уверен?
- Так, - резюмировал Одуванчик. - Курсовая и экзамены должны быть сданы
к маю. Вас могут отчислить, Ряшенцев, это последнее предупреждение.
Вероятно, я должен был прийти в трепет. Но я почувствовал лишь тоску.
Дети, не топчите газоны. Мальчик, не бегай по мостовой. Я никак не мог
понять, почему звездные голоса так не нравятся Олегу, Одуванчику,
остальным... Конечно, легко сказать: отложи мечту, на то она и мечта,
чтобы ждать. Легко сказать: займись делом, иначе... Но я просто не мог
остановиться. Как реактор, пошедший вразнос. К тому же я был убежден, что,
если дойдет до крутых мер, тот же Одуванчик первым бросится меня защищать.
Отчислить! Это только слова. Пусть мне покажут человека, отчисленного из
нашего университета!
3
После завтрака мы спустились с Бугровым в шахту. В сплетении
металлических конструкций я с трудом разобрался, где ионизационные
калориметры, а где геокосмические телескопы. Мы сняли с самописцев широкую
шуршащую ленту, Бугров стал молчалив, не обращал на меня внимания, и я
поднялся наверх.
Незадолго до моего отъезда Олег сказал: "Попробуй связно и коротко
изложить теорию звездных голосов. Не больше десяти страниц".
В таких случаях говорят: "подвести итог", а итога я, по правде говоря,
не видел. Звезды поют, но ведь я их по-прежнему не слышу. Расчет - это
нотная запись, которую нужно суметь сыграть, чтобы она стала симфонией. И
к тому же Бугров... Его сугубо практический подход сбил меня с толку. Я
сидел за столом, сжав голову ладонями, думал, вспоминал...
Все кончилось очень быстро. К началу мая я мог сказать, как поют
звезды. И именно в тот день, когда на горизонте впервые зазолотился
Арктур, Одуванчик сообщил новость: меня отчислили. За систематические
прогулы и неуспеваемость. Меньше всего я думал, что этим кончится.
Одуванчик был философски спокоен, мне даже казалось, что он доволен, -
избавился от нерадивого студента. У него был вид человека, который довел
до конца трудное дело.
Я позвонил Олегу, не застал его и поплелся на городскую базу
обсерватории. Шпакова не было и там, и я сидел на диване, смотрел в
потолок, злость прошла, и до меня начала постепенно доходить мысль - я уже
не студент. Почему? И что же теперь будет?
- Это, Владимир Сергеевич, экспонат из музея истории астрономии, -
сказал Олег, возникнув будто из-под земли. Рядом с ним стоял худощавый
низенький мужчина - директор обсерватории.
- Зайдите ко мне, - сказал Владимир Сергеевич и пошел, а Олег остался и
смотрел на меня с любопытством посетителя зоопарка.
- Давно не виделись, - сказал он. - С чем тебя можно поздравить?
- Меня отчислили, - сообщил я.
- Знаю, - спокойно сказал Олег. - Мне звонил Антон Федорович. Что ты
намерен делать?
Я пожал плечами.
- Сейчас для тебя лучший выход - работать у нас. Потом, если захочешь,
можно будет ходатайствовать о восстановлении.
Директор разговаривал по телефону, и мы сели у длинного стола, на
котором стояло чучело белки с орехом в лапках. Владимир Сергеевич убеждал
кого-то передать обсерватории недавно реставрированный памятник старины. В
старой части города было много таких сооружений, построенных несколько
веков назад. Некоторые были довольно красивы, особенно после реставрации.
Я не без удивления узнавал, что покосившийся домишко с дырявым куполом -
бывший дворец визиря, а кусок кирпичной стены с бойницами - остаток
крепости четырнадцатого века. Была в старом городе баня, от которой никто
не ждал сюрпризов, но и сюда недавно явились строители, что-то подправили,
убрали мусор, и появилась табличка: "Обсерватория XV века. Охраняется
государством". Поговаривали, будто построил обсерваторию ханский сын,
считавший, что тайны неба интереснее земных. Как называл своего сына
могучий хан: ненормальным или вольнодумцем? А может быть, романтиком?
- Сергей Ряшенцев? - сказал директор, положив трубку. - Мы говорили о
вас с Олегом. Вот, - он кивнул на телефон, - скоро нам нужны будут люди.
Пропаганда астрономических знаний - дело важное. - Директор переглянулся с
Олегом и заключил: - Но вам, судя по всему, это не подойдет... У вас
здоровое сердце? - неожиданно спросил он.
- Как будто...
- Тогда вот что. В районе плато Оленьего у нас есть станция по
наблюдению космических лучей. Станция новая, полуавтомат. Работают
наблюдатель, техник по контролю систем и астрофизик. На место астрофизика
можем взять вас. Временно, конечно, у вас нет диплома. Предупреждаю:
станция находится на отметке две тысячи семьсот метров. Машина ходит туда
раз в две недели. Согласны?
- Согласен, - сказал Шпаков.
Я собрался было возражать не потому, что меня не устраивала станция, а
просто из принципа: почему в последние дни за меня все решают люди,
которых я об этом не прошу? Но Олег, не дав сказать ни слова, вытащил меня
из кабинета.
- Вечером жду у себя, - сказал он. - С расчетами.
4
В густом мраке, где долгие миллионы лет медленно сжимался тугой газовый
шар, родилась звезда. Она рождалась долго и мучительно, мрак не хотел
отпускать от себя эту невидимую еще массу вещества, но недра звезды уже
клокотали, все горячее становилась ее поверхность. Звезда хотела жить и
заявила о своем желании на всю Галактику.
Будто лопнуло пространство, и на том месте, где чернела пустота,
зарделось, засияло, затрепетало светило, и низкий звук, басовитый и
неожиданно громкий, поплыл по вселенной.
Голос звезды застревал в горячих туманностях, извилистым путем
пробирался сквозь непроходимые дебри межзвездного водорода, набирал силу в
магнитных полях галактических спиралей и терялся в провалах между
спиральными рукавами.
Звук убегал из Галактики в такую даль, что и сама звезда уже не была
видна, скрытая темными облаками. Здесь звук умирал, затихал, он выполнил
свой долг - возвестил о том, что в глуши третьего спирального рукава много
миллионов лет назад родилась звезда. Рядовая звезда, одна из ста
миллиардов жительниц звездного города - Галактики.
Откуда он, неодушевленный посланец, мог знать о том, что безнадежно
опоздал, что слишком мала его скорость, слишком долог путь, что звезда,
исторгшая его, давно состарилась, сама стала красным сверхгигантом, а
затем белым карликом или невидимой нейтронной звездой?
Звук возвещал миру о торжестве рождения, а новорожденная давно умерла,
прожив долгую жизнь и испытав все, что могло выпасть на долю рядовой
звезды средней массы - простой галактической жительницы.
Что это было? Сон или мечта? Скорее - греза наяву, будто ожило число,
воскресла формула и короткая запись в последней колонке таблицы
материализовалась в музыку, в далекую звездную песню: "Всем нам радость!"
Шестьдесят шесть герц. Я написал это число на ватмане. Шестьдесят шесть
герц - частота, на которой раздается первый крик новорожденной звезды. Не
песня, не ария - одна нота, проходя тысячи парсеков и обрастая обертонами,
становилась симфонией.
Победа моя была пирровой. Уравнения оказались настолько сложными, что
для каждой звезды их приходилось решать заново. И я торопился. Ребята
сдавали летнюю сессию, а я считал и считал, будто каждую минуту ко мне
могли подойти и сказать: "Стоп, Ряшенцев, хватит. Вы должны учиться. Вы
должны работать. В мире много дел и без этих голосов".
Каждый вечер я приходил к Олегу. Мы просматривали расчеты, толковали о
заметке для "Астрономического журнала". А потом колотили по клавише
старого пианино, слушали наше произведение - голос звезды, симфонию из
одной ноты. Размышляли, к какой еще звезде приложить наш стетоскоп.
- Арктур, - сказал я.
- Арктур? - Олег полистал справочник. - Нет, неинтересно. Давай лучше
Эр Тэ Козерога. Магнитная переменная звезда, классический случай...
Он посмотрел на меня и закончил:
- А впрочем, делай что хочешь. Тебя заставлять - все равно что плыть
против течения.
Он усмехнулся, но не иронически, как обычно, а очень доброй улыбкой
довольного человека.
Олег оказался прав. Арктур не звучал вовсе. Я получил в решении нуль,
точно нуль. Чувствовал себя обиженным, будто у меня отняли вещь, которой я
дорожил больше всего на свете.
Арктур ярко светил по вечерам над восточным горизонтом, бессловесная
звезда, красивая посредственность с абсолютным нулем в звуковом спектре.
Огорчение мое прошло, и последние дни перед отъездом в горы я думал уже о
другой идее. Она пришла мне в голову неожиданно и заслонила Арктур,
станцию, Олега.
Я думал о голосе вселенной.
5
После обеда Бугров с Докшиным сложили тарелки и понесли на "камбуз". Я
хотел обговорить новую идею, и, когда Володя вернулся, мы начали толковать
об одном и том же на разных языках. Бугров ходил по комнате, двигая
стулья.
- У человека пять чувств, верно? - сказал он.
- Допустим. Знаешь, я думаю, что можно слышать не только звезды.
- Мы вообще не можем слышать звезды, - отрезал Володя. - Я говорю, что
нужно использовать остальные четыре чувства.
- Володя, есть один универсальный объект, и если удастся услышать, как
он звучит...
- Универсальными бывают магазины... Я утверждаю: звездную песню нельзя
услышать...
- Я имею в виду грохот взрывающейся вселенной, - закончил я.
- ...Но ее можно увидеть! - поставил точку Бугров.
И лишь тогда до каждого из нас дошел смысл.
- Грохот взрывающейся вселенной? - вскричал Бугров.
- Увидеть звук?! - изумился я.
- Да, да, увидеть, если ты придумаешь как, - нетерпеливо сказал Володя.
- Ты серьезно говоришь - грохот вселенной?
- Серьезно. Но разве можно видеть то, что положено слышать?
И мы опять заговорили на разных языках, начали выяснять друг у друга,
что каждый из нас имел в виду. Постепенно я вообще перестал понимать, а
Володя неожиданно закричал:
- Геннадий!
Докшин явился немедленно. Уселся на столе, заявив, что, когда Володя
ходит по комнате, самое безопасное место под потолком.
- Мы будем излагать, - сказал Бугров, - а ты слушай и не давай нам
перебивать друг друга.
- С твоим приездом, Сережа, - усмехнулся Гена, - жизнь на станции
заметно полегчала. Я имею в виду себя. Приятнее, знаешь, выступать в роли
судьи, чем ответчика. Ну-ну, - добавил он в ответ на нетерпеливый жест
Бугрова, - это только вступительное слово. Прошу стороны высказываться.
Ты, Сережа...
6
Десять миллиардов лет назад Метагалактики не было. Закончилась
очередная пульсация, и вещество сжалось в предельно тугой шар, настолько
плотный, что в нем не мог существовать ни один атом. Давление, плотность,
температура, тяжесть раздробили атомы на отдельные частицы, но и этим
частицам стало тесно. Шар все сжимался, и частицы начали вдавливаться друг
в друга.
В этот момент родилась Метагалактика.
Шар - первичный атом мироздания - взорвался, как перегретый паровой
котел. Врассыпную бросились частицы, почти со световой скоростью удаляясь
от колыбели вселенной. Но еще быстрее неслись фотоны и нейтрино, определяя
границы будущей Метагалактики. Частицы разбегались, плотность падала,
пространство распрямлялось. Появились атомы. Через несколько дней после
взрыва Метагалактика была еще невелика, но плотность ее заметно упала,
всего только миллион тонн в одном кубическом сантиметре - пирамида Хеопса
в кулаке.
В тот момент, когда взорвался первичный атом, раздался страшный,
непередаваемый грохот, и первая звуковая волна понеслась вдогонку свету.
Температура была так высока, что звук в то время почти не отставал от
света. Две волны неслись одна за другой, и каждый, кто мог увидеть
зарождение Метагалактики, мог и услышать трубный глас рождающейся
вселенной.
Температура падала, начал выдыхаться и звуковой фронт. Через много
миллионов лет - ничтожное в масштабах вселенной время - свет ушел далеко
вперед, а звук - это был уже не трубный глас, а тихий шепот - плелся
далеко позади, огибая новорожденные галактики, умирая и возрождаясь вновь.
Когда-нибудь люди полетят к звездам. Полетят к близкому Сириусу и
далекой Бетельгейзе. Они будут пролетать мимо странной звезды Эр Тэ
Козерога. Экипаж звездолета соберется в кают-компании, капитан включит
звуковой локатор, и высокий свист раздастся из динамиков - это звезда
будет салютовать людям. Но неожиданно свист смолкнет, люди беспокойно
посмотрят друг на друга. И тогда вновь оживут динамики. Что это будет -
шепот или вой, низкое с присвистом урчание или каскад, фейерверк,
симфония? Люди будут слушать, приборы - записывать, и это мгновение
никогда не сотрется из памяти. Возвратившись на Землю, космонавты
расскажут о том, что далеко от солнечной системы встретили в пространстве
эхо. Далекое, слабое, затерявшееся. Эхо взрыва, породившего мир. Голос
вселенной.
7
Бугров остался равнодушен.
- Неплохо, - сказал он. - Опять горы расчетов, а в конце пшик.
Наблюдение - вот что нужно. Как ты считаешь, Гена?
Докшин сидел, подперев кулаком голову, смотрел в одну точку.
- Романтика, - тихо сказал он. - Боюсь, Володя, это всего лишь
романтика...
- Нет, Гена. - Голос Бугрова зазвучал неожиданно мягко. - Глупости не
повторяются. Ведь так, Сережа?
Я пожал плечами. Ничего не понимал. Они вдруг стали другими, будто Гена
боялся чего-то, а Володя успокаивал его как маленького, положив ему на
плечи обе руки.
Докшин тряхнул головой, поднялся, стал у окна.
- Продолжайте, - сказал он. - Я слушаю, Володя. Твоя очередь.
- О чем мы говорили? - Бугров провел ладонью по лбу. - Да... Серега, ты
собираешься рассчитывать голос вселенной?
- Попробую, - сказал я.
- А звездные голоса? Ты так и не слышал их.
- Слышал... Шестьдесят шесть герц.
- Теория, - поморщился Володя. - Я хочу услышать на самом деле.
Понимаешь, звездные голоса - это результат определенного процесса. Они
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг