богов:
- Я пришел с миром!
Слова эти пролились бальзамом на истерзанное сердце отца, и Абд
аль-Муталлиб, не сходя с места, дал новый обет: принять посланца богов как
собственного сына Абдаллаха, ибо означает это имя - "раб божий". А богам
принести иную жертву. И чтобы не впасть в гордыню, Абд аль-Муталлиб решил:
пусть назовет жертву прорицательница из Хиджаза, что в Ясрибе.
И было так. Десять верблюдов, - сказала прорицательница, - а если
окажется мало, то еще и еще десять. Пока боги не скажут: довольно.
Муса, обросший уже бородой, вынужденный следить за каждым своим
словом и жестом, проклинал себя за непродуманность действий (поддался
эмоциям, не посоветовался ни с И.Д.К., ни с Йосефом), но понимал, что
сделать ничего нельзя, он и не хотел уходить сейчас, и нужно было жить по
законам курайшитов, а какие там законы в шестом веке, да еще в Аравийской
пустыне, в Мекке, вовсе еще не священной? Мусе казалось, что иссушающая
жара выпарила из него все способности, он не мог, хотя и мучительно желал
этого, вернуться в серую синеву Саграбала, и даже родная Газа, казавшаяся
сейчас красивейшим местом во всех временах, была недоступна - как ни молил
Аллаха Муса, как ни напрягал все уровни разума, подвластные его сознанию,
сделать он ничего не мог. Он пришел сюда. Он остался здесь. Он ошибся. И
нет пути назад. Нет пути.
Он был виноват перед Йосефом - почему-то именно эта вина казалась
Мусе самой значительной.
Братья приняли рассказ отца на веру, и могло ли быть иначе? Фатима,
жена Абд аль-Муталлиба, лишь на третий день преодолела внутреннюю
неприязнь к посланцу богов и поцеловала Мусу в лоб, отчего ему почему-то
захотелось плакать.
А потом привели в жертвенный загон храма Каабы десять верблюдов, и
гадатель Хубал метал стрелы, и жребий пал на Мусу, и он понял, в чем был
смысл жертвы, принесенной им во славу Аллаха, и закрыл глаза, чтобы ничего
больше не видеть, но Абд аль-Муталлиб велел привести еще десять верблюдов,
и снова стрелы указали на Мусу, а потом еще и еще... Он едва держался на
ногах, тем более, что наступил полдень, и в загоне было невыносимо душно и
зловонно. Сто верблюдов терлись друг о друга боками, когда гадатель
провозгласил "боги говорят: хватит!"
На пире Муса сидел по правую руку от отца своего, а братья хлопали
его по плечу и славили, хотя новоявленный Абдаллах и не верил в их
искренность.
* * *
Первым ощущением И.Д.К. было ощущение распада сознания. И.Д.К.
показалось, что мозг его распался на отдельные молекулы, которые в то же
мгновение были разнесены на расстояние многих тысяч парсеков друг от
друга. Он видел, чувствовал, слышал, обонял, но главное - понимал все, что
обонял, слышал и видел. Понимание всего лишь стало одним из каналов
восприятия - наравне со зрением.
Первое, что понял И.Д.К., была структура гравитационного поля
Галактики. Звездная система, состоявшая из ста семидесяти семи миллиардов
трехсот шестнадцати миллионов звезд, обладала стабильным полем тяготения,
но в тридцати двух местах поле это казалось будто пробитым - на ровном
золотистом фоне лежали темные капли. Мгновенное удивление сменилось
мгновенным же пониманием - эти капли в обычном пространстве-времени были
ничем иным, как массивными двойными системами, содержавшими черные дыры.
Именно здесь, в эргосфере черной дыры, вращаясь вместе с падавшим
веществом, возникали кванты измерений-сфирот, не совпадавших с
традиционными пространством и временем.
Первым желанием И.Д.К. стало желание найти свою планету среди
миллиардов, населяющих Галактику. Ответ он нашел сразу - Саграбала в
Галактике не было. Не было его и в Местной системе галактик, а равно и в
ближайших скоплениях, на которые И.Д.К. бросил взгляд, сразу и однозначно
поняв, что искать Саграбал в четырехмерной Вселенной не имеет смысла.
Вслед за этим (вообще говоря - одновременно, но И.Д.К. подсознательно
раскладывал собственное понимание на временные интервалы) И.Д.К. понял,
что на Саграбал, где и когда бы он ни находился, привела их необходимость
создания Миньяна - не в том, конечно, достаточно примитивном определении,
которое дает ортодоксальный иудаизм, но в его истинном смысле, каковой и
открылся И.Д.К. одновременно с иным знанием - знанием того, что Муса
Шарафи может этот миньян разрушить, пусть из побуждений, благоразумных с
его точки зрения и даже благородных.
Для не знающего сути разумность субъективна, а истины нет вообще -
есть лишь представление.
Он вынырнул из коричневого пятна.
* * *
- Если, - сказал Йосеф, - поступком Мусы руководил Творец, то целью
его было спасти избранный народ. Распространить Код.
- Благодарю тебя за это "если", - кивнул И.Д.К. - Не хочешь ли ты
сказать, что, если поступком Мусы руководил Творец, то мы не должны ничего
делать, что исправить и вернуть?
Йосеф долго молчал, глядя на коричневое пятно, висевшее в недвижном
воздухе над строящимся городом - пятно слабо шевелилось, будто спящая
амеба, и временами то ли сжималось едва ли не вдвое, то ли просто
удалялось к облакам и возвращалось обратно.
- Уверен ли ты, - сказал, наконец, Йосеф, - что сумеешь определить
положение Мусы в том прошлом, каким оно открылось именно его восприятию?
- Думаю, что смогу.
И.Д.К. мысленной командой направил свое тело вверх, Йосеф последовал
за ним без лишних вопросов, а почему вдруг рядом оказался еще и Ричард,
выяснилось лишь впоследствии, когда они вернулись, и Ричард рассказал о
том, что следил за происходившим с момента исчезновения Мусы.
* * *
Они стояли на вершине высокой горы. Склон был крут, собственно,
скорее даже отвесен, а с одной из сторон срезан будто острым ножом, и
поверхность камня (если это был камень, а не иной материал, которому, как
и горе, еще не придумали названия) зеркально отражала подступавшие к
склону долины. И.Д.К. стоял, придавленный собственными плечами, будто
коромыслами весов, на которых покоились в неустойчивом равновесии две
огромные, в несколько пудов, гири.
Зрение было скорее ассоциативным, чем физическим, ибо видел И.Д.К. не
страну, окружавшую гору, но время, скользившее вниз, склон лет, веков и
тысячелетий.
Мир, в котором они находились, существовал не "где", но лишь "когда"
и охватывал это трехмерное "когда" с точки начала времен, уходя в будущее
до другой, столь же бесконечно далекой точки, когда время закончится,
исчерпав себя.
- Гора времени, - определил Йосеф.
- На все три стороны? - усомнился Ричард, но И.Д.К. уже
сориентировался.
- Йосеф прав, - сказал он, - мир трехмерного времени, где
пространство является лишь четвертым измерением, ощущаемым как процесс, и
не более того. Так должно быть, к примеру, в эргосферах черных дыр.
- Ты полагаешь, что мы оказались...
- Порассуждаете потом, - сказал Йосеф. - Мир растекается, ищите Мусу,
иначе зачем мы здесь?
Мир действительно растекался - во всяком случае, такое впечатление
возникало, если смотреть на горизонт, который в этом мире представал не
привычной окружностью, окаймляющей видимую землю, но двумя точками -
впереди и сзади, - испускавшими и вбиравшими в себя все времена от их
бесконечно далекого начала до не менее бесконечного в отдалении конца.
Время вываливалось из точки и впадало в нее же, отстоявшую от самой себя
на расстояние поворота головы. Расстояние измерялось годами, и И.Д.К.
отмерил на глазок несколько столетий - примерно, конечно, он не видел пока
ориентиров и мог ошибиться. На пределе зрения проявились картины
средневековой Европы - возможно, это был Париж, возможно, иная европейская
столица: город был большим, только это и мог сказать И.Д.К., описывая
увиденное. В глазах зарябило от напряжения, И.Д.К. прикрыл веки и тогда
понял, что видел вовсе не земной город - да, время, но не место...
И.Д.К. бросил взгляд вокруг, стараясь сориентироваться более точно.
Если он видел перед собой временной срез всей Вселенной, найти здесь
Землю, и уж тем более - Мусу, было задачей поистине безнадежной.
И.Д.К. пронесся по двадцатому веку будто комета Галлея, единым
взглядом охватив события не только земной истории, но и всего, что
происходило на этом срезе трехмерного времени во всей Вселенной.
Не обратив внимания на десятки взрывов в галактических ядрах,
осветивших всепроникающими квантами времени события, происходившие на
Земле, И.Д.К. опустился по горному склону и, будто сквозь гряду облаков,
проник к век девятнадцатый - Мусы здесь не было, путь лежал глубже, а в
семнадцатом веке Мусы и быть не могло, И.Д.К. не сразу понял - почему
именно. Он успел пронестись, будто на санках по снежной целине, сквозь три
века, и лишь тогда до него дошла простая, по сути, аксиома: в трехмерном
времени существуют свои запреты, и путешественник не волен
останавливаться, когда пожелает.
Вязкая точка горизонта даже не приблизилась, а вершина горы
отдалилась чуть ли не в бесконечность, и И.Д.К. с ужасом подумал, что,
когда нужно будет возвращаться, он может и не найти того времени, откуда
стартовал.
Ужас, впрочем, был мгновенным, И.Д.К. отделился от него, и перед
глазами возникло лицо Мусы.
Седьмой век. Где?
И.Д.К. упал в чьи-то объятия, ослепительный дневной свет заставил его
зажмуриться, и голос Йосефа сказал:
- Хорошо, что ты сумел затормозить. У Ричарда это не получилось, и он
провалился во времена фараонов. Подождем?
Открыв глаза, И.Д.К. обнаружил, что стоит, погрузившись по щиколотку
в горячий песок пустыни. Солнце было привычным, а фигура Ильи Давидовича
Кремера вполне материальной. Мессия был обнажен по пояс и бос, но кипа
плотно сидела на макушке, а черные брюки, хотя и выглядели нелепо,
окаймленные золотом песка, представлялись непременным атрибутом странника
во времени. Голосом Йосефа Дари Мессия повторил:
- Подождем?
Ждать им пришлось недолго.
* * *
Истинная история происхождения Ислама была предметом научных
дискуссий на Израиле-3 лет сто назад, а сейчас каноны определились и не
вызывают сомнений. Но, канонизировав известное, современная историография
не нашла ни единой возможности связать явление Мусы Шарафи в Мекке
середины VII века христианского летоисчисления с историей Исхода. По
мнению Ицхака Садэ (Институт религий, Израиль-2), история курайшитов
принципиально независима, поскольку в те времена Код не мог быть прочитан
даже на мутационном уровне. Во временные пластовые сдвиги Садэ не верит,
поскольку, видите ли, современная физика не дает им
адэкватно-непротиворечивого описания.
Можно подумать, что процесс Творения современная физика описывает на
удовлетворительном уровне.
Код предстояло распространить среди всех людей на планете, и кто ж
это мог сделать, кроме евреев, чьи гены изначально содержали необходимую
генетическую информацию? Евреи, потомки которых - из колена Исмаила -
стали прародителями арабской нации. Ислам рассеял Код по планете не хуже,
чем иудаизм. Есть еще и христианство, но о нем - потом.
Пребывание Мусы Шарафи в реальном прошлом документировано (см.
подборку материалов в хранилище Института физических измерений на
Израиле-7), неясны были лишь интерпретации. Надеюсь, что читатель, не
скованный догмами ортодоксальной историографии, догадался о том, что
произошло четырнадцать лет спустя после явления Мусы Шарафи в храм Каабы,
в августе 670 года, когда Муса-Абдаллах, сын Абд аль-Муталлиба, муж Амины,
возвращался в Мекку из поездки в город Дамаск.
И.Д.К. с Йосефом выловили караван в пустыне, а Ричард, находясь на
грани измерений и готовый поспешить на помощь, фиксировал подробности этой
первой операции, связанной с проникновением в реальное физическое время.
* * *
И явились они пред взором Абдаллаха, и тот простерся ниц, не зная -
радоваться спасению или печалиться расставанию.
- Я хочу увидеть своего сына, - закричал он. - Моя Амина должна
родить со дня на день!
- Почему ты думаешь, что у тебя родится сын? - спросил Йосеф.
- Я люблю Амину, - помолчав, ответил по-арабски Муса Шарафи,
Абдаллах, сын Абд Аль-Муталлиба, - я люблю ее как цветок в пустыне ранней
весной, а любовь всегда рождает мальчиков. Мы хотели сына, как могло быть
иначе?
- Как... как ты собираешься назвать сына? - спросил Йосеф и замер в
ожидании ответа.
- Мухаммад, - сказал Абдаллах. - Я хотел сам воспитать его. Я хотел
внушить ему, что Бог един. Я хотел, чтобы курайшиты поняли, в чем истина
мира, чтобы они перестали поклоняться идолам, как сделали это вы, евреи. И
разве не того же требует Код? А ты... вы...
Абдаллах сжал кулаки и встал, но злость, вспыхнувшая в его глазах,
сменилась мгновенной тоской - он вспомнил любимую свою Амину, оставшуюся
вдовой, и отца своего с матерью, и братьев с сестрами, и Мекку вспомнил
он, город юности с шумным базаром и храмом Каабы, и перевел взгляд на
пологий холм, неподалеку от главного лагеря, на серо-голубое небо
Саграбала, на лица людей, которых он любил уже многие века, но когда-то и
ненавидел тоже, и хотел погубить, и ощущение это на мгновение вернулось,
взорвалось яростью и рассеялось в воздухе, как рассеивается до полной
неразличимости даже непредставимая мощь ядерной ударной волны.
Он хотел домой.
- Что ж, - сказал Йосеф, обращаясь скорее к самому себе, чем к Мусе,
- ты передал своему сыну по наследству то, что мог. Он привел людей к
единому Богу. Аллах - имя ему.
- Аллах, - повторил Муса, прозревая.
* * *
- Этот испанец, - сказала Людмила, - объявился на Саграбале в тот
самый момент, когда ты, дорогой Илюша, начал свой поиск в красном пятне.
И.Д.К. поднял голову - пятно, дверь в провал времени, висело под
облаками и едва заметно колыхалось.
- Удалось ли установить какую-нибудь закономерность? - спросил он. -
Эти воскресшие - они из разных эпох или из одной?
- Из разных, - сказала Людмила. - И у меня вовсе не создалось
впечатления, что первыми воскресают праведники.
- Вот теперь, - подал голос Йосеф, - можно начать восстановление
Третьего храма.
- Мы, - ответил И.Д.К., - начали строить Третий храм в тот момент,
когда воскрес Лопец.
Йосеф посмотрел И.Д.К. в глаза.
- Послушай, - продолжал И.Д.К., - в нашей десятке ты единственный,
кто был близок к Творцу всю жизнь. В плоть и кровь твою вошла привычка
говорить с Ним в определенное время, совершать определенные действия,
выполнять заповеди, начертанные Им.
- Я понял тебя, - подумал Йосеф. - Я не произнес ни единого
благословения после того, как оказался здесь, на Саграбале. Я ни разу не
подумал о том, что здесь нужно построить синагогу. Я ни разу не пожелал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг