. Там можно получить много данных для характеристик
больного сердца.
- Тоже хорошо.
Все успокоились и обсуждают по-деловому. Без красивых фраз. Будут ли
выполнять свои обещания? До сих пор приходилось активизировать их, иначе
лабораторию будто илом заносит. Теперь для этого не будет сил. Все может
пойти прахом. Нужно заинтересовать.
- Послушайте, а вы понимаете, что результаты всей нашей работы пойдут
уже вам, а не мне? Что вы на себя будете работать? Что вообще это "золотая
жила"?
Реакция. Снова Вадим:
- Мы все понимаем, только напрасно вы это говорите. Мы не продаемся за
чины и степени, хотя и не отказываемся от них.
Неловкое молчание. Юра покраснел. Игорь смотрит в окно. Семен ничего не
выражает.
Обидел. Говорю красивые фразы о долге, а о людях думаю плохо.
- Простите меня, мальчики.
Юра:
- Мы не идеальные герои, Иван Николаевич, но не нужно нам об этом
напоминать. Будем делать, что можем.
Ничего не могу ответить на это. Остается сделать вид, что ничего не
случилось. И вообще пора заканчивать этот разговор.
- Еще одно дело, товарищи. В нашей схеме плохо представлены ткани,
клеточный уровень. А ведь именно они потребляют кислород, глюкозу,
выделяют углекислоту, шлаки. Для характеристики тканей нужна хорошая
биохимия, а наша лаборатория сами знаете какая. Семен Иванович, я вас
попрошу съездить в Институт биохимии и позондируйте почву насчет
сотрудничества. Есть у вас там знакомые?
- Нет, во я познакомлюсь. Завтра же поеду. Только не знаю, сумею ли
толково объяснить, что мы хотим. Во всяком случае, попытаюсь
заинтересовать и тогда приведу к вам.
Кончаем. Что я должен еще сказать? Да, о поведении.
- Повестка исчерпана, товарищи. Я записал, кто, когда и что должен
сделать. Прошу мне сообщать о результатах. И не стесняйтесь меня
беспокоить. Когда будет плохо, я сам скажу. И еще одно: тайну из моей
болезни делать не нужно, скрыть все равно невозможно, но и лишние
разговоры ни к чему. Главное, пусть ни у кого не возникает мысль об
ослаблении работы лаборатории, иначе так и будет. А теперь идите. Я еще
зайду в операционную посмотреть.
Это я добавил, чтобы не прощаться. Наверное, прощание им неприятно.
Встают и тихо уходят. Один за другим, высокие, прямые. Молодые.
Здоровые.
Вот так начинается новый этап в жизни лаборатории. Сейчас они будут
думать. Не уверен, что у всех удержатся благородные порывы. Сложна
человеческая натура, сильны инстинкты, подсознательные стремления к
овладению, к власти, лень. Поднимутся зависть, недоверие, жадность.
Достаточны ли барьеры на их пути?
Позвонить Любе, пока она не ушла домой. Как неприятна организация этих
свиданий: ложь, ложь, ложь!.. Она так страдает от этого. Слава богу, скоро
конец.
Беру трубку.
- Алло, коммутатор? Город свободен? Наберите мне Б3-67-20.
Соединяет.
- Позовите, пожалуйста, Любовь Борисовну.
Жду. Что скажу? Удивится. Не ожидает.
- Любовь Борисовна? Это я. Да, я. Мне нужно с вами поговорить. Сегодня
же. Ничего не случилось, но нужно. Буду дома после пяти. Как обычно. До
свидания.
Чувствую, что переполошилась. Но я должен ее видеть сегодня. Не могу
ждать следующей недели. И страшусь этого разговора. Буду изображать такого
бравого мужчину, который ничего не боится. И она тоже будет лгать -
успокаивать. А потом плакать всю дорогу. Вытирать слезы на крыльце и
пудриться торопливо, вслепую. Потом надевать спокойную маску.
Муторно стало на душе. Опять меня обступили эти призраки: болезнь,
больница, страдания, смерть. Еще: жалость, объяснения, неловкость.
Что мальчики подумали? Что их шеф такой одержимый ученый? А он совсем
слабый человек, которому хочется засунуть голову под подушку и стонать,
стонать от тоски. И эти планы - только бегство от самого себя. Движение
всегда притягивает мысль и отвлекает от другого - от безысходного
одиночества. Наука - отличная вещь. Думаешь и думаешь и забываешь, что
есть вопрос: "Зачем?"
Неумолимая вещь материализм. Частицы, атомы, молекулы. Клетки, органы,
организмы. Мозг - моделирующая система. Любовь, дружба, вдохновение -
только программы переработки информации. Их можно смоделировать на
вычислительной машине. И никакого в них нет особого качества. Нет бога,
нет души. Нет ничего. Я только элемент в сложной системе - общество. Живу,
страдаю и действую по строгим законам материального мира. Могу познать их
- правда, очень ограниченно, но вырваться - нет. Вернее, да. В смерть.
Пусть она идет. Никого не люблю.
Брось. Опять рисовка. Не нужно злиться. Жизнь - все-таки неплохая вещь.
Радость открытия. Общение с любимой. Сигарета. Беседа с другом. Неважно,
что все это - только изменение молекул и атомов в нервных клетках,
образующих какой-то центр удовольствия в подкорке.
Как жить? Чтобы радости было больше, а горя меньше? Как Примирить это с
материализмом? Чудак. Тебе эти вопросы уже ни к чему.
Нет. Теперь-то мне только и думать об этом. Отпала масса забот: как
написать книгу, покрасоваться перед коллегами, купить новый костюм.
Хорошо. Потом. А пока нужно еще подумать над этой "Запиской", чтобы
потом поговорить с Юрой о реализации бессмертия. Почему не попробовать?
Сижу, думаю. Об анабиозе и многом другом.
Уже три часа. Пойду поищу его. Лучше бы, если бы другие не видели.
Сепаратные переговоры в коллективе не одобряются. Взять "Записку".
Наверное, он в мастерской. Послать кого-нибудь? Нет, сам.
Наша лаборатория разбросана по всему зданию. Следы агрессивной
политики: по мере развития работ отвоевывали новые и новые комнаты. Иван
Петрович жался, жаловался, но уступал. Как же, "кибернетические методы,
прогресс". Мы тоже произносили красивые фразы.
Иду длинными коридорами. Народ собирается домой: двери в комнаты
открыты, видно, как одеваются. Слышны прощальные слова. Кое-где еще висят
таблички "Идет опыт. Не входить". Просто забыли снять.
Что-то немного страстности вижу я в наших ученых: после трех часов
институт пуст. Наука делается в рабочее время - "от и до". Разговоры тоже
входят сюда.
А мои сидят. Любят, правда, потом пожаловаться, что "ах, они
перерабатывают", "вы нас эксплуатируете".
Наконец добрался до цели. Болит под ложечкой. Подсознательно я все
время прислушиваюсь к своему телу. Так и будет теперь: одно болит, другое.
Все органы заговорили.
Вот три двери вашей мастерской. Юра должен быть в первой: здесь стоит
макет модели сердца - его детище и любовь.
Да, так и есть. Он сидит один на высокой табуретке перед осциллографом,
на котором луч вычерчивает кривые, как давление в желудочке сердца. Не
видит меня. Смотрит на экран и медленно поворачивает рукоятки прибора.
Меняется амплитуда и частота всплесков. Я знаю: это он меняет "входы" -
давление в венах.
- Юра, мне нужно с тобой поговорить.
- А?
Он вздрогнул, потом широко улыбнулся. Лицо у него бывает совсем
детское, не скажешь, что парню двадцать семь лет. Я бы уже мог иметь
такого сына...
- Разговор секретный. Здесь посидим или пойдем в кабинет?
- Как хотите, Иван Николаевич. Здесь тоже спокойно. Ребята разошлись по
всяким делам, а двое на опыте.
- Давай останемся здесь.
Я сажусь на старый стул, поближе к батарее отопления. Зябну.
- Можно мне закурить?
- Конечно, кури. Я с удовольствием понюхаю твой дым.
Пауза. Я как-то смущаюсь говорить об этой фантазии - анабиозе.
- Как идут дела с диссертацией? Ты понимаешь, что нужно спешить?
Когда мы одни, я называю его на "ты", как и Вадима и Игоря. Я их люблю,
они мои ученики. И хотя я знаю, что они уйдут когда-нибудь, но это - умом,
а сердце не верит. Кажется, что всегда будут делить со мной мечты и
разочарования.
- Мне нужно на две недели выключиться из работы, и я закончу.
- Это нельзя. Можно не работать в лаборатории, но организационные дела
остаются. Ты должен искать компромисс: делать самое необходимое и уходить
домой.
- Придешь, так уже и не вырвешься до вечера.
- Диссертацию нужно подать максимум через два месяца. Это нужно также в
мне. Дмитрий Евгеньевич читал все главы? Математика в порядке?
- Да, все одобрил.
Давай переходить к главному. Никуда не денешься.
- Юра. У меня есть еще один важный разговор. Мне немножко стыдно его
начинать, так как я чувствую себя в положении человека, который хочет
обмануть. Не делай удивленной мины, это так и есть. Я хочу обмануть
смерть. (Фразер!)
- Что?
- Вот видишь, как ты удивился. Все люди нормально умирают, а я хочу
увильнуть.
(Как плоско я говорю... Балаган. Где найти слова, чтобы рассказать о
страхе смерти, протесте, смущении? Вот он как смотрит на меня -
недоверчиво, тревожно, и мой авторитет качается.)
- Юра, я не хочу умирать. Нет, ты не думай, что я проявляю малодушие и
буду цепляться за каждый лишний день, покупать его всякими лекарствами. Но
я хочу сыграть по крупной. (Опять плохо. Никогда не играл. Юра смущен, он
как-то сжался. Или мне кажется? Скорее к делу.)
- Короче: я хочу подвергнуть себя замораживанию. Слыхал про анабиоз?
- Читал разные статейки и романы. Но серьезно не знаю.
- Ты помнишь ваши опыты с гипотермией? Видел операции у Петра
Степановича?
- Да, слыхал. Но, кажется, то и другое было не очень удачным?
- Вот поэтому мы и должны сделать это на высоком техническом уровне.
Поэтому и нужна твоя помощь.
- Я должен вникнуть в это дело по-настоящему. Дайте мне что-нибудь
почитать.
- Вот здесь некоторые мои соображения, которые написаны сегодня утром.
Ты их прочти, а завтра побеседуем подробно. Потом я дам другую литературу.
Передаю ему копию своей "Записки". Он тут же начал ее просматривать.
Хорошая жадность, хотя невежливо.
- Ты потом это прочитаешь, дома. Прошу тебя пока никому не говорить.
Кроме технических проблем, есть еще и этические...
Мне просто стыдно об этом говорить, как будто я делаю что-то
неприличное. Будто я хочу выдвинуться нечестными средствами.
- Иван Николаевич, я ничего не могу вам сказать. Сегодняшние события
просто ошеломили. Я не Вадим, не могу все моментально схватить и ответить.
Дайте, пожалуйста, день на обдумывание.
- Ну, конечно, Юра. А теперь я, пожалуй, пойду домой.
Встаю. Наверное, у меня жалкое лицо, потому что он покраснел и как-то
подозрительно замигал. Или мне показалось? Возможно.
- Может быть, мы можем чем-нибудь помочь? Прийти к вам вечером?
- Поразвлекать? Спасибо, дорогой. Это, наверное, тоже вам придется
делать, но не сегодня... Я сам скажу... До свидания.
Он проводил меня сначала до двери, потом пошел дальше по коридору, до
лестницы. Наверное, ему что-то хотелось сказать хорошее, но не осмелился
из вечной боязни громких фраз. А зря.
По дороге в кабинет я зашел в операционную.
Опыт продолжался. Сердце работало хорошо, и почти половина программы
была выполнена. Лена и Алла делали очередные записи. Мила вела наркоз -
она равномерно сдавливала резиновый мешок наркозного аппарата. Поля что-то
возилась около подвешенных над собакой резервуаров с кровью, с помощью
которых изменялась нагрузка на сердце. Игорь сидел за столом и рассеянно
рассматривал графики характеристики сердца. Не видел меня.
- Ну как?
Вскочил, смущенный. Наверное, думал обо мне. Так и кажется, что все обо
мне думают. А может быть, совсем не так?
- Все хорошо. Посмотрите, какие интересные кривые.
- Да. А где Вадим?
- Он ушел домой. Голова заболела.
Тоже реакция. У него особенно: самый экспансивный. Смотрю на других -
они, видимо, не знают. Это хорошо. Лучше привыкать постепенно.
- Ну что ж, я тоже пойду. Завтра покажите мне кривые.
- До свидания, Иван Николаевич.
Я дома. Уже пообедал и лежу на диване. Видимо, я в самом деле болен:
еда мне противна. Попросить Агафью Семеновну приготовить что-нибудь
другое. Борщ, борщ, котлеты. Надоело смертельно. Но она ничего другого не
умеет. Спасибо и за это. Столовые и рестораны - это еще хуже. Ждать,
нервничать. Слушать грубости официантов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг