Я сел перед пультом и вызвал планетный киберспейс, затребовав
селекторную связь по номерам, которые я назову после получения
дополнительной информации. Загнав в программу собственный допуск, я налепил
на мочки ушей датчики киберспейса.
x x x
Упал, как в ледяную воду. Заболело все - от кончиков волос до ногтей на
ногах. Вывернуло наизнанку и скрутило винтом. Я никогда не позволял себе
такого резкого погружения, я не знал, чем это может закончиться, и сейчас
держался лишь на одной мысли - успеть.
Мой личный код, будто таран перед атакующей когортой, расчищал дорогу -
нависавшие надо мной стены подпрограмм открывали для меня узкий, в ширину
единственной мысли, проход, а небо оставалось темно-лиловым, на нем
вспыхивали багровые молнии, и все мое тело пронизывало рязрядами, молнии
проходили сквозь меня, пригвождая к скалам-подпрограммам, но я срывался,
падал на узкую ленту, которая тащила меня в глубину, и каждое падение
отхватывало от моей физической структуры изрядный невосполнимый кусок.
Кажется, от моего "я" не осталось почти ничего, кроме единственного
желания - выжить, когда скалы раздались, открыв, наконец, долину, на
которой, будто вбитые в поверхность стола гвозди, возвышались личные
декодеры. Три декодера были раскрыты, приглашая войти, и еще пять были
подобны гробницам, в которые еще предстояло отыскать вход. Я должен был
сказать слово, и мой поводырь отыскал мне его, высветив над головой в форме
изогнутого Млечного пути.
- Дентафет! - произнес я. Слово было бессмысленным - для меня, но не
для компьютерной программы. Наверняка, это и словом-то не было в физическом
пространстве, а только цифровым кодом, который мой поводырь представил в
виде букв, пригодных для произношения.
Три декодера, приглашавшие меня войти, взорвались, а остальные пять
выплюнули из себя плоские плашки, открыв темные отверстия. Теперь я мог
вести переговоры даже с теми кораблями, которые еще находились в нуль-т или
готовились к возвратному переходу. Я предствил, какая сейчас расходуется
энергия - наверняка сели генераторы половины энергостанций Альцины.
- Рахман Аджеми! - позвал я и продолжил, не дожидаясь ответа: - Мелия
Глоссоп! Алекс Лурье! Татьяна Додина! Матильда Геворкян! Ганс Фихтер! Корней
Яшмаа! Джордж Полански!
И, помедлив секунду, добавил без надежды на положительный результат:
- Лучано Грапетти!
Процесс вызова абонентов занял в физическом времени не больше
полуминуты. На каждом из звездолетов каждый из подкидышей получил сигнал
вызова, и я очень надеялся, что они не станут искать на борту нужную для
подключения компьютерную систему. У них была иная возможность соединиться в
цепь, я не был уверен, однако, что им удастся подключить к этой цепи и меня.
Я не был уверен, но я очень надеялся, что им это удастся.
Это должно было удасться.
В физическом пространстве прошла минута. По-моему личному ощущению,
миновали все десять. Хорошо. Мы сможем поговорить, не торопясь. Это будет
стоить им нескольких лет жизни - и мне тоже, если на то пошло,- но мы
поговорим.
- Взялись,- сказал чей-то голос. По-моему, женский, но я не смог бы
утверждать наверняка: голос казался бархатным и глубоким, голос Далилы,
охмуряющей своего Самсона.
По долине от воткнутого в стол гвоздя (кажется, это был декодер
"Экситора", пассажирского звездолета класса "корвет") в моем направлении шла
женщина. Пропорции тела были чуть нарушены, женщина выглядела ненормально
широкой в плечах, и рот был чуть больше, чем следовало ему быть на таком
изящно сконструированном лице. Женщина улыбалась, но глаза смотрели
серьезно. Я видел фотографии подкидышей, я мог узнать каждого.
- Матильда,- сказал я.- Нужно поговорить.
- Да,- сказала она.- Но нет.
О Господи, и она туда же! Или это Фарамон говорит со мной голосом
Матильды Геворкян? Пророк, для которого кибернетическое пространство - все
равно, что пространство его потаенных мыслей, которые мне так и не дано было
понять?
Возможно, я задал вопрос вслух, а возможно, на этом уровне киберспейса
программы могли обмениваться и мыслями, но Матильда ответила, улыбнувшись, и
улыбка ее была загадочнее улыбки Моны Лизы Джоконды.
- Да,- сказала она, - в том смысле, что без разговора не обойтись. И
нет - потому что смысла в этом разговоре не будет.
- Верно,- повторили еще несколько голосов, и я обнаружил, что окружен
со всех сторон: восемь подкидышей появились в киберспейсе, присоединившись к
нашему разговору. Рахман Аджеми возвышался надо мной подобно скале, подпирая
низкий свод этого мира, он был похож на Атланта, согнувшегося под тяжестью
небесной тверди. Мелия Глоссоп сидела на пуховой подушечке и сама казалась
маленькой пуховой фигуркой - куклой Мальвиной, девочкой с голубыми волосами
из старой детской сказки. Алекс Лурье явил только свое лицо, на котором ярче
всего блистала улыбка - улыбка жила своей жизнью, это была улыбка Чеширского
кота, и казалось, что, если она сейчас растает в воздухе, то сгинет и весь
мир, у которого просто исчезнет стимул к существованию. Татьяна Додина
стояла рядом с Корнеем Яшмаа, они держали друг друга за руки, и невозможно
было ошибиться в характере их взаимоотношений. Но и признать эти
взаимоотношения тоже было невозможно: я точно знал, что Татьяна и Корней
никогда не встречались друг с другом в реальном мире.
Джордж Полански тоже явил себя в том воплощении, которое, видимо,
наиболее точно отражало его духовную суть. Это был рыцарь в латах,
опиравшийся на тяжелый двуручный меч.
- Почему? - спросил я.- Почему наш разговор необходим, но бесполезен?
Отвечала за всех Матильда - женщина-вамп, героиня телесериала о битвах
со злобными пришельцами.
- Потому, Каммерер, что ваша организация на протяжении сорока лет не
сделала ни малейшей попытки понять ситуацию. Вы исходили из предвзятого
мнения, которое казалось вам единственно верным. Объяснить за оставшиеся
минуты то, что вы не сумели понять за сорок лет, - невозможно.
- Попробуйте,- сказал я.
- Вам, Каммерер, объяснить можно. Вашему руководству - нет.
- Синдром Сикорски?
- Именно.
- Но если,- сказал я,- если вы понимаете ситуацию и если понимаете, что
КОМКОН-2 почти полвека пребывал в заблуждении относительно вас, почему никто
и никогда не делал попыток объясниться?
- Лева пытался.
- Это вы называете попыткой? Он ничего не знал о тайне своего рождения!
Он стремился в Музей с настойчивостью автомата, и Экселенц не мог
интерпретировать это иначе, чем...
- Лева пытался,- повторила Матильда.- Он пытался сделать два дела
сразу: понять себя и объясниться. В то время никто из нас еще не осознал
своего назначения. Наше общее сознание только рождалось, первым был Лева,
потому он метался и делал глупости. После его гибели наше взаимопонимание
осуществилось практически мгновенно. Я пока говорю только о нас, как о
личностях, но еще не о цели, ради которой мы появились в мире.
- Да,- сказал я.- Я слушаю.
- Вы должны помнить - появление локтевого знака у каждого из нас
происходило в разное время. Полный процесс занял почти два года.
- Да,- повторил я.- Эти знаки соответствовали знакам на детонаторах...
- На ретрансляторах,- поправила Матильда.- Будем называть вещи своими
именами.
- Мы не знали,- сказал я.- Мы думали, что это именно детонаторы,
активирующие некий процесс, запущенный Странниками много лет назад.
- Ретрансляторы,- повторила Матильда.- Пока все мы не подключились к
сети, общая программа не могла заработать.
- Все? - спросил я.
- Все,- сказала Матильда.
- Но ведь Эдна погибла,- напомнил я.
- По вашей вине,- неприязненно сказала Матильда, и на меня дохнуло
ледяным ветром.- Если бы Эдна осталась жить, если бы ее ретранслятор не был
уничтожен, то связь, о которой я говорила, проявилась бы гораздо раньше.
Тогда не погиб бы Лева...
- А Томас Нильсон? - напомнил я.- Он...
- Вы сделали очередную глупость,- резко сказала Матильда.- Цепь еще не
работала, ретрансляторы осуществляли связь только на уровне глубоко
бессознательного ощущения. Нельзя было открывать правду кому-то одному,
оставлять его наедине с истиной, которую он в одиночку не мог бы осмыслить.
- Корней...- напомнил я, повернувшись к Яшмаа.- Корней, вам было
сообщено все, и вы сами согласились на регулярное ментоскопирование...
- Да,- кивнул Яшмаа.- Я человек, психически куда более устойчивый,
нежели Том. Матильда сказала: в те годы каждый из нас был еще сам по себе, и
никто ничего не знал. Я воспринял информацию, пережил ее и позволил сделать
себя подопытным. Но, Максим, из этого не следует, что результаты ваших
экспериментов соответствовали истинным процессам!
- Вы хотите сказать...
- Я хочу сказать, что никакое ментоскопирование не могло проникнуть на
уровень бессознательного, на котором ретрансляторы в то время поддерживали
контакт. А потом, по мере того, как этот уровень повышался, будто река,
выходившая из берегов, я выталкивал из подсознания ваши пронизывающие
программы. Сначала я не понимал этого - нужные действия производил мой
ретранслятор. Но по мере того, как каждый из нас осознавал себя и всех
вместе, мы уже и сами могли контролировать любые процессы вмешательства в
нашу жизнь. Сначала это происходило очень медленно. Возможно, в иных
условиях цепь заработала бы эффективно только лет через двадцать... Не знаю.
Но когда вы убили Леву...
- Я...
- Вы. Вы могли помешать.
- Не успел...- сказал я, понимая, насколько жалко звучит попытка
оправдания. Впрочем, мои оправдания были никому не нужны, Корней пропустил
их мимо ушей.
- Но почему? - воскликнул я.- Если вы понимали, кто вы и что вы, то
почему продолжали молчать и жить, будто ничего не произошло?
- Вы полагаете, что любой из нас, явившись к Сикорски, был бы правильно
понят?
- Безусловно!
- Безусловно - нет! Психология контрразведчика...
- Корней, на Земле есть сотни человек, кроме Сикорски, которые могли
понять вас!
- В той степени, как мы сами понимали себя и могли объясниться? Да. Мы
узнали о себе все - я сказал. Но полное понимание пришло лишь в последние
дни. И объясниться полностью мы можем только сейчас. Но сейчас у нас для
этого уже нет времени...
- Сколько? - спросил я, вспомнив, что, хотя время нашего разговора во
много раз превышает реальное физическое время, и в физическом пространстве
прошла, возможно, только доля секунды, но все же время шло и там, и я не
знал - сколько его минуло и сколько осталось.
- Двадцать три минуты,- сказал Яшмаа.- Осталось двадцать три минуты, и
не будем их терять.
- Говорите,- сказал я, смирившись.
Они подошли ближе - все восемь. Я понимал сейчас, что слушаю вовсе не
Корнея Яшмаа, точнее, не только Корнея Яшмаа. Я слышал сейчас голос того
существа, каким стали близнецы-подкидыши, ощутив впервые свое полное
единение.
- Максим,- произнес Яшмаа, и его слова отозвались восьмикратным эхом,-
вы уже поняли, надеюсь, к чему ведет развитие любой цивилизации. Всеобщий
закон: определенность и познаваемость мироздания тем выше, чем меньше в этом
мироздании разумной воли.
Странники - да, Максим, Странники, те самые, о которых почти ничего не
известно, и которые, по мнению многих, реально не существовали...
Цивилизация Странников возникла задолго до того, как жизнь на Земле вышла из
океана на сушу. И предела своего Странники достигли задолго до того, как на
Земле родился один из первых пророков по имени Моисей. Странники летали к
звездам, обустраивали планеты, до которых мы еще не добрались, проявляли
свободу своей воли, разрушая закономерности окружавшего их мира. И
постепенно мир, в котором они жили, становился все менее предсказуемым.
Разум познавал мир и менял его, расшатывал и размывал, как размывает русло
горный поток.
Странники поняли в конце концов, что на каком-то из этапов развития -
это было неизбежно - мироздание станет бесповоротно непредсказуемым. Максим,
вы не захотели выслушать ни Фарамона, ни Ванду. Между тем, Фарамон -
единственное существо на Альцине, а может, и во всей ближней Вселенной, кто
способен еще предвидеть на тысячи лет. Не всегда, конечно. Часто эта
способность ему изменяет, как изменяла она почти всем пророкам Земли,
никогда не умевшим управлять этим своим умением. А Ванда - один из немногих
оставшихся профессионалов в умирающей науке. Будущая смерть астрологии была
предопределена изначально - свобода воли разрушает связи явлений, разве это
не очевидно?
Футурология закончилась, как наука, еще в начале ХХI века, поскольку
утратила способность предвидеть дальше, чем на несколько лет. Это ведь было
известно, но как интерпретировалось? Мы не можем предсказать открытия,
потому что открытия непредсказуемы. Слышал бы это какой-нибудь пророк
древности. Тот же Моисей, к примеру.
- Моисей,- прервал я,- мог предсказать открытие атомной энергии?
- И атомного оружия, и наших нуль-т тоже... Он видел все, но, Максим,
это очевидно: Моисей не смог бы описать увиденного, даже если бы хотел - он
не знал, какими словами описывать, он не понимал того, что видел...
Я посмотрел вверх - прямо над головой, в сером небе, где, казалось,
плыли из будущего в прошлое наполненные пустотой серые зеркала, отражавшиеся
друг в друге, в этом небе, будто сквозь занавес, просвечивал циферблат и,
хотя на нем не было ни стрелок, ни чисел, я понял, что разговору нашему
осталась еще двадцать одна минута. Много? Достаточно ли для того, чтобы
понять, каким был мир миллион лет назад и каким он станет через миллион лет?
- Научная фантастика умерла даже раньше футурологии, - продолжал, между
тем, Яшмаа, - поскольку утратила способность предвидеть качественные скачки.
Произошло это на грани двадцатого и двадцать первого веков, и кто, скажите
мне, Максим, правильно понял то, что случилось?.. Говорили: научная
фантастика исчерпала запас идей... Все было проще и страшнее: те авторы, кто
писал научную фантастику, ощутили внутреннюю пустоту, потому что перестали
видеть даже на десятилетие вперед. Остатки пророческого дара испарялись, как
вода, покрывшая тонкой пленкой поверхность камня в жаркий полдень... Человек
становился все более свободным, и лишь свобода от научных представлений
способна была отразить в литературе этот процесс...
А потом? Экспоненциальное увеличение числа катастроф (в том числе и
природных), и все это начинало угрожать самому существованию человечества.
Двадцатый век - Чернобыль. Двадцать первый - Оклахома, Самара, Бомбей.
Двадцать второй.. Перечислять или вспомните сами? И как все это объясняется?
Новый ледниковый период, технологические опасности, неумение людей работать
в новой сложной среде, что угодно, только не то, что происходит на самом
деле!
- А что же, по-вашему, происходит на самом деле? - нетерпеливо спросил
я.
- На самом деле мироздание переходит к новыму равновесному состоянию,
вызванному присутствием разума. Мы стремимся реализовать свою свободу воли,
разрушая предопределенность мироздания.
Странники достигли этой ступени развития много лет назад. В мире, где
они проявляли свою свободную волю, начали меняться природные законы,
зависевшие от времени. Законы эти меняются, естественно, и в нашем мире, мы
просто не подозревали об этом до последнего времени... Мы разрушали
первичную гармонию, мы шли по пути, которым уже прошли Странники, и
воображали, что этот путь и есть путь разума.
Собственно, по мнению Странников, существовала единственная
альтернатива: либо остановить прогресс, навязать цивилизации полную
стагнацию, либо... Либо уйти из этого, уже разрушенного ими мира. Куда? Не
знаю. Никто из нас не знает этого. Ясно только, что Странники ушли, когда
обнаружили способ уйти. В иные измерения пространства-времени? Или во
Вселенную, где понятия пространства-времени не существует и, следовательно,
не существует свободы воли в нашем привычном понимании?
Но, прежде чем уйти, Странники оставили послание. Не только
человечеству, надо полагать, но всем цивилизациям, какие были ими
обнаружены, - тагорянам, к примеру. Как распорядились тагоряне с этим
посланием, вам известно. Они его не приняли. Как распорядились земляне, вам,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг