очень слабы - не услышишь. Но представь: далеко от тебя находится человек,
он что-то говорит, ты не слышишь голоса, но можешь увидеть в бинокль, как
движутся его губы. Ты можешь увидеть, что он говорит.
До меня доходило медленно, я продолжал думать о грохоте вселенной и о
том, почему у Докшина такое лицо - беспокойное, растерянное.
- Какой оптический эффект может дать голос звезды? - настойчиво сказал
Володя. - Ты думал об этом?
- Нет, мне как-то не приходило в голову... Ну, звуковая волна обладает
энергией, около звезды она мощна, звук там силен. И он может... Его
энергии должно хватить, чтобы ионизировать межзвездный газ.
Да это же... Светлые туманности, вот что это такое! Увидеть звук,
безумная мысль, безумная по своей простоте. Я не мог сидеть, забегал по
комнате. Володя и Гена смотрели на меня, мысли путались.
А если звук слаб? Тихая звездная песня вызовет очень слабое свечение,
на фоне ярких звезд мы его не увидим. Но тогда... Тогда должна появиться
линии поглощения. Запрещенные линии, ведь плотность межзвездного газа
очень мала...
- Запрещенные линии?! - крикнул Бугров и полез на книжную полку.
Положил на стол том "Курса общей астрофизики". Открыл, прочитал вслух:
- "Таблица шестнадцать. Межзвездные линии поглощения в спектрах далеких
звезд. Диффузные линии неидентифицированные".
Я переводил взгляд с Бугрова на Докшина. Чувствовал себя элементарно
слепым. Разве я не видел этой таблицы раньше? Разве я не знал, что уже
много лет наблюдатели фотографируют межзвездные линии поглощения, которые
не удается приписать ни одному известному процессу? И не понимал, что это
и есть голос звезд, настойчивый, упорный, громкий и незаметный. Требовался
только обычный пересчет... "А что, если, - подумал я, - что, если и эхо
взрыва вселенной наблюдается десятилетиями? Нужно просмотреть каталог
спектров, посчитать, что же я сижу?"
- Завтра я сочиню приставку к фотоумножителю, - сказал Володя. - Ты,
Сережа, составишь калибровочную шкалу. Может наш "Максутов" и потянет.
Докшин беспокойно зашевелился:
- Не трогай фотоумножитель, прошу тебя. Ведь и так все ясно. Не наше
это хозяйство, Володя. Можно кончать эксперимент, писать отчет...
- Не будь канцелярской крысой, Гена! - крикнул Бугров. - Это же
интересно!
Я не понимал, о чем они спорят. Ушел в свою комнату. Эхо взрыва
вселенной становилось все отчетливее, будто я слышал, нет, видел его на
фоне далеких галактик.
Вошел Володя - тихо, незаметно. Оказалось, уже второй час ночи, Гена
спит и спор закончился вничью, а о чем спорили, он, Володя, скажет мне
потом, когда я и сам многое пойму.
- Гена очень несамостоятельный человек, - сказал Володя, усевшись на
кончик стола. - И не любит риска в работе. И романтику не любит. Точнее,
заставляет себя не любить. Будто нарочно заворачивает бриллиант в газету и
говорит, что это булыжник.
В голосе Володи была грусть, то ли сожаление о чем-то далеком,
полузабытом.
- Ты читал фантастический рассказ... не помню названия?.. Рассказ
английского писателя. О космонавте, который вышел в отставку и работал
нянькой. Не читал? Бывший космонавт любил детей, и если родителям нужно
было уйти на вечер, фирма посылала к ним космонавта. Малышам не было
скучно с ним. Весь вечер космонавт рассказывал о полетах, о чужих
планетах, о приключениях, о своих друзьях - героях.
Однажды он остался с малышом лет пяти. И случилось так, что он
рассказал о своей последней экспедиции. Рассказал о том, как погибли два
его товарища. Космонавт видел их гибель, но ничем не мог помочь. Он
никогда прежде не рассказывал об этом, но в тот вечер воспоминания увлекли
его, и он рассказал.
Малыш заплакал, он хотел, чтобы друзья космонавта остались живы.
Космонавт рассказал сначала, заявил, что товарищи шли не позади, а впереди
него. Он знал, что это не поможет, друзья все равно погибнут, но он просто
не мог сказать: "Нет, малыш, они живы". Он знал, что спасения не было.
Но малыш плакал, требовал хорошего конца. Космонавт начал придумывать
версии одна немыслимее другой и неожиданно понял, что он должен был
делать. Трудно, почти невозможно. Если бы он догадался сразу, если бы
тогда решился... Ничто не могло вывести космонавта из равновесия, а тут
малыш увидел, что дядя, рассказывавший ему сказки, плачет. Именно в ту
минуту космонавт убил своих друзей. Убил, потому что понял - мог их
спасти... Он застрелился или бросился с моста, не помню, он не мог жить с
таким грузом на душе...
Странно звучала эта история в пересказе Бугрова. Да и сам Володя
выглядел необычно: сложил ладони между коленями, сразу стал вдвое меньше,
сидел, смотрел в пол. В межзвездном пространстве, наверное, было больше
шума, чем в моей комнате.
- Эта история произошла в действительности, - сказал Володя. - Я
познакомился с Геной в одной... лаборатории. Как-то он рассказал о гибели
брата. Романтика: они искали в предгорьях Тибета горный хрусталь. Нелепая
случайность, Гена ничего не мог сделать. А когда он рассказал мне... Такой
у меня характер, Сережа, я стал выяснять: что, если... Против воли Гена
перебирал варианты, мне бы остановиться, а я все спрашивал. И мы нашли
способ, простой способ. Это было страшно... А теперь... Я за два года
кончил психологический факультет, а с Геной мы не расстаемся. Может быть,
все уже забылось... Хотя нет, помнишь, что он говорил о романтике? Мы оба
боимся. Я за него, он за всех, кто мечтает. В общем, ты увидишь, в нашей
работе это даже полезно. Спи, уже поздно.
Володя вышел, не посмотрев в мою сторону. Конечно, он был прав: ошибки
не могут повториться, потому что твоя романтика - _другая_. Бедная
внешними событиями. Я не брал высот, не плыл в утлой лодчонке по таежной
реке, не летал в космос. Но ведь думать - тоже романтика. Просто думать, а
потом брать карандаш, считать, рыться в книгах. И для того чтобы понять
это, не нужно было кончать психологический факультет...
8
Библиотека станции оказалась довольно обширной. Я нашел австралийский
каталог спектров, в каждом спектре - сотни линий, среди них нужно искать
неизученные. Искать, сравнивать с эталонами. Я подумал, что эта работа
съест меня.
Три дня я выходил только к завтраку, обеду и ужину. Просмотрев
последний спектр, убедился лишний раз в тривиальной истине: вселенная -
это не звезда. Наверно, не имело смысла искать голос вселенной на фоне
звездного хора. Я убрал каталог с глаз долой и сел рассчитывать
калибровочную кривую для микрофотометра. Это было просто: каждой линии
спектра соответствовала вполне определенная высота и сила звука, нужно
было только составить методику перехода, чтобы Володя мог настроить
микрофотометр.
- Готово? - спросил Бугров, когда я с опозданием явился к ужину и
потребовал лист миллиметровки.
- Готово, - ответил я. Начертил кривую, показал. Бугров разволновался,
забрал график, ушел в лабораторный павильон.
- Спать он, конечно, не явится, - резюмировал Гена.
Так и случилось. Володя возился с настройкой несколько дней. Гене
самому приходилось лазить в шахту, снимать ленты с приборов, обрабатывать,
составлять таблицы. Я помогал, но чисто механически. Сбежал бы в
лабораторию, но Гена сердито пыхтел, и я не отважился на дезертирство.
Рассказал Докшину, как я искал голос вселенной среди голосов звезд.
Гена пожал плечами:
- Может быть... Рассуждения на пальцах. Лучше помоги подготовить
счетчики, через два дня нужно идти на плато.
Плато Оленье. Три тысячи двести над уровнем моря. В кают-компании
висела цветная фотография, сделанная с плато, с того места, где в
естественной скалистой пещере был установлен ионизационный калориметр. Раз
в три месяца нужно было наведываться в пещеру, снимать отработанные ленты,
заменять кассеты, проверять работу генератора. Опоздать нельзя, пропадет
материал.
- Идите, - заявил Бугров. - Идите вдвоем. Вы тут мне только мешать
будете своими вопросительно-ожидающими физиями.
Докшин молчал. Казалось, что все у них давно обговорено. Давно решено,
что Гена пойдет именно со мной, и решено не ими, а кем-то еще, и Гена
просто не имеет права спорить. Уже не впервые я ощущал вокруг себя сумрак
недоговоренности, когда люди знают больше, чем стараются показать. Так и
хотелось вызвать обоих на откровенный разговор, выведать, что они знают
обо мне, чего хотят.
9
Вышли с рассветом. Солнце светило в глаза, я смотрел в землю и видел
впереди себя лишь ботинки Гены, поочередно - правый, левый... Склон был не
очень крут, но рюкзак тянул вниз, как противовес на телескопе. Сердце то и
дело замирало, когда я, не выдержав ритма, останавливался и начинал
балансировать, стараясь не повалиться на спину, не покатиться кубарем.
Добрались к вечеру. Гена поколдовал у приборов, а я даже не смотрел на
его манипуляции. Никогда не думал, что можно так устать. Сидел у входа в
пещеру - небольшой грот, в глубине которого низко гудел генератор и
изредка ухала, сбрасывая давление, камера Вильсона.
Потом я лежал в спальном мешке в абсолютной темноте пещеры. Пытался
представить, что будет, когда я вернусь в город. На станции хорошо
работается, и мы с Володей, должно быть, сумеем услышать звезды. Но теперь
не это главное, это только часть задачи. Ее трудно решить, нужны книги,
библиотеки. Нужен Олег...
Неожиданно наступил рассвет. Гена встал, ходил по пещере растрепанный.
Собрал рюкзаки, пока я подогревал завтрак. Что-то бормотал сквозь зубы,
потом буркнул:
- Черт. Пусть сами экспериментируют. Я пас.
- Ты о чем? - не понял я.
Гена не ответил. На обратном пути солнце светило в спину, отражаясь в
камнях, узких листьях низкого кустарника, даже в самом небе, будто передо
мной висело еще одно солнце, тусклое и пятнистое.
Неожиданно я сел. Стало жарко и душно, воздух исчез, я ловил его
остатки, а сердца не было, я не чувствовал его. Испугался, хотел крикнуть,
не мог. И захлебнулся в липком, вязком, горячем воздухе.
А потом все так же внезапно встало на свои места: горы, овраг с ручьем,
льдистое от облаков небо. И лицо Гены. Не лицо - маска отчаяния.
Он снял с меня рюкзак, расстегнув куртку, побежал к ручью. Пока Гена
бегал, я окончательно опомнился. Сердце колотилось и куда-то проваливалось
при каждом моем движении. Я перестал шевелиться, лежал как истукан.
Гена положил мне на грудь мокрое полотенце, я хотел сказать ему, что
уже все прошло. Чепуха какая-то. Нужно идти. Володя ждет, мы должны
услышать, как поют звезды.
- Тебе лучше? - тихо сказал Гена. - Это горная болезнь. Она пройдет.
Я захотел встать, но Гена испуганно вскинулся, и я остался лежать. Было
жестко, неудобно, вода высохла, и майка прилипла к телу.
- Я очень ненадежный человек, Сережа, - сказал Гена. - Лучше бы мне не
ввязываться в эксперимент. И я не смог там, на плато...
Я решил, что он говорит о далеком плато в Тибете, где погиб его брат.
- Не надо, - сказал я, и Гена замолчал. Провел рукой по волосам, встал,
надел рюкзак.
- Сбегаю за Володей, - сказал он. - Я мигом. Тебе нужно полежать, и
все.
Гена говорил неуверенно. Я видел, он лихорадочно соображает, нет ли
другого выхода, правильно ли он поступает. Ему очень не хотелось решать
самому.
- Иди, - сказал я.
Гена стоял. "Ну иди же!" - хотел крикнуть я. Подумал: "Что бы сделал я
сам на его месте? Сейчас и тогда. Особенно тогда, в Тибете".
Докшин побежал. Перепрыгнул через ручей, крикнул что-то, скрылся. Я
остался один. Было очень легко, покойно, только немного тоскливо. Почему
он ушел? Я вспомнил, что в Тибете не было плато, там были скалы, отвесные
скалы. - Все то же ощущение недоговоренности не давало мне додумать мысль.
Я знал, что топчусь рядом с отгадкой, поведение Володи и Гены казалось все
более странным, но я не мог понять - где моя фантазия, а где факты.
Я лежал, думал, осуждал Гену, оправдывал, жалел. Представлял его в роли
космонавта-няньки, а Володю - в роли малыша, слушающего сказки. Это было
не смешно, немного жутко.
10
- Асцелла, дельта Стрельца, - сказал Бугров.
Я приподнялся на локте. В комнате было полутемно. Наступил вечер, а
Володя не зажигал света. Включился транслятор, соединенный с магнитофоном
в лаборатории. Секунду было тихо. Потом шорох - обычный шорох сматываемой
ленты.
И неожиданно высокий звук выплыл из динамика, разлился, заполнил
комнату. Звук казался плотным, как осенний туман, он заползал всюду, я
слышал его в себе, и еще слышал, как билось сердце. Голос звезды ширился,
стал ниже, гуще, будто сливались ручьи. Я думал, что не выдержу
напряжения. Опять не хватало воздуха, сердце будто взрывалось при каждом
вдохе, я слушал и не верил. Не могло быть все так просто: темная комната,
силуэт Бугрова в переплете окна, тень Гены, склонившегося надо мной
вопросительным знаком, - и песня. Звездная песня, которую не успел
услышать Поздышев, в которую не верил Одуванчик, о которой не хотел думать
Олег. Песня, впервые звучавшая для людей.
- Арктур, - сказал Володя.
Я вспомнил свое разочарование, абсолютный нуль в звуковом спектре,
далекую неспетую песню. Значит, Володя не поверил моим расчетам? Решил
убедиться, что Арктур молчит?
Я услышал, как из глубины комнаты поднимается волна цунами, растет,
становится выше гор, выше неба. Падает. Сейчас захлестнет все, сомнет,
уничтожит. Неожиданно звук изменился, стал выше и одновременно как-то
спокойнее, я понял, что Володя переключил прибор на другую частоту.
Секунда - высота тона подскочила еще раз, а потом еще и еще, и наконец
звук исчез, оставив в ушах уходящий в высоту звон.
Стало тихо, и я увидел, что стою возле Бугрова, а Гена держит меня за
плечи и тихо повторяет:
- Ты бы лег, Сережа... Слышишь, Сережа...
Я вернулся на постель, почувствовал, что весь дрожу. Закрыл глаза,
лежал, прислушивался. "Успокойся, - подумал я, - это только начало. Но где
я ошибся? Модельная задача и приближенное решение..."
Должно быть, я сказал это вслух, потому что Володя отозвался,
усмехаясь:
- Ошибки не было, Сергей. Я не сказал главного: звуковые частоты в
песне Арктура распределены по ряду простых чисел. Первая частота -
восемнадцать герц, инфразвук. Второй обертон выше первого в три раза. Я
говорю обертон, но это самостоятельная частота, назови ее как хочешь.
Потом идут отношения: пять, семь, одиннадцать, тринадцать... Вплоть до
мегагерца - дальше прибор не воспринимает.
- Совпадение, - сказал Гена. - Подумай сам, Володя, ты же ученый.
- И потому должен бояться предположений?
- Каких предположений? - закричал я. Конечно, у Володи уже появилась
идея, и я даже начал понимать какая, но это было невозможно, Арктур не
мог, не должен был звучать!
- Володя считает, - сказал Гена, - что звуковой спектр Арктура имеет
искусственное происхождение.
- А что? - с вызовом сказал Бугров. - Ряд простых чисел - не
убедительно? Сережа, убедительно или нет?
Я промолчал. Дай мне прийти в себя, Володя. Искусственные сигналы...
Нет, это слишком. Почему? Только потому, что никто не имел дела с такими
сигналами? Поддаться соблазну красивой гипотезы легко. Вот ведь, когда
открыли пульсары, тоже считали, что их сигналы искусственные. Оказалось -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг